Ольга Русанова - Сестры
Аля не забыла и про японский садик с крошечными деревцами.
— «Дуб японский», — прочитала она вслух надпись на дощечке. — Ему двести лет.
Нина засмеялась и приставила к дубу свою ногу — макушка была чуть пониже ее колена.
— Вот тебе и растет-цветет зеленый дуб в могучей красоте! Лида, а почему он такой… лилипутистый?
— Такой вывели.
— А зачем такой вывели? Ведь большой лучше!
Хотя Лида много раз предупреждала — нельзя Нину дразнить, она не виновата, что так говорит, Женя не удержалась:
— Эх ты — «вучше»! И когда ты научишься!
— Никогда! — сказала Нина с отчаянием. — Я такая неспособная!
Жене стало стыдно, она обняла Нину:
— Что ты, я же просто так, я не смеюсь… У меня ведь сестричка тоже не выговаривала «л», когда маленькая была.
— А она где, твоя сестричка? — спросила Нина.
Женя промолчала. Тут Аля объявила, что оранжереи открыты, и девочки вместе с экскурсией ребят, одетых в форму с буквами «РУ» на пряжках, очутились в «пальмовом» лесу.
— Это финиковая пальма, гостья с Канарских островов, — стал рассказывать экскурсовод. — Она отлично чувствует себя у нас в Сухуми…
Он говорил долго — у каждой пальмы была своя, удивительная история, и ребята внимательно слушали. Вдруг Нина, расталкивая ремесленников, пробралась к экскурсоводу:
— А вы про такие, про быстрые деревья расскажите… которые быстро растут… — Она запнулась.
Лида, сделав страшные глаза, прижимала палец к губам. Но Женя улыбалась, и Нина, тряхнув головой, опять затараторила:
— А то мы вот посадили деревья весной, а они, знаете, очень тихо растут. А нам хочется, чтоб быстрее!
Вокруг засмеялись.
— Что ж, можно и про быстрые, это ты остроумно заметила, — ответил экскурсовод. — Австралийское дерево эвкалипт за год вырастает на полтора-два метра. Растет он и у нас — на Кавказе.
Аля с Лидой заглядывались на каждое дерево, на каждый кустик, на каждый цветок. Особенно их восхищали пальмы. Какие листья! Веера! Нет, точно опахала египетского фараона!
Но Жене все эти пышные, красивые, надменные растения казались чужими, какими-то безжизненными — толстые листья будто из зеленой кожи.
— Нина, ты оставайся, а я пойду искать настоящий лес, — негромко сказала она и стала пробираться к выходу.
Нина уцепилась за ее пояс:
— Я с тобой… я тоже хочу настоящий!
— Вы куда? — спросила Лида.
— Никуда. Мы вас в беседке подождем или у пруда.
Погода понемногу разгулялась. Сквозь просветы облаков показалось синее небо, выглянуло солнце. На аллеях играли ребята. Старушка-няня катила в коляске спящего мальчугана. Молоденькая мамаша вела за руку девочку, которая несла в желтой сетке огромный красный мяч.
Женя с Ниной вышли на тропинку. Да тут словно в чаще настоящего леса! Вековые вязы, дубы, лиственницы… В густой, сочной траве цветы на высоких стеблях…
Женя сделала несколько шагов и прислушалась.
— Чего ты слушаешь? — удивилась Нина.
— А я в лесу всегда так — иду и прислушиваюсь.
— И что? — У Нины глаза стали круглые.
— Ничего. А то кого-нибудь и встретишь…
— Кого встретишь?
Женя молчала.
— Женечка, кого?.. Кого? — не отставала Нина.
Она споткнулась о сухую ветку. Подняла ее и с размаху, боком, как мальчишка, кинула далеко в сторону.
— Да мало ли кого… Вот один раз в таком темном, густом лесу я шла и встретила…
— Волка?
— Нет, не волка. И при чем тут волк? Оттуда все волки поубежали.
— Почему?
— Потому что там были сильные бои. — Женя помолчала. — Я тебе не про волка — я тебе про партизанку, про девочку расскажу — как она в таком густом лесу была. Хочешь?
— Хочу! Очень!
Женя, словно что-то припоминая, начала:
— Да, так звали девочку Катя. Вот она идет лесом. Тропинка узкая, еще поуже этой. Ее чуть видно, уже сумерки. Кате надо торопиться. И вдруг она слышит — за деревьями кто-то стонет. Жалобно так… Человек какой-то. Катя к нему свернула. А кто знает — друг он или враг? Всякий может быть в лесу. Враг может еще другом прикинуться…
— И это был… враг? — выдохнула Нина.
— А ты не перебивай… Свернула она, значит, с тропинки и видит: земля усыпана сухими иглами, а трава кругом примята. На земле лежит раненый. Волосы у него густые, черные, и на них кровь. Раненый что-то бормочет быстро-быстро. Это у него бред. Все про часовых говорит. Ему мерещится, что они в него стреляют. Катя догадалась, что он советский солдат и убежал от фашистов из плена.
— А дальше? Что дальше?
