Костик из Солнечного переулка. Истории о самом важном для маленьких взрослых и огромных детей - Арзамасова Елизавета
Мама иногда из кухни заходила то на папу посмотреть, то на меня и была нами обоими очень довольна. Сама она все два часа разговаривала с подругой. Два часа! Почему я знаю, потому что иногда она ей говорила: «Подожди, пойду на своих посмотрю». А потом в трубку сообщала: «Читает. Футбол смотрит». Наверное, это был идеальный вечер – каждый был занят свои делом. Жалко только, что у меня книга была неинтересная. Одна из тех, что задали в школе на лето прочитать. Я ответственный. Я читаю.
Ну вот. Когда мужчины про футбол разговаривают, оказывается, что эта игра гораздо увлекательнее, чем можно себе представить. Почти как шахматы. Я решил, что ещё раз попробую с папой матч посмотреть с этими новыми знаниями. Папе было бы приятно. Я видел, что он был очень во мне разочарован, когда я в первый раз сказал, что мне неинтересен футбол, и ушёл к себе. Ему нужно было с кем-то кричать во время игры. Но я бы всё равно не кричал.
Когда принесли большой таз с раками, мужчины его обступили, стали суетиться так, что не дали мне даже в этот таз сразу заглянуть. Стояли над ним плотным кружком и повторяли: «Ну красота! Красота!» Значит, не один мой папа раков считал красивыми.
Половину раков сразу отправили в кипяток вариться. Там тоже ничего видно не было. Я не очень-то высокого роста для одиннадцати лет. Ну хорошо. Скажу прямо. Я вообще маленького роста. Но это не важная информация.
Таз с оставшимися раками отставили в сторонку на землю, и я наконец-то смог к нему подойти.
Я очень разочаровался в людях… Раков варили живыми. Они копошились в тазу, беспомощно перебирали клешнями и не знали, что они уже совсем не раки, а вторая порция… На меня такая тоска вдруг напала, как тогда, когда очень плакать хотелось.
У нас в классе есть девочка вегетарианка. У неё и мама такая же, а папы нет. И она нам рассказывала, что категорически отказывается кого-то есть, что они с мамой едят только фрукты, овощи там всякие, орехи и каши, но никогда-никогда никого живого. Я не такой. Я люблю сосиски. Хотя сосиски не живые. Я всё понимаю про курицу и говядину, но дома я еду вижу уже приготовленную. Мама права: у меня богатое воображение. Чего только я себе не представил, пока смотрел на раков. Тоскливей вечера у меня не было.
Один из раков оказался проворней других, он очень сильно двигал клешнями, умудрился добраться по другим ракам к краю таза и очень неудачно выпал из него на спину. Лежал там на траве и шевелил усами.
Я за него страшно испугался, как за родного. Я понял, что всех мне не спасти, но ему я помочь обязан. Тем более что он больше всех других боролся за жизнь, а сейчас ещё кто-то из мужиков на него и наступить может. Я схватил рака за брюшко и побежал домой.
Дома сразу в ванную забежал, заткнул раковину пробкой, опустил туда рака и включил воду…
Что дальше? Вот об этом я подумать не успел. Это был порыв. Мама так сказала: «Это был порыв», – когда принесла домой кошку Мусю. Эта фраза очень вовремя пришла мне на ум, потому что, по крайней мере для мамы, она могла всё объяснить. Из ванной мне выходить не хотелось, но минут через десять туда постучалась мама: «Костик, у тебя всё в порядке?» У меня – да. У рака – нет. Он ещё не был в полной безопасности. Скоро домой вернётся папа. Он обещал маме «недолго».
Я вышел из ванной, закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной и сказал маме очень серьёзным голосом: «Мама, пообещай, пожалуйста, что ты не зайдёшь туда, пока папа не придёт». Папа пришёл через три минуты. Потому что мама тут же позвонила ему и сказала: «Лёша! Срочно зайди домой. У нас что-то случилось!» И, видимо, папа спросил «что», потому что она сказала: «Я сама пока не знаю».
