Раиса Торбан - Снежный человек

— А нанесенный Советскому государству убыток в полмиллиона золотых рублей, это ты понимаешь, Тодди? — строго спросил Большаков.

— Понимаю, — пролепетал Тодди, — все, все понимаю… О, что я сделал! Что я сделал! — с отчаянием зарыдал Тодди.

Дедушка Лоазари крепко любил своего слишком самостоятельного внука и не мог вынести его слез. Дедушка поднялся со скамьи и прерывающимся от волнения голосом обратился к следователю:

— Товарищ следователь, выслушайте меня… Тодди не плохой мальчик… совсем не плохой… Когда его отец заболел и мы не посылали семье ни одного цента, Тодди пришлось бросить школу. Он целыми днями пропадал на улицах большого города. Он что-то покупал, продавал газеты, яблоки, спички… И умудрялся к вечеру приносить домой немного денег и еды. Тодди кормил семью… Нужда, вечная нужда и проклятая улица чужого города испортили моего мальчика… но он — не плохой, нет…

Следователь молчал. Он знал людей и понимал их.

Тодди решился взглянуть на следователя. В его суровых, усталых глазах он увидел не осуждение своему проступку, а глубокое сожаление.

И Тодди захотелось совсем исчезнуть, только бы не чувствовать этого взгляда.

— Зачем тебе были нужны деньги, Тодди? — спросил следователь.

— Я хотел разбогатеть… иметь деньги на черный день… не для себя… — сквозь слезы добавил Тодди.

В устремленном на него взгляде, кроме суровости, Тодди уловил снисхождение и теплоту. О! Тодди готов сделать все, все, все, только бы загладить свою вину!

— Господин следователь! Папа! Дедушка! Простите! Я больше не буду, я исправлюсь. Ведь я хотел только на черный день… на черный день, — рыдал Тодди…

Взрослые молчали, но каждый из них по-своему глубоко переживал горе и отчаяние Тодди.

— Не плачь, мальчик, не плачь… — следователь мягко притянул Тодди к себе. — Не надо думать о черных днях… В нашей стране дети не должны знать черных дней. Для них — радость и любовь. Прекрасные, мудрые люди нашей страны живут и работают для того, чтобы не только наши дети, но дети всего человечества забыли о черных днях…

Глава XIII. ЗИМНИЕ ДНИ

Декабрь. Холодно и снежно.

Замерзли бурливые речки. Застыли прозрачные воды лесных ламбушек. Их не отличить от маленьких лесных полянок. Все бело.

Сухая, каменистая земля нарядилась в белый пушистый тулуп, расшитый узкими ленточками лыжных следов.

Голубовато-серой парчой мерцает среди темных оснеженных деревьев ледяная дорога.

Тяжелые панко-реги,[20] трактор с прицепом и простые крестьянские сани растянулись по всей ледянке.

Они везут длинные бревна на лесную биржу, на берег озера, к плотбищу. Сложенные в штабели, бревна останутся там до весны.

А весной, когда солнышко растопит лед, сплавщики длинными баграми столкнут их в воду. Только часть бревен пойдет свободно, «молем». А другую, большую часть, сплавщики пропустят через сплоточный стан.

Бревна, связанные громадными цепями в аккуратные пачки, потянутся за варповальной лодкой. Лодка перетащит бревна в другой конец озера, на лесопильный завод. На заводе их распилят. И вместо черных бревен получатся душистые гладкие доски и бруски.

Их отправят в разные концы нашей страны и за границу. И все будут строить, строить… «Только мы больше всех!» — как уверяет Юрики.

Обгоняя транспорт, мчит легкие сани маленькая, шустрая лошаденка.

Седока почти не видно. Он утонул в массе всяких пакетов, свертков, ящичков и узелков. Придерживая все это добро локтями и спиной, он весело отвечает на приветствия лесорубов и возчиков.

— Вы из города, Иван Фомич? — кричат ему лесорубы.

— Из города, — отвечает учитель и придерживает вожжи. Лошаденка с разбегу уткнулась мордой в сани молодого возчика.

— Это вы для елки накупили столько добра?

— Для елки, — улыбаясь, отвечает учитель.

— И танцы будут?

— Будут.

— А нам можно прийти? — допытывается молодой возчик.

— Можно, если ребята пригласят, — смеется Иван Фомич.

— Эй, пропустите учителя! — звучат в морозном воздухе грубоватые голоса.

Передние сворачивают немного в сторону.

Лошаденка учителя вырвалась вперед и помчалась к поселку лесорубов.

Самого поселка еще не было видно. Только дымки жарко горящих очагов поднимались из-за леса в небо прямыми столбами.

Суровая зима нахлобучила снежные шапки на высокие, светлые избы и просторные бараки. Черные низенькие бани на задах совсем потонули в снегу.

