Геннадий Михасенко - Я дружу с Бабой-Ягой

Уже в сумерках, когда готовились ко сну, прикатила Рая, посланная еще в обед за помощью Григорию Ивановичу, катерок которого весь день телепался у мыса, то скрываясь за ним, то появляясь снова. Рая виновато доложила, что промоталась без пользы — нет свободных катеров, разве что к утру что-нибудь сообразят.

— А если ночью заштормит? — воскликнул Давлет и щелкнул подтяжками. — Лень им — вот и все! — Он вышел на балкон, пощелкал и там подтяжками, вглядываясь в еще светлый и пустынный залив, и вернулся.— Черт!.. Море ведь!.. Он что, в шутку объявил голодовку, Григорий Иванович, а, Рэкс?

— Не знаю.

— Хоть сколько-то еды взял?

— Нисколько.

— Или вы не предложили?

— Предлагали.

— Пижонство!.. Рая, извини, что не даем тебе толком отдохнуть, но придется ехать.

— Пожалуйста!

— Посейдон за нас!.. Михаил Иванович, — обратился Давлет к папе, — а тебе не надо в город?

— Вроде нет.

— А ты хотел в контору, насчет каких-то бумаг выяснить. Поехали, а то когда завтра доберешься!

— А-а, верно, — вспомнил папа.

— И мне ведь надо, за секундомерами, — спохватился физрук.

— Вот и айда скопом! — обрадовался Давлет.

Папа шепнул мне, что с такой гвардией, какая здесь остается, я могу ничего не опасаться, все живо собрались и уехали.

И тут у меня екнуло внутри — быть беде, склад обчистят наверняка!

Украдкой я поделился своими опасениями с Димкой. Он горячо согласился, что да, что и он почуял неладное и сам хотел меня предостеречь, мало того, Митька уже пытался подменить ему ремень, потому что Митькина пряжка оказалась с царапиной, а его, Димкина, без царапин. И мы договорились следить в оба.

Улеглись.

Слева от меня, у двери, стояла кровать Димки, справа — Ухаря, Рэкса и Митьки. Егор Семенович устроился в углу кубрика, подальше от окон и дверей, и, кашлянув раза два, мигом захрапел. А я так насторожился, что если бы вдруг превратился в ружье, то обязательно бы в пятикурковое — на каждое чувство по курку, и все были бы взведены.

Справа зашептали:

— Рэкс, выйдем?

— Куда?

— Да хоть в гальюн.

— А, пошли.

— И я, — присоединился Митька.

— Ой, и я хочу! — неожиданно для себя воскликнул я.

— Лежать! — пресек Рэкс.

— Да пусть, только чш-ш! — сказал Ухарь.

— Схожу-ка в гальюнчик и я! —спохватился Димка, которого я тряхнул за руку в темноте.

— Ну, локшадины, приспичило! — проворчал Рэкс.

— Айдате! — скомандовал Ухарь и заширкал по полу нацепленными на носок кедами.

Начинается! А то, что навязались мы, для них даже удобнее — сейчас тюкнут нас чем-нибудь по затылку — и до утра без памяти, а сами делай, что хочешь. Я так это ясно вообразил, что мой затылок заломило заранее, но отступать было нельзя.

Пройдя весь длинный затененный балкон и свернув за угол, где из-за деревьев светила низкая и слабая луна, остановились. Здесь, в торце корпуса, была складская дверь. Чиркнув спичками, десантники закурили, а мы с Димкой, хочешь не хочешь, перебежали дорогу и — в гальюн. Минут десять, наверно, мы без нужды продрожали там в одних плавках и сапогах, наблюдая за курящими и прислушиваясь к их четким в тишине леса репликам, которые они так замаскированно строили, что даже намека на заговор в них не проскользнуло. Поняв, что нас не переждать и от нас не отделаться, Ухарь окликнул, живы ли мы и не надо ли в чем-нибудь помочь, и мы бодрой рысцой вернулись в кубрик.

Обменявшись с Димкой многозначительными толчками в бок — ага, мол, сорвалось у них! — я нырнул под одеяло и, сместив Шкилдессу, долго унимал дрожь, отогревая ледяные колени в теплой кошачьей лунке; к этой дрожи примешивался еще радостный озноб от мысли, что нас-таки не тюкнули — побоялись, видно.

— Э, как тебя, Семка! — шепнул Ухарь.

— А!

— Вчера тут, говорят, пацан утонул! Правда?

— Чуть не утонул!

— А почему?

— Стукнулся!

— А может, хотели утянуть,— предположил Димка.

— Кто хотел утянуть?— не понял Ухарь.

— Ну, кто — кто-нибудь, кто там, под водой. Может, те же утопленники хотели себе нового дружка завести,— рассудил Димка.— А мы помешали. Теперь они будут мстить нам. Чуть чего — хвать за ногу! — и буль-буль!

— Слышь, Рэкс, не спи, тут покойнички водятся! — окликнул дружка Ухарь.

— Кончай пугать детей, Баба-Яга! — просипел Рэкс.

— А звери не пошаливают? — опять спросил Ухарь.

