Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсук
Вот наконец-то мы дошли до момента, когда все обстоит именно так, как изображено в самом начале этого правдивого повествования: люди, то есть Дитцены, живут в доме на берегу озера, а барсук, то есть Фридолин, обитает в норе на южном склоне Лесного острова.
Сначала обе стороны почти не замечали друг друга, — иными словами, они попросту ничего не знали о существовании противной стороны. Правда, мальчик Ахим видел однажды барсука в темном углу за дровами, но Ахим давно об этом забыл, ведь он был совсем еще малыш и жил только сегодняшним днем, не вспоминая о вчерашнем и не думая о завтрашнем.
Что же касается Фридолина, то он, конечно, видел и Мушку и Ахима, но прежде всего Фридолин приметил страшную собаку Тедди и конечно же не забыл про нее. Дело в том, что Фридолину все двуногие казались одинаковыми, он их не различал и не имел ни малейшего понятия о том, как бесконечно велика разница между примерной Мушкой Дитцен и невоспитанной Урзель Хартиг. Для него все они были равновонючими двуногими. И собаки были все просто собаками, мерзкими, шумными, кусачими тварями — почти такими же гадкими, как лисицы!
Впрочем, Фридолин был преимущественно ночным животным, а двуногие и их собаки в основном животные дневные, если не иметь в виду одичавших собак, к которым Тедди, несмотря на ее страсть гонять гусей, никак нельзя было причислить. Она была скорее даже комнатной собакой, и хотя иной раз в порядке наказания, ее могли посадить на часок-другой на цепь, ночи она исправно проводила на старой бархатной занавеске, постеленной в прихожей дома Дитценов.
Таким образом, возможность познакомиться друг с другом была почти равна нулю. Разумеется, тут надо вспомнить о длинной-длинной полоске кукурузы, которую Фридолин окрестил Сладким Воском, — ведь папа Дитцен уже должен был бы заметить опустошения на своем кукурузном поле!
Но почему, собственно говоря, должен?.. Кукурузное поле находилось в стороне от дороги и от хутора, а отец уже трижды в этом году выпалывал сорняки и вносил азотные удобрения, так что теперь кукуруза могла расти и без особого присмотра. Отец — человек занятой, и у него есть много дел поважнее, чем каждый день наведываться на кукурузное поле.
Разумеется, наступает время, когда сороки и воробьи начинают проявлять усиленный интерес к кукурузе, тогда отец ходит туда даже два-три раза в день и палит из своего ружья «монтекристо» по разбойному птичеству. Правда, толку от стрельбы немного, так как он никогда не попадет ни в одну птицу, но все-таки он уходит оттуда с чувством исполненного долга. Но это время еще не пришло, оно наступает, когда кукуруза созревает, а крепкие и тугие листочки, в которые завернут початок, начинают сохнуть, приоткрывая желтые зерна.
Иными словами, опустошения в кукурузе пока не были обнаружены.
Нет, первая догадка о существовании барсука Фридолина зародилась у Дитценов совсем по иной причине, они заметили лазы, постоянно появляющиеся под забором. Такие лазы не просто вопиющий беспорядок, который, конечно же, противоречит тому духу, в котором ведется хозяйство Дитценов, но они еще и наносят хозяйству немалый ущерб. Потому что, с одной стороны, в дитценовский огород через эти лазы проникали дитценовские же куры, а с другой — в огород повадились куры потомственного кузнеца Гюльднера, и в результате на тщательно ухоженных грядках — разор, все исклевано, в общем, беспорядок и ущерб.
Захочешь прогнать кур из огорода, так эти неразумные птицы никак не найдут те лазы, через которые проникли сюда, уж как хорошо, кажется, их знали, а тут — ни-ни. Нервно хлопая крыльями, они носятся по огороду туда-сюда, вообще не видя широко распахнутых ворот и калиток, кудахчут вовсю и только пуще портят грядки.
Плохие времена настали для Дитценов, ни поесть теперь спокойно, ни заняться чем-нибудь. Только раздастся крик: «В огороде куры!» — и начинается беготня. Сколько ни приводили в порядок грядки, сколько ни заделывали дыры при помощи лопат, к утру лазы возникали вновь, и всякий раз куры обнаруживали их раньше, чем люди.
Разумеется, при таком положении вещей у неглупых Дитценов в один прекрасный день не мог не зародиться вопрос: «А кто же этот гнусный негодяй, который снова и снова подкапывается под наш забор? Этим безобразиям надо положить конец!»
Весьма примечательно, что у всех Дитценов, больших и маленьких, был на этот вопрос только один ответ, а именно: «Конечно, это проделки Тедди!»
