Сергей Григорьев - Сигналы великанов (сборник)
Мы встретились в собрании изобретателей, вспомнили, что было, и поговорили о том, что будет.
Три Пункта всецело был увлечен своим изобретением — шрифтом, понятным для всех народов мира. И вновь, горячась, убеждал меня:
— Чтобы все взглянули, прочли и молча поняли друг друга… Надо всем людям в мире найти общий язык!
Я смотрел на него и живо вспоминал того Петра, что так настойчиво хотел открыть тайну рукастой машины и так горячо за нее заступился.
Опасная кругосветка[28]
I
Самара занята красными войсками. На вокзале еще идет бой. Начдив остановился в гостинице «Националь» на Панской. Перед номером очередь: по коридору загнулась глаголем, сползла по лестнице со второго этажа в вестибюль гостиницы, через вход— на улицу.
С жалобами, с просьбами, с криком, с бранью, со слезами. Красноармейцы, бабы, матросы, граждане, гражданки; в середку вклинились, прибежав, двое мальчишек. — «Тут живая очередь!» — кричат бабы.
— Что ж вы все такие дохлые?
Разбирать некогда и некому — кто с делом, кто — зря. Если с пустяками, начдив коротко говорит:
— Ступай вон. Следующий!
Начдив расстегнул гимнастерку — ворот и подмышками черно от пота. Лицо серое от грязи, на щеках щетина; сапоги желтые. На столе разостлана карта. В сторонке на бумаге — краюшка черного хлеба, хвост селедки, чайник синий, закопченный и недопитый стакан. Слушая очередного, начдив не поднимает от карты головы — решает тактическую задачу; карта вспотела под его пальцами.
Надо поддержать «Ермака». Раскольников эстафетой приказал. В Жигулевских горах — красный флот попал под перекрестный обстрел с правого берега и из-за Царева Кургана. Пришлось отойти к Красной Горке. Прорвался за поле обстрела Волгой только Ждан на «Ермаке» и гуляет где-то у Ширяева. Выше к Ставрополю — белый флот. Ждан — по радио, — что расстрелял снаряды, и ленты пулеметов на исходе. Требует берегом прислать немедленно. Берегом — лесом.
А лес полон белыми. И в пойме и по горам стучат пулеметы. Берегом помощь никак нельзя подать. Зарвался Ждан! — вся пристань, хоть и жалеет, а говорит: «Горячка»!
— Ну? — спросил начдив, — кто там следующий…
— Мы к тебе, товарищ, посоветовать зашли. Вот мы с Максимом.
Начдив оторвался от карты и поднял голову. Перед столом стояли двое мальчишек— один в гимнастерке, с красной звездой на синей гимназической фуражке; веселое лицо в веснушках; с ним вместе с черными глазами, замасленный — видно, что «пароходский».
— Что тебе, горчица, надо? — сердито спросил начдив.
— Постой ругаться. Зря только спортишь кровь. Это я, а это Максим, масленщик с «Ермака»[29].
— Ага! А ты кто?
— Я Красной армии солдат. Еланевой бригады.
— Как звать?
— Жеребец…
Начдив засмеялся.
— Ты будет скалить зубы, я сам ржать мастер — за то и званье.
— Ладно. Ну?
— «Ермаку» патроны надо доставить.
— Да. Как?
— Кругом света…
— Что? — заревел начдив.
— Кругосветкой, говорю.
— Пошли вон. Следующий!..
— Зря тратишь силы, товарищ, здоровье спортишь, — сказал Жеребец, — прими-ка с карты руки.
Начдив посторонился. Жеребец нагнулся к карте и, водя пальцем по карте, говорит:
— Это Ставрополь. Я ставропольский сам. Это тебе Самара. Это тебе Ермачиха. Ермакова переволока. Понял? А это река Уса. А это тебе село Усолье.
Мальчишка провел по карте пальцем круг.
— Понял? Мы так в Самару капусту возили — да домой. — «Кругом света». Ничем к Ставрополю вверх лямкой итти, мы все по воде вниз — всем известно: «кругосветкой».
Дай ты мне моторную лодку — грузи сколько хочешь. К завтрему доставлю. Не веришь— вот Максим. Товарища Максимку Ждан очень уважает. Верно, Максим?
— Он меня довольно знает, — ответил масленщик.
— Ты как на берегу остался? Дезертир?
— Ну-ну, ты! Меня за маслом на склад послали — я не успел. Порядки у тебя тут! А «Ермак» и ушел. Масло ему да керосин нужней, ничем патроны!
Начдив склонился к карте и спросил:
— Да ведь у Ермакова-то гора?
— Ну-к что ж. А мужики на что? Спокон веку разбойников ладьи тут волокли. На том стоят.
Начдив подумал, потом постучал в стену кулаком. Вбежал писарь.