— Пошаливают! — с радостью подтвердил я.

— То есть?

— Зимой меня один чуть не того!..

— Кто, мишка?

— Да вроде.

— Весело живем,— подытожил Ухарь.— А что, запросто примет лагерь за пасеку и слопает нас вместо пчел. Рэкс, слышь, вставай, медведи тут!

— Я в середке,— буркнул Рэкс.

— Мама! — пискнул Митька у окна.

— А бичи не забредают? — не унимался Ухарь.

— Тоже есть,— ответил я, вспомнив следы обитания на дебаркадере какой-то не от мира сего личности.

— Ого, местечко! Слышь, Рэкс, тут и бичи есть! Крышка нам! — без особой однако паники заключил Ухарь, скрипнув койкой — плотнее, наверное, укутываясь.

От этих расспросов мне стало как-то спокойнее — я почувствовал, что Ухарь, да и вся гоп-компания, поигрывая в трусливость и посмеиваясь над возможными опасностями, побаивается и в самом деле. И мне вдруг захотелось показать им, что а я вот ничего не боюсь, и я нарочно, с протяжным подвыванием, изобразил бесстрашный зевок, да такой, что под конец поманило зевнуть по-настоящему, но рот шире уже не открывался, и я, простонав от боли, чуть не вывихнул челюсти.

— Во дает кто-то! — удивился Митька.

— Кто же, конечно, Баба-Яга,— сказал Рэкс.— Видит сон, как Иванушку-дурачка в печке жарит.

— Это Семка,— возразил Димка.

— Ха-ха, уметь надо! — улыбнулся я.

— Слышь, Семк! — Димка потянул меня за руку, и мы сошлись головами.— Ты ведь только половину доказал.

— Чего доказал! Какую половину?

— А того, что рассказывал. Ты рассказывал, что жег костер — раз, и что вышел зверь — два, так?

— Чуть не вышел.

— Ну, чуть. Что костер жег доказал, а как со зверем?

— Опять, значит, не веришь?

— Верю, но ведь... хм...

— А еще слово давал! — и я обиженно отодвинулся.

— Это же было до слова, твоя история.

Димка прав, что случай тот был до слова. Прав он

был и в том, что доказана лишь половина правды, причем более легкая половина, а вот поди докажи, что тут ломился на меня сквозь кусты зверь!.. Следы найти? Ищи зимние следы летом, если вон папа говорит, что даже тогда не нашел их — одни мышиные строчки. Ну, это уж чересчур, не святой же дух трещал валежником! Папа ведь не сразу проверил, прошла ночь, потом я уехал, потом он работал — значит, не раньше обеда следующего дня. А за это время может столько снега навалить, что не только следы, а самого черта лысого упрячет!.. И я стал усиленно вспоминать, был ли в то утро снегопад... Волнистая пластиковая крыша, едва освещенная луной, была до того чуткой, что отзывалась на падение каждой хвоинки и коринки, которые сыпались и сыпались. Иногда сухо ударялись легкие прошлогодние шишки и, скакнув раз-другой, замирали. Мне стало мерещиться, что где-то погромыхивает гром и накрапывает дождик, нет, падает снег — значит, все же был снегопад и скрыл те следы... Но чьи они, чьи?..

Когда я проснулся, кубрик наш ломился от солнечного света. Гоп-компания была на месте. Все спали, разметавшись от духоты. Димка лежал на животе, сбив одеяло к ногам и забурившись головой под подушку. Ремень, который он для большей сохранности нацепил на себя, расстегнулся, и блестящая пряжка без царапин болталась у самого пола. Егор Семенович уже чем-то погромыхивал за стенкой в складе. Я достал из-под матраца пилотку и ремень — мои, не подменили! И то, что ничего страшного не случилось, и солнце, и спящее полуголое царство, которое хоть само разворовывай, — все это успокоило меня. Я вдруг понял, что ничего и не должно было случиться, что все мои подозрения — из-за краткости знакомства и таежной заброшенности, и мне даже стало смешно.

По светло-зеленому пластику бегали трясогузки — слышался их писк и топоток, видны были снующие комочки теней и даже крестики лапок. Внезапно — бух! — как в барабан. Я подумал — это сук, но он свистнул и побежал.

Рэкс поднял лохматую голову и уставился на меня.

— Ты что ли?

— Бурундук.

— Локшадин! — буркнул он, опять роняя голову.

Митька потянулся и застыл в раскоряченной, но, видно, приятной ему позе. Ухарь, спавший ко мне лицом, глубоко вздохнул, и, не открывая глаз, спросил:

— Сколько времени?

— Девять тридцать, — ответил я, глянув на его часы.

— Да но-о? — поразился он, садясь. — Подъем!.. Авангард! Засони! Только жрать!

— Замри, — бессильно промямлил Рэкс.

— Э-э, парни, без шуток! Давлет в час примчится проверять работу, а у нас?.. Рэкс! — Он огрел приятеля подушкой, Рэкс этой же подушкой хлопнул Митьку, который только крякнул, но остался недвижим, как бутерброд, между двумя подушками. — Семка, буди Ба-бу-Ягу!