Учитель проехал поселок и, нигде не останавливаясь, направил лошадь к школе.

Застыло озеро. Все в торосах. Оно кажется огромным вздыбленным полем…

Крутой, скалистый берег детвора использовала как горку для катанья. Десятки ребячьих ног и саней отполировали узенькую дорожку, идущую по самому краю обрыва. Она обледенела и сделалась очень скользкой.

Кататься с обрыва — страшно и весело. Чуть тронешь сани, они скользнут вниз… и летишь, летишь — дух захватывает. Если не перевернешься, можно вылететь на самую середину озера. Очень здорово!

А вот забираться на обрыв — трудно. Лезешь, лезешь, поскользнешься — и обратно.

Юрики уже второй раз поднимается и не может удержаться. Он падает и скользит вниз, сбивает с ног идущих за ним ребят, и все они вместе катятся под горку со своими салазками.

Юрики жарко. Он сдвинул на затылок шапку и тяжело дышит.

Ему смешно… Его узенькие серые глаза на чуть скуластом лице делаются еще уже, а на коротком носу собираются морщинки.

— Товарищи-танки, за мной! — стоя на четвереньках, командует Юрики.

Он поднялся на ноги, сделал движение вперед — и снова поскользнулся.

Анни успела схватить его за воротник и, так держа, помогла овладеть высотой.

На самом верху следовавший за командиром танк — рыженькая Мери — шлепнулся на дорожку, грозя сбить всю колонну.

— Держись!.. — протянул ей Юрики свою ногу. Мери изо всей силы вцепилась в валенок. Он легко соскочил с Юрикиной ноги, и Мери, сбивая остальных, скользнула вниз вместе с валенком.

— Едет! — закричал с вершины сосны Тяхтя.

В одну секунду вся детвора понеслась навстречу учителю.

— А я-то… А меня?! Мери, Анни! — кричал Юрики, прыгая на одной ноге. Но его никто не слышал.

Впереди всех мчалась вожатая Анни, а за нею сыпалось все звено.

Среди деревьев показались лошадка и сам учитель.

— Иван Фомич! Здравствуйте! С приездом! — зазвенели ему навстречу ребячьи голоса.

— Здравствуйте, ребята! — заулыбался учитель и остановил лошадь.

Первой подбежала Анни:

— Ну что, приедут на елку?

— Приедут.

— Много?

— Один, зато с собакой Диком…

— Онни Лумимиези?

— Да!

— Почему один? Мало! — теребили учителя ребята.

— Мало?! — возмутился Иван Фомич. — А приглашений у них сколько? Вы думаете, у нас у одних елка?

— Так ведь и пограничников много, — не уступали ребята.

— Не так много. Но ведь кому-либо надо остаться и границу стеречь, — улыбаясь, говорил учитель.

— И в праздники?!

— Да, в такие дни пограничники должны быть особенно бдительны.

— Почему? — округлила свои и без того большие глаза Мери.

— Ну, враг подкрадется к нашей границе, послушает: все поют, танцуют, веселятся… «А не отправились ли в гости к ребятам все пограничники?» — подумает он, и шасть к нам, в Советский Союз…

— Ну, больно много не погуляет, зацапают, — уверенно заявил Тяхтя.

— А вдруг сюда к нам забежит какой-нибудь! — со страхом и тайной надеждой сказал подоспевший Юрики и взглянул на Ивана Фомича.

Учитель подумал.

— Едва ли. Но все бывает… Ребята! А как здоровье Тодди?

— Лучше! — ответили все сразу.

Тодди простудился в тот тяжкий день и серьезно заболел.

Когда он в первый раз после тяжелого бреда открыл глаза, то увидел подле себя дедушку. На табурете, покрытом салфеткой, стояли пузырьки с лекарством, чашка с горячим молоком, лежал градусник, и между всем этим — большой-большой, с детскую голову, апельсин…

— Это тебе от Ивана Фомича. Он сегодня из города привез, — сказал дедушка.

Тодди улыбнулся.

Окно замерзло и сделалось пушистым-пушистым. Тодди взял апельсин, понюхал его и прижал к щеке.

В углу, возле умывальника, Тодди заметил человека в белом халате. Он мыл руки и, весело кивая головой в сторону Тодди, о чем-то шептался с матерью.

— Кто это? — с тревогой спросил Тодди. — Это доктор…

Тодди окинул взглядом доктора, все эти пузырьки, вату, клеенку для компресса, белую, как снег, булку и помрачнел. Он поманил к себе деда пальцем:

— Признайся, старина, честно: моя болезнь вскочила вам в копейку?

Дед молчал.

— Признайся, эти доктора и лекарства раздеть могут бедного человека?!