Фазиль Искандер - Кролики и удавы. Созвездие Козлотура. Детство Чика (сборник)
Возмездие, возмездие! Ну, теперь, Керопчик, держись! Чик по-разному представлял месть Моти. Иногда ему представлялось, что тот избивает Керопчика до полного нокаута. Иногда ему представлялось, что он ставит Керопчика на колени перед самым лотком Алихана и, велев ему так стоять весь день до самого закрытия базара, сам уходит по каким-то своим делам. Чик даже представлял, что Алихан, глядя на Керопчика своими круглыми персидскими глазами, делает ему знаки, чтобы тот стал на ноги и немного поразмялся, но Керопчик продолжает стоять в униженной позе, потому что так приказал сам Мотя, по прозвищу Деревянный, потому что его не берет ни одна пуля. Чик даже представлял себе все того же лавочника, возле которого стоял Алихан, он представлял, как этот лавочник высовывается из-за прилавка и смотрит вниз на Керопчика, как бы удивляясь непомерной глубине его падения.
В течение ближайших дней Чик лихорадочно искал на улицах города, на базаре и в парках встречи с Мотей или Керопчиком.
Несколько раз он мельком видел Керопчика, но по лицу его никак нельзя было понять, что возмездие свершилось. Мотю он тоже дважды за это время встречал на спортплощадке и несколько раз бросал на него жгучие, тоскующие по возмездию взгляды. Но понимал ли его Мотя, Чик не мог сказать, а сам напомнить ему об обещанном возмездии не решался.
Примерно через неделю после случая с Алиханом Чик пришел в парк кататься на «гигантских шагах» и вдруг увидел здесь Керопчика. Тот сидел со своими дружками под огромной сосной и играл в «очко».
Увидев Керопчика, Чик почувствовал приступ тоски по возмездию. Он не стал дожидаться своей очереди, чтобы покататься, а тихонько вышел из парка, решив во что бы то ни стало найти Мотю.
В таком удобном виде, как сейчас, за это время он Керопчика нигде не встречал. До этого он его встречал мельком, а сейчас Керопчик сидел под сосной и играл в карты, и Чик знал, что это надолго.
Чик был так возбужден, что решил: будь что будет, но если он найдет Мотю, то обязательно напомнит ему об обещанной мести.
Первым делом Чик отправился на спортплощадку, где любил отдыхать Мотя. Спортплощадка была расположена совсем близко от парка, в двух кварталах от него. И надо же, чтобы Чику наконец так повезло! Только он подошел к ней, как увидел человека, спящего под шелковицей. Это был он. Чик был в этом уверен. Да там и не осмелился бы никто отдыхать, зная, что это место облюбовал сам Мотя.
Сердце у Чика бешено заколотилось. Он вошел в ворота спортплощадки. Он пошел по лужайке к шелковице, стараясь шуметь травой, чтобы Мотя его услышал.
Услышав эти шаги, Мотя приподнял голову, спросонья зевнул и посмотрел на Чика. Чик поздоровался с ним и, ничего не говоря, бросил на него взгляд, полный такого тоскливого напоминания, что, кажется, Мотя догадался. Во всяком случае, он еще раз зевнул и вдруг сам спросил у Чика:
– Керопчика не видел?
– Видел, – ответил Чик, едва сдерживая прихлынувший восторг, – в детском парке в карты играет.
Чик невольно, но отчасти и сознательно придал своему голосу такую интонацию: ему ли после обещанного Мотей возмездия спокойно играть в карты?!
– Приведи его сюда, – сказал Мотя и, лениво вынув из кармана папиросы «Рица», закурил.
– Сейчас, – сказал Чик и, выбравшись на улицу, изо всех сил помчался к парку.
У входа в парк он остановился и отдышался. Он боялся, что Керопчик что-нибудь заподозрит и сбежит. Нельзя вспугивать дичь раньше времени! Он спокойно подошел к играющим в карты.
– Керопчик, – сказал Чик, – тебя Мотя зовет…
– А где он? – спросил Керопчик, не вынимая изо рта папиросы и подымая над картами свои, сейчас прищуренные от дыма, прозрачные козьи глаза.
– На спортплощадке, – сказал Керопчик.
– А что он хочет? – спросил Керопчик. Чик окончательно уверился, что Керопчик ничего не знает о ждущем его возмездии.
– Не знаю, – сказал Чик. – Он спросил меня: «Керопчика не видел?» Я сказал: «Видел». Тогда он сказал: «Приведи его сюда».
Теперь все игравшие в карты бросили играть и прислушивались к тому, что говорит Чик.
– Ты с ним дела не имел? – спросил один из игравших.
– Никогда, – сказал Керопчик и пожал плечами.
– Ну пойди, – сказал тот, что держал колоду, – раз Мотя зовет, значит, что-то хочет узнать.
– Я сейчас прикандехаю, – сказал Керопчик и, сунув во внутренний карман пиджака кучу мятых денег, лежавших возле него, встал.
Он отряхнулся и, плотнее заложив в брюки сбившуюся рубашку, затянул пояс.
Чик и Керопчик вышли из парка и пошли в сторону спортплощадки. Чик заметил, что Керопчик, пока они выходили из парка, шел бодро, но потом приуныл.
