Елена Соловьева - Маргарита едет к морю
Потом Маргарита увидела близко известковую стену штольни и как будто одеяло на веревке. Полог отдернули – за ним стояла кровать с железной спинкой, украшенной литыми звездами, рядом колченогий стул, на стуле – букетик полевых цветов в гильзе от снаряда («Васильки», – определила Маргарита). Давешняя женщина в платье медсестры сняла косынку, распустила косу, она улыбалась и что-то говорила. Теплый свет, непонятно откуда струящийся, наполнял всю картину. Она тихо золотилась и почему-то напомнила Марго иконы.
Потом картинку резко сменили. Маргарита разглядела небо и уже знакомые белые скалы Инкермана. Но место было другим, не то, где сегодня они гуляли с Че и Георгием. Хотя ворота с массивными железными створками, врезанными прямо в скалу, напомнили ей ворота со злосчастной «производственной площадкой», охраняемой собаками. Девочка видела всю панораму как будто сверху. К вместительной площадке перед воротами подъезжали грузовики, из них осторожно сгружали на землю ящики, припылил даже один военный на мотоцикле. Все оживленно жестикулировали, а в небе, распластав крылья, парил орел.
Затем, тоже с высоты, Маргарита увидела картину страшно разрушенного города. Прежде нечто похожее попадалось девочке или в фильмах ужасов, или на заставках в компьютерных играх. Обугленные остовы зданий, зияющие воронки, столбы дыма то там, то тут. Судя по освещению картинки, дело шло к вечеру, но еще не темнело, и всюду в небе порхали – Маргарита даже сразу не поняла – нет, не птицы, – ошметки сажи. Жуткая, зловещая картина, будто даже и не Земля, а совсем другая, незнакомая планета, где безраздельно властвует Война.
А вот следующий «кадр» поначалу поразил девочку своей праздничностью. На мгновение показалось, что она видит салют: в небе висели, раскачиваясь и разбрасывая искры, осветительные «люстры» (Маргарита видела такие в фильмах про войну). Следы трассирующих снарядов прошивали ночь, то и дело вспыхивали и гасли разноцветные огоньки одиночных ракет. Совсем близко, вся в бликующих дорожках света, переливалась река, рядом отчетливо белели в надвигающихся сумерках скалы. И вдруг по экрану пошли цветные сполохи, как при помехах в телевизоре. Марго даже зажмурилась, ожидая, что в ушах появится специфический шум, неизменно сопровождающий подобное явление. Но звука не последовало. Экранчик заволокло не то белым туманом, не то густыми клубами какой-то белой пыли. И она долго-долго оседала, пока сквозь рассеивающуюся пелену не проступил хаос нагроможденных белых глыб. Дисплей погас. Маргарита еще долго смотрела на него, пробовала набивать сообщения, но, оказывается, слова появлялись только в ответ на синие буковки Валерки. А так прибор требовал хотя бы включить его, то есть вел себя как самый обычный планшет.
Девочка уже начала засыпать, как внизу снова вспыхнули и побежали слова: «Там, в госпитале на Инкермане, при том большом взрыве погибла моя мама, она была медсестрой. Мне почему-то кажется, что ты сможешь меня понять и помочь. Приезжай на Шампаны. Ориентир – Белый крест. Но к нему не сворачивай, иди вдоль дороги, в направлении, обратном тому, откуда приедешь…» Слова оборвались и снова уже не появились. Маргарита даже встряхнула приборчик за правый угол, будто после этого буковки должны были высыпаться оттуда, как синие светящиеся горошины. Вместо этого с экрана сорвался блик-лепесток света. Коснувшись поверхности тумбочки, он превратился в тихо светящегося таракана, который сказал басом «эники-бенеки-бу!» и юрко шмыгнул под кровать. Маргарита, подавив обычный в таком случае вскрик, даже протерла себе кулачком глаза.
Наутро бабушка обнаружила внучку, которая крепко спала, прижав к груди планшет. Она осторожно вынула его и впервые разглядела на тыльной стороне выгравированный цветок чертополоха. Корица только улыбнулась, покачала головой и положила приборчик на стол. Потом ласково позвала:
– Маргарита, вставай, ты сегодня пойдешь со мной в театр!
Глава тринадцатая
в которой Маргарита репетирует роль и превращается в гида
– Можешь посмотреть, какой человек командовал эсминцем «Бойкий», – Че кивнул на мемориальную доску, мимо которой они проходили. – Георгий Федорович Годлевский, герой освобождения Севастополя и Одессы, улица названа в его честь.
– А это какой герой – настоящий? – уточнила Маргарита.
– Этот, думаю, да.
