Пёстрая тюбетейка - Аделаида Александровна Котовщикова
Басков мотался взад-вперёд по тротуару от водосточной трубы до угла дома, прискакивал, делал какие-то движения руками, — как видно, во что-то играл сам с собой.
Надя ринулась к нему и, остановившись в нескольких шагах, пропела громко и насмешливо:
Басков-Дразнил-кин,
Клопов Морил-кин!
— Надя! — в ужасе Аня всплеснула руками.
Песенка была очень глупая, Надя сама это понимала. Но, прежде чем успела подумать, стоит ли произносить вслух такие глупые слова, вдруг ей пришедшие на ум, она пропела их трижды. Притом — с большим удовольствием.
Ещё последнее слово Надиной дразнилки не растаяло в воздухе, а кулаки Баскова уже молотили по Надиной спине. Берет с неё был сорван и брошен в лужу. Всё как-то смешалось у Нади в голове. Будто и не она, а кто-то другой услышал предостерегающий крик Вадика:
— Это же Басков! Он первый драчун в классе!
Увёртываясь от кулаков Баскова, Надя мельком видела, как, бросившись ей на помощь, Аня вцепилась в Баскова и старается его оттянуть. Также мельком видела она скачущего вокруг Вадика. Он размахивал руками и вопил:
— На помощь! На помощь!
А потом она услышала над собой совсем другой голос:
— Эт-то что за баталия? А ну, живо разойтись! И никогда не бей девочек, слышишь? Мужчина! Позор!
Чьи-то сильные руки в один миг оторвали Баскова от Нади, встряхнули его и поставили в сторонке.
Когда Надя опомнилась, никого уже возле них не было. Басков издали грозил ей кулаком.
— А кто меня спас? — тяжело дыша, спросила Надя. — Мне послышался голос… чей? Уже я его когда-то слышала. Ой, кажется, фокусника! Это он меня спас?
— Какие-то два человека проходили, — сказал Вадик. — Один вас растащил. И сразу же ушли…
— Никого я не разглядела, — сердито сказала Аня. — Я твой берет из лужи вынимала. Ты с ума сошла, с мальчишками драться? Да ещё первая полезла! — Аня отряхнула и подала Наде мокрый и грязный берет. — Домой пошли! Вадик, и ты отправляйся, пока совсем свой портфель не потерял.
Но домой они не пошли.
Неожиданно по мостовой дробно и звонко зацокали копыта.
— Кони! — заорал Басков и, как вихрь, помчался к воротам.
Глянули девочки в ту сторону. А на улице… Чудеса! Правда, кони. И всадники. Да какие! Как в сказке. Откуда-то набежала куча детей. Толпились на тротуаре и взрослые.
По мостовой гарцевали красивые гладкие лошади в роскошных сбруях и сёдлах. Только на картинках, и то не часто, Наде приходилось видеть таких лошадок. А у всадников торчали на головах высокие красные шапки с перьями… Глаза разбегались глядеть на эту необыкновенную движущуюся пестроту.
— На киносъёмку за город едут, — говорили в толпе. — Плюмажи-то на шапках!
— Вон тот конь самый красивый изо всех! — кто-то дёргал Надю за рукав, потом за руку ухватил. — Продвигайся туда, там лучше увидишь.
Надя протиснулась вперёд. Потом обернулась — кто это ей помог? И прямо застыла от удивления. Басков! Только что колотил — и вот заботится, чтобы ей было лучше видно. Курносый, веснушчатый мальчишка. Смешной, но… ничуть и не противный.
Проехали кони. Ещё вслед им смотрели, ещё цокот копыт издали доносился, как вдруг пошёл крупный дождь. Тучи давно нависли, тяжёлые, плотные, да кто в это время на небо смотрел, когда на земле такое интересное делалось?
Все скорей побежали кто куда — прятаться от дождя, а может, и по своим делам. Сразу тротуар опустел.
И Надя с Аней побежали. Рядом с ними трусил Басков.
— Всё время что-нибудь случается! — на бегу поделилась с ним своей мыслью Надя.
— А что же? — весело отозвался Басков. — На то и… планета! — и скрылся в струях дождя.
— Ещё разговариваешь с ним! — упрекнула Аня. — А Вадик раньше успел удрать, нас не подождал.
— Фу-у, какая дождина! — Надя отряхнулась в Анином подъезде, хотя было это бесполезно: ведь сейчас опять через двор бежать в свой подъезд. — Аня, а вдруг Вадик всё-таки не будет второклассником?
— Будет, будет, в крайнем случае, переэкзаменовку на осень ему дадут.
Всё-то эта Аня знала. Наверно, оттого, что столько у неё братьев: два родных и штук пять двоюродных…
Больше в эту субботу девочки гулять не ходили.
Которые с усами
А Вадик после обеда вышел погулять.
Когда полил дождь, он, никого не дожидаясь, побежал домой. Там освободился, наконец, от своего тяжёлого портфеля, швырнув его под стол, и опять пустил слезу:
— Мама, я… я двойку получил…
Плакать Вадику не хотелось, просто даже нечем было плакать, столько он сегодня ревел, но всё-таки несколько слезинок он выжал из глаз. И лицо сделал грустное-грустное, прямо-таки убитое горем. Надо же было разжалобить маму. После всех неудач душа Вадика требовала участия, утешения и сочувствия.
Впрочем, чтобы разжалобить Вадикову маму, можно было особенно не стараться. Уже через минуту мама обнимала и целовала своего сыночка.
— Бедный ты мой! Наверно, задача трудная попалась. Главное, не плачь! И вид у тебя какой измученный. Вечером попросим папу заняться с тобой арифметикой…
Аллочка стояла возле, гладила рукав Вадика, с жалостью глядя на брата, и чихала.
— Сейчас скорей переодевайся, умойся и садись обедать. Я пирожков с капустой напекла, ты их любишь.
У Вадика мелькнула мысль: «Хорошо бы, Алка почаще простужалась». Ведь из-за того, что Аллочка не ходила в детсад и не с кем было её оставить, мама третий день была дома, а не на работе. И вот даже пирожки успела напечь. Но сейчас же Вадику стало стыдно, что он пожелал сестрёнке болезни.
— Алка, я тебе свои цветные карандаши дам порисовать, — сказал он. — Твои, наверно, потерялись. И домик тебе нарисую.
Аллочка захлопала в ладоши, а мама сказала, очень довольная:
— Видишь, какой у тебя старший братик добрый. Кушай, сыночка, побольше, ты такой худенький!
Хорошо было Вадику: пирожки вкусные-превкусные; папа, который наверняка не похвалил бы его за двойку, ещё не вернулся с работы; мама и Аллочка смотрели на него такими глазами, что сразу было видно, как они его любят; уроков по субботам не задавали. Пообедав, Вадик и в самом деле нарисовал цветными карандашами на листе бумаги домик с четырьмя трубами и целой кучей кривых окон. Из каждой трубы тянулись длинные клубы дыма. Аллочка восхищалась и дымом и окнами. А при виде двух цветков неизвестного вида, которые выросли перед домиком, она залилась радостным смехом.
— Это ещё что! — сказал Вадик. — Я тебе и самолёт нарисую, и