– А вид у него какой? – спросил Керопчик.
– Обыкновенный, – сказал Чик. Они свернули в глухой переулок, в конце которого была спортплощадка.
– Братуха пишет? – вдруг спросил Керопчик.
– Да, – сказал Чик и почувствовал, как что-то в нем кольнуло.
Он вспомнил, что брат его и после того футбольного матча много раз мирно встречался и разговаривал с Керопчиком. Это Чик помнил обиду, но сейчас она ему показалась не очень важной.
– Хороший парень был, – сказал Керопчик про брата.
Чик промолчал.
– Не жадный, – добавил Керопчик после некоторой паузы. Они уже были совсем рядом со спортплощадкой.
Они вошли в нее. Мотя сидел на траве и ожидал их.
– Привет, Мотя! – бодро сказал Керопчик, когда они подошли.
Мотя ничего не ответил и продолжал сидеть. Он даже не поднял головы. Во рту у него дымилась папироса.
– Ты меня звал? – спросил Керопчик. Мотя опять ничего не ответил, а, тяжело поднявшись и не вынимая папиросу изо рта, сказал:
– Раздевайся…
– За что, Мотя?! – удивился Керопчик.
– За… – спокойно ответил Мотя и лениво наотмашь ударил Керопчика по лицу. Голова Керопчика мотнулась назад.
– За что, Мотя?! – снова спросил он.
– За… – спокойно повторил Мотя, – раздевайся…
Чику стало ужасно неприятно. Но почему он ему не говорит, за что, подумал Чик, и, главное, почему он его раздевает?!
Керопчик молча снял пиджак и протянул его Моте. Чик вспомнил, как он небрежно впихивал деньги в карман пиджака.
– Держи, – кивнул Мотя Чику.
Чику стало совсем неприятно, но возразить он не посмел. До сих пор он был свидетелем возмездия, о котором так мечтал, а теперь стал как бы его соучастником. Чик держал пиджак на полусогнутой руке, стараясь как можно меньше притрагиваться к нему.
– Раздевайся, – снова сказал Мотя и выплюнул окурок.
– За что?! За что, Мотя? – отчаянно спросил Керопчик.
– Я же сказал. – Мотя снова тяжело и лениво ударил Керопчика по лицу.
Голова Керопчика опять отмотнулась. Он расстегнул рубашку и стянул ее с себя, обнажая голую грудь, на которой был наколот орел, уносящий девушку. Наколка эта сейчас показалась Чику жалкой.
Керопчик положил рубашку на пиджак.
– Корочки, – приказал Мотя.
Керопчик поспешно снял свои туфли и, не зная, как их вручить Чику, замешкался.
– Свяжи шнурками, чудило, – посоветовал Мотя, и Керопчик стал поспешно связывать шнурки туфель неслушающимися пальцами. Наконец он их связал и перекинул связанные туфли через полусогнутую руку Чика.
Чем больше тяжелела рука Чика, тем сильнее он чувствовал свое участие в том, что делал Мотя, и ему это было ужасно неприятно. Кроме этого, он еще боялся, что кто-нибудь из редких прохожих на этой улице окажется знакомым и донесет тетушке, что он принимал участие в грабеже.
Но редкие прохожие не обращали внимания на то, что происходило здесь.
В конце спортплощадки стоял домик, выходивший окнами на спортплощадку. Там жил один нервный тип, ненавидевший эту спортплощадку, потому что мяч иногда попадал в окна его домика. Это случалось очень редко, потому что домик стоял достаточно далеко, но хозяин все равно был очень нервным и, бывало, часами следил из окна в ожидании, когда мяч перелетит в его дворик или попадет в окно.
Сейчас он стоял у окна, и даже издали было видно, что он таращит белки глаз и как бы рвется выпрыгнуть в окно. Жена, стоя за ним, удерживала его. Чик понимал, что его не столько удерживает жена, сколько собственный страх.
Неужели он его и брюки заставит снять, с ужасом подумал Чик, когда Керопчик повесил ему на руку свои перевязанные шнурками туфли.
– Шкары, – приказал Мотя, словно отвечая Чику.
– Хоть скажи, за что! – снова отчаянно попросил Керопчик. Лицо его побледнело, и только на щеке, куда его дважды ударил Мотя, горело красное пятно.
– Я же тебе сказал, – спокойно отвечал Мотя. – Повторить?
Керопчик, расстегнув пояс, стал дрожащими руками снимать брюки и долго не мог вытащить ногу из одной штанины, наконец, вывернув ее, снял брюки и положил их на уже немеющую руку Чика.
Теперь Керопчик стоял в носках и сатиновых трусиках, и орел, уносящий девушку, наколотый на его груди, казался еще более нелепым.
Чику стало его страшно жалко. Ему стало стыдно, что все это случилось благодаря его стараниям. Чтоб уменьшить этот стыд, он старался припомнить, как Керопчик дразнил его старшего брата, как тогда ему было больно и тяжело слышать его гнусное пение, он старался вспомнить, как Керопчик нагло опрокинул лоток Алихана, но все это сейчас почему-то казалось не таким уж важным по сравнению с унижением, которому подвергал его Мотя.