Девочка, Чертополох, Корица, Александр Васильевич и Георгий прогулочным шагом брели в сторону театра Черноморского флота. Светило яркое солнышко, но жара еще не накрыла город. Вокруг цвели нарядные клумбы и деревья, названия которых Марго пока не выучила. Че выглядел сегодня на редкость счастливым. Жевал цветочек акации, весело насвистывал и, казалось, совсем не обращал внимания на Корицу и режиссера-директора, которые шли рядышком, немного впереди остальных, и горячо обсуждали очередные производственные вопросы.
«Пусть попробует», «а я не хочу, чтоб она была актрисой», «девочка должна за лето отдохнуть» – долетали до Марго обрывки их разговора. Она в принципе понимала, о чем речь. Театр привез на гастроли пять спектаклей. Один, под названием «Эхо войны», – про взаимоотношения мальчика и его отца, который недавно вернулся с чеченской войны и теперь пытается вырастить из сына настоящего «солдата» и «мужчину». А его Петя – очкарик, или ботан, как говорят одноклассники Маргариты. И все, связанное с войной, ему не нравится, и нет у них с родителем взаимопонимания. Кроме отца и Пети в спектакле один раз должна была появиться одноклассница мальчика, в которую тот влюблен, но не может ей в этом признаться. Одноклассница Петю не замечает, да и фраз у нее всего несколько. Девочку должна была сыграть белокурая Анжелика, объевшаяся до ангины мороженым. И теперь, по словам режиссера-директора, требовался «срочный ввод».
Кроме Марго, под рукой никакой другой знакомой девочки не нашлось. А Маргарите играть совсем не хотелось. Как ни странно, она никогда не мечтала стать актрисой. Ей больше нравилось возиться с костюмами, как бабушка. Еще лучше самой придумывать их или (совсем хорошо – просто мечта!) придумывать декорации к спектаклям. Такая профессия называется «сценограф», и Маргарита даже собиралась осенью поступать в художественную школу, чтобы стать к своей мечте чуточку ближе. Но также она хорошо понимала, что, когда у твоих близких случается неприятность, а ты можешь помочь – увиливать нельзя. Так что, в общем-то, Маргарита готова была заменить Анжелику-задаваку. Понимала, что придется. Тем более Егор Назаренко, исполнитель роли мальчика и сын народного артиста Игната Петровича Назаренко, ей немножко (ну совсем чуть-чуть) нравился… До тех пор, пока не появился Валерка.
«А какие глаза у Валерки?» – неожиданно для самой себя подумала она и боязливо покосилась в сторону Че с Георгием. Ей совсем не хотелось, чтобы они услышали ее мысли, одновременно тревожные, сумбурные и… какие-то радостные. Мысли, замкнутые в круг, потому что с самого утра на разные лады она прокручивала в голове одно и то же: кто такой этот Валерка? Откуда? Почему показывает военные картинки? Как на Шампанах могла погибнуть его мама? И сколько ему в таком случае лет? Почему он говорит, что тринадцать? Хотя, когда рядом появляются Че и Георгий, ждать можно чего угодно. Но главное – стоит ли ей ехать на Шампаны? Да еще одной? Ведь капитан Карпо рассказывал, что это очень опасное место.
У входа в театр друзья распрощались. Че с Георгием намеревались осмотреть мыс Фиолент, где к пляжу ведет древняя лестница в восемьсот ступеней[20], и собирались вернуться в пансионат только к вечеру. Предполагалось, что после репетиции «Эха войны» Маргарита проведет день с ребятами из труппы. Корица прошла к себе в костюмерную, а девочка последовала за режиссером-директором в зрительный зал, где получила листочки с текстом. Прочитала свои короткие реплики, мысленно повторила их, пытаясь заучить наизусть, и принялась смотреть, что творится на сцене. Техники готовили декорации, Александр Васильевич что-то втолковывал Егору Назаренко и Севе Брандту, исполнителю роли отца мальчика-ботана. Севу тоже «ввели экстренно», перед самым отъездом на гастроли. Другой исполнитель роли поехать не смог – ухаживал за больной мамой. И вот теперь приходилось «довинчивать» почти готовый спектакль. А Егор, по мнению Маргариты, на ботана совсем не походил. Веселый, симпатичный, да еще и влюбленный в нее, пусть только по пьесе.
– Понимаешь, – говорил Александр Васильевич Севе, – ты немножко такой фашист, ты считаешь, что война – это доблесть, дело сверхлюдей, настоящее мужское занятие. Война омолаживает кровь, и твой слабый, очкастый мальчик тебя раздражает. Ты считаешь, что он должен тренироваться, отжиматься, не нюниться. А он книжки на чердаке читает, а ты выкидываешь его книжки…
