Лидия Чарская - Игорь и Милица
— Счастливец! Да, вы — счастливец, — вырвалось непроизвольно и тихо из груди Милицы. И вдруг неожиданная, острая и яркая мысль жалом впилась в её мозг: «что, если»…
Этот славный Игорь — само воплощение благородства и, разумеется, он сделает все зависящее от него, чтобы устроить благосостояние и счастье другому. А что касается её, то она, Милица, может быть, не счастлива, нет, а спокойна, хотя бы только в том случае разве, если ей представится хоть какая-нибудь возможность принести пользу своей работой, своим присутствием, своей жизнью, наконец, если это понадобится там, на театре военных действий. Не все ли равно, будет ли это в Сербии или в России? Общее святое славянское дело связывает обе эти страны: большую, могучую славную Русь и храбрую, маленькую Сербию. Ведь готовы же славные русские богатыри защитить их меньшого брата — отважный сербский народ. Так почему же ей, Милице, не отдать всю себя на служение её второй святой родине — России? Здесь, если нельзя там, у себя на родине, поступит она в сестры милосердия, как эта неведомая ей еще, но уже близкая и родная по духу, сестра Игоря — Ольга… Да, да, она попросит своего неожиданного нового знакомого отвести ее к ней… к этой Ольге и та укажет ей путь, как ей устроиться в качестве сестры милосердия в действующую армию, на войну. И волнуясь и радуясь, Милица тотчас передала своему собеседнику то, что было у неё на душе в эти минуты.
Тот выслушал девушку. Потом покачал головой.
— Нет, родная, это не подойдет, — начал он мягко и задушевно. — В сестры не возьмут без тщательного, специального обучения, без подготовки. Месяцев восемь надо будет усидчиво заниматься при одной из общин прежде, чем попасть на войну, да еще вряд ли примут такую молоденькую, как вы…
— Восемь месяцев, — прошептала с упавшим сердцем Милица. — Но, ведь, это, это… Она не договорила. Волна безысходного отчаяния затопила снова её душу.
Серой, беспросветной и унылой снова показалась жизнь.
— Горя, — прошептала она с тупой тоской в голосе, — если бы вы знали, как я несчастна!..
Но и без её признания Игорь видел это. Понял по её потупленным глазам, по этому упавшему голосу. Ему стало бесконечно жаль молоденькую сербку, которую он так понимал душой, понимал её разочарование и печаль и, нимало не думая о том, какое впечатление могли произвести на девушку его слова, Игорь произнес с досадой:
— Как жалко, что вы не мальчишка, право. Что не умеете стрелять… что…
Милица вздрогнула.
— Кто вам сказал, что я не умей стрелять? — спросила она, вся вспыхнув, — вы ошибаетесь! Мой отец, старый герой Балканской войны, обучил меня и брата Иоле стрелять в цель с самого раннего возраста. А старший брат Танасио посадил нас впервые на лошадь, когда нам было только по семи-восьми лет. С тех пор мы постоянно ездили дома верхом и стреляли из маленького монте-кристо… К тому же я и Иоле учились в детстве и фехтованию на крошечных рапирах. Правда, целых шесть лет я не практиковалась, живя в четырех стенах в институте, но те два года учения, в особенности стрельбы в цель, по всей вероятности, не пропали даром. К тому же, у меня от природы меткий глаз и верная рука, — страстно заключила Милица, невольно смущаясь под упорным взглядом своего собеседника, который не спускал с неё глаз во все время, пока она говорила.
— Ура! — неожиданно крикнул Игорь и так громко, что находившиеся по близости их в саду гуляющие повернули головы в сторону скамьи, на которой они сидели. Впрочем, это «ура» как нельзя более пришлось кстати. Толпа манифестантов на улице, как раз в это время закончила только что пение гимна и подхватила торжествующий возглас, раздавшийся так неожиданно в саду.
— Ура! — повторил уже тихо еще раз Игорь, когда затихли восторженные клики народа — ура, наше дело в шляпе! И я ручаюсь вам, что вы тоже попадете на войну.
— На войну? — боясь поверить своему счастью, пролепетала дрогнувшими губами Милица.
— Ну да, конечно, — уже радостно бросал ей её собеседник. — Ну да, если только вы доверитесь мне и абсолютно точно будете исполнять каждое мое слово.
Не будучи в состоянии ответить что-либо, она только молча кивнула головой. Все больше и больше доверия с каждой минутой пробуждал к себе этот мальчик с его открытым смелым лицом и умными честными глазами. И не колеблясь ни минуты, после недолгого молчания, Милица отвечала ему:
— Я не знаю, куда вы будете стараться устроить меня, Горя, но повторяю вам еще раз, что с одинаковым восторгом я стану ухаживать за вашими ранеными воинами, с тем же восторгом буду производить разведки, или участвовать в самом бою в числе ваших стрелков…
Она сказала это с таким видом, что Игорю Корелину осталось только протянуть ей руку и крепко пожать холодные от волнения пальцы девушки.
— Так, значит, союзники? — весело обратился он к своей новой знакомой.