— Раненый стонет: «Пи-и-ить!» Катя пошла искать воду. Видит — под корнями старой березы тоненькая струйка. Ручей бежит. Только зачерпнуть-то нечем — у нее нет ни банки, ни кружки. Она оторвала кусок платья и намочила в роднике. А раненый все стонет: «Пи-и-ить!» Катя выжала ему воду на губы. Губы у него черные, сухие. От жара запеклись. А потом совсем стемнело и настала ночь…
Женя точно снова услышала эту тревожную тишину ночного леса, полную шорохов и неясных звуков. Не умолкая, шепчутся беспокойные осины. Они напоминают: «Катя, пора уходить!» Торопят старые березы: «Катя, опоздаешь! Беги, скорее беги!»
А раненый стонет жалобно: «Пи-и-ить!..»
В потемках, спотыкаясь о корни деревьев, Катя идет к роднику.
Ветер клонит верхушки сосен.
Раненый спрашивает:
«Кто тут? Свой или чужой?» Он ничего не помнит, он только что очнулся.
«Не бойся, свои. — Катя нагибается над ним. — Дяденька, я тебя к своим сведу. Только подымись скорее, уйдут они».
Напрасно раненый пытается встать. Ноги не слушаются, голова кружится.
«Обопрись, обопрись на меня… Я сильная! — Катя тянет его. — Немцы в лесу шныряют, того гляди на нас наткнутся!»
«Нет, не могу я! И ты брось меня, слышишь, девочка? Прочь уходи, не то погибнешь здесь со мной».
Ветер шелестит в сухих листьях.
Катя прислушивается. Немцы?.. Нет, никого…
А раненый рассказывает, что он сержант, что зовут его Василием Павличенко. Немцы захватили его, когда он из горящего танка выскочил…
Рассвело, и снова настал день. За деревьями мелькают автоматы, фашистские каски.
Павличенко и Катя притаились. Заметят или не заметят? Что они могут сделать против десятка автоматчиков! Ведь оружия у них нет. А фашисты всё ближе, ближе…
Катя шепчет: «Только не стони, дяденька, миленький…»
Фашисты уже в двух шагах. Вдруг Катя услыхала:
«Ребята! Самаринов! Сюда!»
«Наши!» — вскрикнула Катя и кинулась к ним навстречу…
— И что? Что? — Нина затеребила Женю за рукав.
— …Лейтенант в фашистской форме подошел к ней, козырнул. Рыжий такой, весь в веснушках. А Катя ему и говорит: «Как вы меня нашли? Я же далеко от дороги ушла». А он смеется. Это был наш, партизанский разведчик, Петя Самаринов. Он нарочно переоделся фашистом. Он и говорит: «Очень даже просто, Катюша. Командир приказал — мы пошли и нашли!» Раз надо, все у него было «очень даже просто».
Женя замолчала. Ей все еще чудился густой, темный лес, раненый Вася Павличенко, весельчак и лихой разведчик Самаринов. Петя Самаринов!.. Она сама видела, как он погиб. Она тогда за ранеными ухаживала. Кто-то, видно, партизан выдал, и фашисты прорвались к палаткам санчасти. Петя бросился навстречу врагу с криком: «За Сталина! За…» — и упал, обливаясь кровью. Фашистская пуля сразила его насмерть…
Притихла и Инна. Она думала о девочке-партизанке, которая спасла раненого танкиста. И как Женя всегда интересно рассказывает! И ведь все это на самом деле было!..
Девочки медленно шли по тропинке. Перелетая с цветка на цветок, жужжала оса. Задорно чирикнув, из травы выпорхнул воробей. Оса засуетилась на синих лепестках цветка; длинный, тонкий стебелек его так и гнулся.
Нина вдруг обрадовалась:
— А я знаю! Ты про свою сестру говорила? Да? Ее зовут Катя!
— Нет, с чего ты взяла? Мою сестру зовут Зина.
— А где она, твоя сестричка?
— Не знаю где. Она… потерялась.
— Потерялась? Насовсем потерялась?
— Да, пока не нашлась. Она потерялась еще маленькая, ей четыре года было. А теперь она уже, наверное, такая вот, как ты. И такая же беленькая, и глаза голубые…
Дорожка оборвалась, и девочки остановились.
Нина стала гладить Женины волосы, лицо, руки:
— Ты… ты ничего… она найдется…
— Я тоже так думаю, — тихо проговорила Женя. — Я ее обязательно найду!.. Ну, да хватит об этом!
Она посмотрела на Нину и вдруг подбежала к раскидистому дереву с толстым морщинистым стволом:
— Хочешь, залезу?
Женя ухватилась за сук, подтянулась на руках и стала ловко карабкаться вверх, с ветки на ветку.
Нина опешила:
— Женечка, куда ты?
— Ничего, я сейчас! — донеслось с верхушки дерева. — Ты не бойся!
Одной рукой Женя крепко держалась за замшелый, сучковатый ствол. Узорчатые, с острыми краями листья щекотали лицо. Под ногами чуть потрескивала гибкая, гнущаяся ветка. Женя опять почувствовала себя партизанкой, разведчицей. Правда, вместо птичьих голосов сюда с улицы доносились гудки машин и звонки трамваев, а кругом высились многоэтажные дома.
