Герцель Новогрудский - Пещера Батикава

Повернулись к Леше: что он скажет?

Взгляд у Леши был такой, будто человек находится за тысячу километров отсюда.

Валька дернул его. Леша встрепенулся:

— Ребята, вот это будет переворот… С ума сойти!

Приятели знают: если Леша так начинает, значит, опять что-то придумал. Сейчас расскажет.

— Так и есть. Лешин переворот касался сельского хозяйства. Он собирался произвести его с помощью пшенично-бамбукового гибрида.

Расчеты выглядели правильно. В природе существует большое семейство злаковых, что-то около трех тысяч видов, даже больше. Пшеница — злак, рожь — злак, ячмень — злак, овес — злак, и кукуруза — злак, и бамбук, представьте, тоже злак. Это все родственники.

А родственные растения можно скрещивать.

И, значит, можно скрестить пшеницу с бамбуком и получить пшенично-бамбуковый гибрид.

Если есть на свете чудеса, то первым из них будет новое растение. Только на минуту вообразим себе. Вот, скажем, засеяли мы поле новой культурой — и пшенично-бамбуковый гибрид начинает расти со страшной силой: день прошел — полтора метра прибавил, еще день прошел — опять полтора метра… Не успеешь оглянуться, поле уже не поле, а густой, непроходимый лес, каждый стебель — с корабельную мачту, а таких на гектаре сотни тысяч.

Пятитонка усомнился:

— Ну уж, сотни тысяч…

Леша сморщил лоб. Он вспоминал:

— Вот, пожалуйста. На одном гектаре можно разместить в среднем сто пятьдесят плодовых деревьев, или две с половиной тысячи кустов винограда, или сорок тысяч стеблей кукурузы, или восемьдесят тысяч корней сахарной свеклы, или четыре-пять миллионов стебельков пшеницы. — Леша перевел дух, посмотрел на Пятитонку. — Четыре-пять миллионов, понял? Но это — нормальной пшеницы, а ненормальной, гибридам, понадобится раз в десять больше места. Вот и считай.

Пятитонка молчал. Что тут считать? Леша не с потолка взял цифры, из книг. Его не переспоришь.

А Леша стал описывать, какие гибридные колосья вырастут на стеблях-мачтах. По его расчетам выходило, что колос будет в длину — метровый, по ширине — в обхват и весом не меньше трех-четырех килограммов. Это точно. Насколько ствол пшенично-бамбукового гибрида будет выше, толще, крепче пшеничного стебля, на столько и увеличатся колосья.

Глубина Лешиных познаний и точность научных выводов ошеломила ребят. Некоторое время они подавленно молчали.

Первым пришел в себя Валька. Он обвинил Лешу в измене: занимается кукурузой, а хочет скрещивать бамбук с пшеницей. Так не делают. Нужен непшенично-бамбуковый гибрид, а кукурузно-бамбуковый. И даже, если Леша хочет знать, — доисторический кукурузно-бамбуковый. Уж их-то древняя не подведет. Початки во получатся!

Леша сказал, что Валька подходит к делу не по-научному. Их кукуруза не их, древняя не древняя… Тут не о себе надо думать, а об общей пользе. А для общей пользы скрещивать кукурузу с бамбуком нет смысла. Кукуруза от этого мало выиграет. Ей не нужна прочность бамбукового ствола. У нее стебель без того достаточно прочный, достаточно высокий и, что важно, очень сочный, очень питательный. Для скота силос из кукурузных стеблей — отличный корм. А попробовал бы Валька приготовить силос из взрослого бамбука… Получится что-нибудь? Ха-ха, держи карман шире. Такой силос не то что коровьи зубы — камнедробилки не перетрут. Железной прочности.

Зато пшенице придать крепость бамбука — в самый раз. Ведь беда пшеницы в том, что у нее слабый стебель. При хорошем урожае, при полновесных колосьях, пшеница полегает. Ее тогда никаким комбайном не убрать.

А пшенично-бамбуковому гибриду бояться полегания не придется. Гибридный стебель выдержит хоть пудовый колос, хоть грузовик.

Леша победоносно взглянул на приятелей. Ему понравилась собственная мысль о грузовиках, которые запросто можно будет подвешивать к стеблям новой культуры.

Тут слово взял Пятитонка. И, надо сказать, его возражение было посерьезней Валькиных.

— Постой, Леш… — вяло начал Пятитонка. — Вот ты говоришь — железная прочность стеблей… А как же тогда убирать? Может быть, взрывчаткой?.. Под каждую гибридную соломину подкладывать динамит?

Леша поерзал на месте. Взрывать динамитом гибридное поле было нелепо. Он не очень уверенно ответил, что раз ученые сумели запустить космические корабли с людьми, то придумать машины для уборки пшенично-бамбуковых гибридов тоже сумеют.