— Союзники! — серьезно и бодро отвечала Милица.
— Ну, а теперь идем. Только чур при условии, повторяю, исполнят слепо каждое мое слово. Поверьте, ничему дурному я вас не научу. А также попрошу вас говорить окружающим только то, что я буду вам советовать, не правда ли?
— О, да, конечно!
— Ну, вот и прекрасно. Как ваше имя, позвольте узнать? Вы еще не назвали себя, милая барышня.
— Милица Петрович. Милей зовут меня подруги…
— О, только не Миля, ради Бога. Это звучит как-то по-немецки, а я, простите меня, этих животных выносить не могу, — с комическим ужасом закричал юноша. — Уж позвольте вас называть по-русски, Милой? Можно?
— Разумеется, можно. Да меня так и дома зовут.
— Вот и великолепно. Так идем, Милочка. Прежде всего к нам. Ведь если вы хотите завтра со мной ехать на театр военных действий, вы не должны заглядывать ни под каким видом домой.
— Конечно, — подумав минутку, ответила девушка. — Конечно, не должна.
В голове Милицы промелькнул в этот миг образ тети Родайки, пронеслась мысль о тревоге старухи, о страхе её, — неизбежном спутнике исчезновения племянницы. Ей стало жаль тетку, но тотчас же Милица постаралась заглушит это чувство в себе. «Отправлю ей записку, что жива, здорова и попрошу не тревожиться за меня» — решила она тут же, — А, главное, попрошу ее не искать меня.
— Конечно, домой я уже они вернусь, — еще раз твердо и решительно подтвердила, обращаясь к Корелину, Милица.
— Прекрасно! Значит до утра вы пробудете y нас. Сестра Ольга проводит нынешнюю ночь на дежурстве в больнице и вернется лишь завтра к полудню. Мы уже простились с ней и она благословила меня на войну маленьким образком. Она меня очень любит и так трогательно молила капитана Любавина беречь меня. Теперь y нас в квартире находится только одна глухая кухарка Авдотья и при некоторой доле старания вам вполне можно избегнуть встречи с ней, Таким образом, вас никто не заметит и вы спокойно проведете ночь y нас. Я раздобуду вам новую, более удобную одежду. Ведь вы ничего не имеете против того, чтобы вместо Милицы Петрович стать Митей Агариным, например? Или чем-нибудь в этом роде? И распроститься вот с этими роскошными черными волосами? — с легкой улыбкой спросил Игорь, указывая на пышную густую косу Милицы.
— Боже мой! Не только волосы, самую голову свою охотно дам я отрезать, если бы это принесло пользу моим обеим родинам, — прошептала так тихо Милица, что собеседник её едва смог расслышат последние слова.
Потом они оба поднялись со скамьи и бодро зашагали по направлению Васильевского Острова, где в одной из отдаленных линий находилась скромная квартирка Ольги Корелиной; приютившая под кровом своим и её юного брата, — Горю.
Глава IX
Раннее солнечное утро застало Милицу погруженной в глубокий, безмятежный сон.
Маленькая комнатка, где она спала, выходила единственным своим окном на двор огромного дома, похожий скорее не на двор, a на глубокий колодец. Но яркое июльское солнышко сумело пробиться и в эту щель и заглянуло в крошечную комнатку… Теперь оно играло на черных волосах Милицы и на её нежном, смуглом лице.
В дверь постучали, но девушка и не подумала проснуться от этого стука. Она так сладко грезила во сне…
Ей снился Белград: то в развалинах вместо домов, весь затянутый пороховым дымом и залитый кровью, то прежний, светлый, белый, радостный город, весь погруженный в яркую зелень своих садов. Они с Иоле снова маленькие дети и играют на набережной родного Дуная, наклоняются к самой воде и следят жадными глазами за быстрыми, юркими движёниями крошечных рыбок. На Иоле его турецкий праздничный наряд и алая феска. В руках ведерко с бесчисленным множеством крошечных рыб. A рядом пристань. Около неё стоит пароход. Иоле показывает на него пальцем Милице и говорит, сверкая черными глазками: «Давай играть, Милка, ты будешь турецкая принцесса, которая бежит и спасается на своем судне от козней злого султана, a я какой-нибудь знатный бей-паша, который обязательно тебя спасет… Хочешь?» — «Хочу!» соглашается она без малейшего колебания во сне. — «В таком случае надо тебе вбежать на сходни», торопливо бросает Иоле и первый мчится вперед. Но как раз в эту минуту пароход отчаливает от пристани, вспенивая колесом воду. Иоле разгневан, Иоле в бешенстве. Как смели они не подождать его, когда он хотел изобразить знатного бея-пашу, уезжающего на пароходе? И он сердито стучит ведерком по перилам пристани. От этого необузданного движения рыбки выскакивают из ведерка и попадают в родную стихию. Но Иоле не замечает этого и продолжает стучать, стучать, стучать… О, милый Иоле, как забавен он в этом наряде и алой феске, с шелковой кистью, болтающейся y него за ухом. Милица блаженно улыбается своему виденью. A стук продолжается между тем, усиливаясь с каждой минутой.