Мы с мамой так и стояли в прихожей, когда папа с очень тревожным лицом зашёл в квартиру. Наверное, можно было бы сказать «влетел» в квартиру. Мама просто кивнула в мою сторону, и они оба уставились на меня. У меня не было приготовленной речи. Порыв же. Я не знал, что сказать, поэтому просто медленно открыл дверь в ванную. Подошёл к раковине и сказал: «Вот. Он будет жить с нами».
Там дальше очень долго и бессмысленно что-то рассказывать. Папа с мамой снова из-за меня поругались. Папа начал ещё в ванной.
Я его понимаю лучше, чем он думает. Он начал ругаться так сильно, потому что испугался за нас с мамой и, пока бежал домой, много чего успел подумать нехорошего, а тут всего-навсего рак в раковине. Ложная тревога. Он мог бы так и сидеть с мужиками, раков есть, про футбол разговаривать и зря не бегать. И ещё я понял, что снова его разочаровал, когда они с мамой быстро ушли в свою комнату пошептаться. Я слышал обрывки папиных фраз: «Это разве мужик растёт? Мне с ним через десять лет ни пива не выпить, ни раков не съесть». Ну и дальше ещё всё про спорт, мужской характер, мужские занятия и «маменькиного сынка».
Обидно. Но был и хороший знак. Мне показалось, что мама с ним не совсем согласна. Из комнаты папа вышел резко и внезапно, так что я даже не успел от двери на безопасное расстояние отскочить и притвориться, что я не подслушивал. Но мне за это не попало. Они на меня не обратили внимания. Папа быстрым шагом пошёл в коридор, а мама слишком добрым голосом сказала ему: «Лёша, ну посиди с ребятами подольше». И папа виду не показал, что именно этого он и хотел, но по спине было видно, что обрадовался.
Мама сначала избегала встречаться со мной взглядом и разговор не заводила. Она молча освободила трехлитровую банку от соленых помидоров, переложила их в кастрюлю, банку помыла, потом обдала ее кипятком из чайника, налила туда воды из-под крана и сказала: «Ну… Неси своего рака. Как, кстати, его зовут?» Я аж подпрыгнул! Если мама интересуется именем моего рака, значит она согласна с тем, что теперь он член семьи! «Его зовут Валера», – сказал я.
Когда я вернулся на кухню с раком, мама стояла, согнувшись над банкой, всхлипывала, и у неё текли слёзы. Я испугался сначала, но потом понял, что мама не плачет, а смеётся. До слёз. Учитывая то, что ситуация с Валерой благодаря маме так хорошо разрешилась, я просто опустил рака в банку и решил никаких лишних вопросов не задавать и не выяснять, что её так развеселило. Не хотел усложнять.
Банку мама принесла ко мне в комнату и поставила на тумбочку около двери. Я лёг пораньше, долго не мог уснуть. Слышал, как папа вернулся домой. Видимо, в хорошем настроении, потому что мама что-то тихо ему сказала на кухне, и он начал смеяться. Да так громко, икая и похрюкивая. Даже не боялся меня разбудить. Так мой папа смеётся, когда ему действительно очень весело. И я подумал: какая же моя мама умная, что отпустила папу посидеть с мужиками на «подольше».
На следующий день была суббота. Я точно помню. Папа мне после завтрака сказал: «Ну-ка, быстро собрался, оделся, готовность пять минут!» Я решил быть очень быстрым и не спрашивать, куда мы идём, потому что о раке с утра мне папа не напоминал. Оказалось, что мы идём в зоомагазин покупать Валере аквариум!
На нас несколько продавцов пришли посмотреть, когда узнали, что аквариум нам нужен не для рыбок, а для рака. Папа держался от нас с мамой немного в стороне, будто он нас совсем недавно знает и случайно с нами в магазин зашёл, а мама очень активно спрашивала у продавца, чем кормить рака, как часто ему нужно менять воду, что должно быть в аквариуме.
Мне было приятно. Я понял, что родители очень любят меня, если готовы полюбить Валеру. А что это, если не любовь? Мама всегда говорит, что любовь – это забота. Сейчас мы все пришли позаботиться о Валере. И особенно мне было приятно, что мы пришли втроём. Что папа не сказал: «Делайте что хотите». Так он, кстати, сказал, когда мама Мусю принесла домой. Значит, я совершил не глупый поступок.