— Оно конечно… — согласился покладистый Пятитонка.

Помолчали. Леша опять о чем-то глубоко задумался, помрачнел:

— Ну, хватит трепаться, полоть надо.

Валька, которому не очень хотелось приниматься за работу, попытался продолжить разговор:

— Слушай, Леша, режут ведь сейчас гранит машинами, верно?

— Ну?

— Вот эти машины и прицепить к тракторам, чтобы убирали гибриды.

Леша процедил сквозь зубы что-то невнятное. Валька переспросил. Тогда Леша вполне отчетливо сказал, что все ерунда и думать об этом не стоит.

— Что — ерунда? — удивился Валька.

— Гибриды. Я забыл одну вещь…

Дальше стало ясно, что именно. Он, оказывается, упустил из виду особенность бамбука. Бамбук, оказывается, цветет и дает семена только раз в семьдесят — восемьдесят лет. И это, конечно, меняет дело. При таком положении от скрещивания пшеницы с бамбуком проку будет не много. Пятитонка, предположим, посеет гибрид, а убирать урожай смогут только Пятитонкины внуки. Какой смысл?

Смысла явно не было. Разговор сам собой оборвался. Мальчики встали и дружно взялись за прополку верной, ничем их пока не обманувшей кукурузы.

Глава седьмая

Куры блаженствовали. За весь их куриный век не было им так спокойно на дворе Брагиных, как сейчас. Никто не гоняет, никто не учит планировать с крыши вниз, никто не доводит петуха до истерики.

Что ж, Леша не отрицает: было. И тренировка кур в мастерстве планирующего полета была, и бои петуха с метлой устраивались, и многое другое тоже. А сейчас ему не до кур. Он вообще целыми днями не бывает дома.

И хотя мать заметила, что куры прибавили в весе и стали лучше нестись, а петух ходит гордый и перекрывает своим кукареканьем всех соседских кочетов, чего с ним раньше не было, — ее это не радует. Правильно связав благополучие куриной стаи с длительными отлучками Леши со двора, она встревожилась: где пропадает младший? Долго ли мальчишке от рук отбиться.

Об этом и зашел у нее разговор с Костей.

Дело было недели через три после того знаменательного дня, когда Костя, отправившись с ребятами купаться, потерял сандалию и наткнулся на полянку с пещерой.

Мать, придя в тот день с фермы раньше обычного, хлопотала возле печки, готовила обед.

Что-то помешивая в кастрюле, мать окинула взглядом пустой и непривычно тихий без Леши двор, задумалась, потом окликнула старшего:

— Костя!

Костя вышел на крыльцо, потянулся, сделал глубокий вдох и выдох.

В глазах матери просиял теплый огонек.

— Засиделся?

— Ага. Хорошо работается. Как в читальне: тихо, спокойно.

— Вот насчет тишины… Смутно мне, Костя. Где это Леша, думаю, гоняет? Ты бы все-таки приглядывал. За отца небось.

— Приглядываю, мать, не беспокойтесь, парень при деле.

— Что-то не слышала.

— Ну как же, опытный участок… В звеньевых ходит.

— Это при школе-то?

— Не совсем. Самостоятельное звено. Можно сказать, научно-экспериментальное.

— Ты надоумил?

— Вроде я…

— Ну-ну, дай-то бог. Хоть по-научному, хоть там еще как, лишь бы не болтался.

— Что вы! Как зверь работает.

Костя вернулся к себе, а мать продолжала готовить обед, когда во дворе появился мальчик в очках.

— Здравствуйте, — сказал он. — Леша дома?

Мать вытерла руки о фартук.

— Здравствуй. Нет его. Ты чей?

— Горишиных. С Зуевки. Может, знаете?

— Горишиных? — обрадовалась мать. — Как же не знать. Твоя сестра в моей бригаде была, потом ушла, правда… Она замуж собиралась. За землемера. Такой курчавый, с усиками, в парикмахерской волосы завивает. Вышла?

— Вышла.

— Ну и слава богу. К Леше-то у тебя что?

Мальчик переступил с ноги на ногу, поправил очки.

— За книгой пришел я. «Три мушкетера» кончил, «Двадцать лет спустя» нужно, продолжение… А библиотекарша не дает. Что взял, говорит, то сдай — и про мушкетеров, и про кукурузу. А про кукурузу у него, у Леши вашего.

— О господи! — растерялась мать. — Мушкетеры… Это что же, культура какая?

— Нет, они во Франции жили. На дуэлях дрались.

— Хулиганы, значит?

— Зачем — хулиганы? Они хорошие были, смелые… — Очки сползли, и мальчик снова их поправил. — Так вы скажите Леше: пусть принесет.

Мать кивнула:

— Ладно, скажу.

— Сегодня пусть.