Разумеется, это Тедди, резвушка, которой куда ни брось камешек, она найдет, с гордостью принесет в пасти и ни за что не отдаст. Разумеется, это Тедди, которая никогда не может вдоволь нагуляться и которой так часто приходится воздерживаться от любимого занятия — гонять гусей. Разумеется, только Тедди могла прорыть эти лазы: видно, в какой-то момент, оставшись без присмотра, ускользнула со двора и пустилась в свой излюбленный набег на деревню, обмениваясь при этом дружескими приветствиями со всеми собаками и забегая в каждый двор. Вернувшись домой, она, очевидно, обнаружила, что ворота во двор заперты. То ли терзаясь угрызениями совести, то ли спеша к миске с едой, она быстренько выкопала дырку под забором и этим — запрещенным! — путем тайно пробралась в дом.
Все было так — и не иначе! Отец с мрачным видом объявил: Тедди ни под каким видом из дому не выпускать, строго следить за нею. Эта проклятая гулена Тедди даже не в состоянии вообразить себе, что со своими бродяжьими замашками она чуть не превратила в птичник образцовый огород Дитценов!
Вот вам пример близорукости и несправедливости, к которым так часто склонны люди. Этот приговор, вынесенный Тедди, был единогласно поддержан, ни один голос не поднялся в защиту злополучной невинной собаки, незаслуженно понесшей столь тяжкое наказание. Никто не подумал о том, что предположительной виновностью Тедди можно объяснить разве что лаз с дороги в огород, но не на птичий же двор, и уж никак не лазы с птичьего двора в поле. Раз уж Тедди провинилась, в порядке наказания надо лишить ее столь дорогой для нее свободы, и дело с концом. Люди вынесли свой мудрый приговор.
И случилось так, что вскоре после вынесения приговора Тедди несколько раз заставали в огороде, что было ей строжайше запрещено. С развевающимися ушами и с поджатым хвостом мчалась она в таких случаях через крыльцо или через веранду, назад, в дом, и совесть у нее, конечно, была нечиста, так как ее застали на запретной территории. Но люди говорили с торжеством:
— Выходит, мы были правы! Она уже смотрит на наш огород как на свои личный участок! Нет, что за подлая собака! — И отец даже побил Тедди.
Между тем барсук Фридолин управился с ремонтом своей квартиры и с усиленным рвением занялся поисками пропитания, ведь лето уже было в самом разгаре, а Фридолин из-за пережитых волнений не нагулял еще ни жировой прослойки, ни красивого круглого брюшка. Если он не хочет встретить зиму истощенным и потом тяжко страдать от голода, то просто обязан этим заняться. И Фридолин занялся! Почти каждую ночь он наносил визиты в огород Дитценов и, прежде чем отправиться за своим любимым Сладким Воском, набирал там лакомств со всех грядок. Поэтому все осталось как прежде: и лазы под заборами, и опустошительные набеги кур на огородные грядки.
Но нельзя сказать, что Дитцены, точно громом пораженные, остановились, хлопнули себя по лбу и закричали, внезапно прозрев: «Ах ты Господи, ну конечно же, наша так строго охраняемая, милая, невинная Тедди тут совершенно ни при чем, бедная собаченька! Это был какой-то другой, еще неведомый нам землекоп!»
Нет, совсем наоборот, тот факт, что лазы по-прежнему появлялись, только укрепил Дитценов в их несправедливом мнении. Отец сказал злобно:
— Черт бы побрал это бабье хозяйство! Видно, придется мне привязать к ноге эту окаянную шавку, иначе на нее никто и не глянет, пока я сижу за работой!
И он бросил сверкающий яростью взгляд на Тедди, лежавшую во дворе на солнышке и невинными глазами смиренно глядевшую на хозяина, приглашая его на небольшую прогулку и виляя хвостом.
Но мама Дитцен сказала:
— Боже ты мой! У меня столько работы, а я еще должна собаку сторожить! Я и так с утра до ночи кручусь как белка в колесе, хотела бы я знать, где мне взять время сторожить собаку? Достаточно скверно уже и то, что Ахим постоянно исчезает со двора, а тут еще и Тедди, нет, это уже слишком, это — слишком!
Старший сын Ули, приехавший домой на каникулы, сказал:
— Я просто посажу Тедди на цепь — тогда эти безобразия прекратятся сами собой!
На это все закричали:
— Что, слушать, как Тедди воет и скулит, сидя на цепи? Нет, спасибо, Ули, если ты ничего лучшего предложить не можешь, то…
А примерная девочка Мушка с прямой спиной сидела за столом и писала длинное-предлинное письмо-рассказ к тете Кэтэ в Германсвердер, потому что писание писем было ее страстью. Но тут она бросила писать, аккуратно отложила в сторону письменные принадлежности, и вышла во двор. Опустившись на колени возле Тедди, она с грустью посмотрела на собаку и сказала:
