Румия - Виктор Владимирович Муратов
В эти дни Степан Петрович и не выходит из зала: сам командует работой, сам листы таскает.
А однажды утром собрал токарей и объявил, что красить в голубой цвет новые фанерные стены будут сами ребята. Оказывается, Степан Петрович когда-то корабли красил. Он тут же рассказал, как держать кисть, как водить по фанере, чтоб ровный слой ложился.
— Какая группа к завтрашнему утру закончит покраску с отличным качеством, — сказал он, — та награждается билетами в театр. Скоро приедут московские артисты. Согласны?
Все хором согласились.
Соревноваться токари и слесари договорились честно: не воровать друг у друга кисти, краску и олифу.
Обе стороны до ужина не выкрасили и половины классов.
В красном уголке в этот вечер не было ни токарей, ни слесарей, и в спортзале кувыркались на брусьях одни электрики. Токари и слесари красили.
Красили долго. Уже и сигнал на вечернюю поверку, а почти некому строиться. Ринулся было дежурный в зал — не тут-то было. Забаррикадировались «маляры». К концу подходит работа. Кто артистов московских смотреть пойдет?
Павел Андреевич пришел, не стал тарабанить в стеклянные двери. Увидел в стороне Кольцова. Тот посмеивался молча.
— Твоя работа, Степан? — строго спросил Кукин. Видно, он крепко злился. Прежде при ремесленниках не называл комсорга Степаном.
Все так же улыбался Степан Петрович.
— Прошу вас ко мне, — вдруг совсем официально проговорил директор.
Кольцов ушел. И все разошлись. Вечерняя поверка была сорвана. А Кольцову досталось крепко.
— Мальчишество! — крикнул в кабинете Павел Андреевич и стукнул кулаком по столу. — Вы у меня ответите за самоуправство! Черт те что! Я тебе покажу, анархист. Говори, что посулил им?
— Билеты на концерт, — спокойно ответил Кольцов.
— Из какого же это фонда?
— Из директорского.
— Шалишь, добряк! Штаны свои последние продавай. У меня денег нет. И вообще это самоуправство. Мы поговорим с тобой на партийном бюро.
— Завтра в двенадцати классах можно начинать занятия, — невозмутимо говорил Кольцов.
— Этим не откупишься. Распорядок дня я никому не позволю нарушать. В том числе и вам, товарищ комсорг.
Кольцов как-то весь передернулся, глубоко вздохнув, быстро достал папиросу и торопливо стал прикуривать. Искалеченная рука не слушалась. Спички ломались, он швырял их прямо на пол и доставал новые. Павел Андреевич поднес зажигалку, но Кольцов отвернулся. Так и не раскурив, он тихо, но твердо заговорил:
— Я академий комсомольских не кончал, в институтах педагогических не учился, подходов и методов не знаю. И вообще… Я не горел желанием здесь работать. Мне самому к станку бы. Рука вот, а то бы… И скажу вам, товарищ капитан третьего ранга, жалею. Точка.
— Все высказал?
Кольцов промолчал. Помолчал немного и директор.
— Эх, Степка. Каким ты был пять лет назад, таким и остался. Ну, допустим, я пединститут закончил. А опыт где у меня? На войне практику пришлось проходить. Вместе с тобой. А поставила сюда партия — и стою. И буду стоять, потому что партии нужно, чтобы был я директором этой Румии. И я ошибаюсь, и меня вот так же там, в Кишиневе… А в пузырь к чему? Ты что, считаешь себя правым с этими «малярами»? Молчишь? Авось, дошло.
— Дошло, — уже спокойно сказал Кольцов.
— То-то, дошло. А билеты за какие деньги покупать?
— Сам куплю.
— Са-ам. Ишь, внук Рокфеллера. Ладно уж, изыщем, как говорят финансисты. Но учти, Степан…
Победила пятая группа. На следующий день токари атаковали комсорга, требовали билеты. Но выяснилось, что артисты приедут лишь к ноябрьским праздникам.
* * *
В конце октября в учебных классах начались регулярные занятия. Ежедневно в девять утра пронзительная трель звонка извещала о начале уроков. Ребята расходились по классам, усаживались за новые, покрытые лаком парты. Многие после большого перерыва чувствовали себя в этой школьной обстановке неловко.
Борису Цобе дисциплина на уроках, объяснения преподавателей начинали уже надоедать.
Едва дождавшись перерыва, он убегал за уборную, торопливо выкуривал папиросу и возвращался в класс хмурым, злым.
— Говорили, ремесло, делать научимся все на свете, а тут? Зубри азбуку. Все равно что в детдоме.
— Подожди, Борис, вот станки придут, — успокаивал в таких случаях Сашка.
— Придут, жди. Прислали вон козла, что в ящике стоит, и радуйся. Специально для нас, панов, пришлют, жди, дурень. Поймал нас этот Кукин на крючок. Затащил в детдом, только Румией называется. Но я-то раскусил. Меня не проведешь.
— Ты что? Не удирать ли собрался?
— Тебе-то какая забота? Обойдусь без нянек. Думаешь, если по русскому языку помогаешь, так уже и командовать будешь?
— Я не командую, а только удирать зря.
— Зря, зря… Меня на токаря позвали учиться, а сами глаголами всякими пичкают.
На уроках технологии Цоба сидел тихо, внимательно слушал преподавателя. Старательно переписывал с доски схемы, чертежи. Но едва в классе появлялась молоденькая учительница географии — высокая и худая Лидия Петровна, — Борис преображался. Он, казалось, весь урок был занят мыслями: что бы придумать такое, от чего Лидушка, как звал ее Цоба, покраснела бы, смутилась.
Иной раз Лидия Петровна убегала из класса с заплаканными глазами. Но, как было уже точно установлено, жаловаться директору не ходила, а, успокоившись в коридоре, возвращалась в класс и еще долго прятала свой покрасневший носик в кружевной платок.
— Цоба, сегодня я обязательно отведу вас к директору, — дрожащим голосом предупреждала она.
Борис делал страдальческое лицо, притворялся, что страшно напуган угрозой, на минуту умолкал и тут же с новой энергией продолжал свои трюки.
Вот и сегодня, как обычно на уроке географии, Цоба занимался посторонним делом. Он сосредоточенно что-то рисовал на обложке тетради.
— В Уссурийской тайге рядом с русской елью можно встретить бамбук, а пушистая белка щелкает орехи на голову тигру, — говорила Лидия Петровна. — Такое интересное сочетание растительного и животного мира объясняется тем, что… Цоба, чем вы занимаетесь?
Борис даже головы не поднял.
— Цоба!
— Я-я, — протянул Борька и откинулся на спинку парты.
— Когда с вами разговаривают, надо вставать.
— Ну, встал, — проговорил Цоба, нехотя приподнявшись.
— Вас что, не интересует урок?
Цоба усмехался и молчал.
— Если не интересно, можете оставить класс.
— Рад стараться, и охота есть. — Борис вышел, хлопнув дверью. В классе некоторое время стояла тишина.
Лидия Петровна молчала. Она нервно вертела в руках указку, пыталась вспомнить, о чем только что говорила, подошла к столу, лихорадочно поискала в конспекте нужные слова и сбивчиво продолжала.
Сашка понял, что друг его зашел слишком далеко. И не случайно он сказал о побеге.
Сидеть спокойно и слушать урок Сашка уже не мог.