— Пиши приказ. На руки. Дать с берега товарищам Жеребцу с Максимом моторную лодку. Пойдут на соединение с Жданом. Погрузить патроны для пулеметов и орудийных очередей, сколько придется. Ехать с Жеребцом Петрову Акиму, Ладушкину и там, кто за механика. Взять винтовки. Командует лодкой и отрядом Жеребец… Сельсоветы— оказывать содействие и исполнять ревтребования Жеребца. Хлеба, сельдей, чаю, сахару, легкого табаку, махорки, карамели. Ладушкину скажи: не медля ни секунды. А то я его взгрею. Понял?
— Есть. А где же Жеребец?
— А вот он.
— Хм!
Жеребец заржал.
— Идем, ребята, — сказал мальчишкам писарь.
II
Под Струковским садом, где пристань яхт-клуба, в моторную лодку, окрашенную в мутно-зеленый цвет, погрузили ящики с патронами, очередями для орудий, бидоны с маслом и продукты.
— Все налицо? — спросил Жеребец. — Ладушкин?
— Есть.
— Петров?
— Есть Петров.
— Моторист?
— Есть моторист — Степан.
— Максимка?
— Я.
— Крути, Степан.
— Есть — крути…
Жеребец сел к рулевому колесу. Мотор застучал. Вперед! Есть вперед. Отдай чалку. Есть!
Лодка, едва не черпая бортами воду от тяжелого груза, выбежала на стрежень. Жеребец скатал руля, и лодка, круто повернув, помчалась вниз по Волге.
— Это куда ж! Стой, — закричал Ладушкин…
— В Жигули! — ответил Жеребец и засмеялся.
Ладушкин, Петров и моторист с недоумением оглянулись на отступающие назад берега самарской пристани; и позади за лесом на горизонте сошлись гора с горой, синея, Жигулевские Ворота.
— Ты, парень, не рехнулся? Жигули-то вон где!
— Мы туда и идем…
— Брось Ваньку строить, а то я с тебя спесь сшибу махом…
— Ну-ну, а приказ читал? Кто здесь есть командир судна? Жеребец! Это я. Кто здесь командует отрядом? Жеребец. Это я. При сем мастичная печать и надпись. Максим, продуй наган на всякий случай…
Максим вынул из штанов револьвер и подул ему в дуло: шелуха от семячек набилась.
Ладушкин смолк.
Самара скрылась за рынком[30]. Справа оборвался зеленый остров, прошумел осокорями— набежала чамра, зарябила голубую воду. Дождь брызнул и прошел. Гора в белой осыпи надвинулась справа крутцом.
Мотор стучит. Лодка бежит. Поднялись шапками шиханы. Обрывом прямо в воду источенные рекой известняковые скалы. Обломки с дом каменных обвалов у самого уреза и поросли осинником и оплетены ежевикой. На камнях у воды сидят штанастые орлы. На стук мотора повернет лениво и надменно голову, взмахнет крылами, взлетит и взмоет в высоту. А там вверху под облаком кругами реют.
Над голой кручею — погост: две церкви— каменная красная и деревянная.
— Стоп, мотор.
— Есть, стоп мотор.
— Вот, братцы, — сказал Жеребец, приворачивая к яру — Это и есть вам Ермачиха. Ермак тут, идучи Волгой вверх, волочился. Дальше, гляди: церковь белеется. Переволока — там, слышь, Стенька Разин свои лодки перетаскивал в Усу. А повыше Кольцовка— тут, будто, Ермаков есаул Иван Кольцо переваливал в Усу. Поняли? Самая наша дорога и есть.
Лодка тихо подошла к камням. Петров выпрыгнул на камни с фалинем в руке и подвел лодку бортом к каменной плите.
— Вот как будем, Ладушкин. Тут мужики на это дело со старины присноровились. Ты ступай. Я хоть Жеребец, да не сказали бы — щенок. Иди, скажи, что приказом начдива красной армии — требую, я, командир отряда, на берег шесть подвод, из них чтоб две с пристяжной. Чтоб в одну секунду.
А то, мол, у нашего командира расправа короткая. За службу — по четверке легкого табаку на брата. Село за горой. Одна нога у тебя здесь — другая там.
— Есть, товарищ командир. Идемте, Степан, Максим.
— Максим, ты не ходи — уж больно масляный. Амбицию мне спортишь.
Ладушкин с Петровым пошли в гору по крутому каменному взводу вдоль барака, заваленного по краю навозом.
— Ленивый здесь мужик, — сказал моторист, — у нас на родине навоз покупают, а тут надо бы на пашню, а он навоз в овраг валит.
— У нас, товарищ, этого не надо, — солидно ответил Жеребец, — наша земля навозу не примает: бурьян да чернобыльник одолеют. И без навозу сымаем ино по двести с десятины…
Прошло с час. С горы сначала показались ребятишки и девчонки. Они бежали с криками под гору и столпились на камнях у лодки; стояли молча и смотрели. Потом по взвозу вниз затарахтело шесть подвод — две с пристяжками.
