Зоя Журавлёва - Ожидание
— Слышишь, подлая?! — кричит тётя Галя.
Мямля ближе к берегу подошла и в водорослях стоит. Переминается с ноги на ногу. Рога на солнце блестят, и борода торчит, как у хулигана. Набок. Но жевать перестала.
— Продам я тебя, — вдруг говорит тётя Галя. — Хватит! Намучилась.
Развернулась в песке, полные босоножки набрала и даже не вытряхнула — так расстроилась. Сразу исчезла в кустах. Бузина за ней прошумела, и кузнечики бросились врассыпную, теряя ноги. Эти кузнечики такие нервные: чуть что, ногу отбросят. Просто как отстегнут. И кинут в траве. А сами уже дальше скачут. Весёлые! Я сколько раз видала. Потом у них новая нога вырастает. Точно не знаю, но я так думаю.
«М-ме…» — сказала вдруг Мямля и прямиком из моря пошла.
Только песок захрустел.
Но тётя Галя уже не слышит. Продаст Мямлю — и всё. Раньше нужно было Мямле об этом думать!
— Испугалась! — засмеялся Алёша.
— Она правда продаст? — сказала Марина и крепче прижала своего кролика. Кролик задрожал и прижался.
— Запросто, — сказал Алёша.
— У меня рубль есть, — вдруг сказал Серёжа. — Я тогда куплю.
Вот он как придумал! Конечно, тётю Галю могут обстоятельства вынудить. У неё же грудной ребёнок, а Мямля не слушается.
— У меня тоже двадцать копеек есть, — говорю я.
— Двадцать копеек! — фыркнул Алёша. — Коза, может, тысячу стоит!
Тысячи у меня нет. Надо с бабушкой поговорить. Думаю, она даст. Я в прошлом году целых пятьдесят копеек потеряла. Пошла за молоком и из кулака потеряла. Сижу в пыли и реву. Бабушка говорит: «Чего так тихо ревёшь?» А я говорю: «Как теперь будем жить? Я деньги потеряла!» Бабушка говорит: «Да уж проживём как-нибудь. Не в деньгах счастье!» — «А в чём?» Это я. Она засмеялась, говорит: «В чистой совести. У тебя совесть чистая?» А я и не знаю, не задумывалась как-то. Потом говорю: «Нет, я же все деньги потеряла». Но слёз почему-то нет, только жмурюсь. Бабушка говорит: «Не надо быть разиней». И как меня толканёт. Я в траву кувырнулась. И уже смеюсь…
Молоко мы в тот день не купили. «Раз деньги потеряли, — сказала бабушка, — обойдёмся сгущёнкой». А дедушка говорит: «Это, по-моему, уже перегиб». — «Зато в другой раз мы не потеряем», — смеётся бабушка.
Я больше и не теряла ни разу.
— Ты намыливать будешь или держать? — говорит Марина.
Она своего кролика уже окунула. Море такое тёплое, а он боится. Не привык просто! Марина его посадила на камень, и кролик в него когтями вцепился. Не оторвать!
Я мочалку взяла и его осторожно тру. Он уши прижал. Ему нравится. Я осторожно, чтоб мыло в глаза не попало. А Серёжа с Андрюшей его водой поливают, прямо из рук. Всеволод вокруг бегает и море мутит. Мы ему не даём купать кролика. Ещё уронит!
— В уши воды не налейте, — предупреждает Алёша. — Сразу оглохнет.
Мы сами знаем. Ни одной капли не попадёт!
— А мне в уши можно! — кричит Всеволод.
И с головой нырнул, только трусы из моря торчат и ноги болтаются. Он прямо в водоросли нырнул. Стукнулся лбом об дно. Но тут же мягко, песок. Уже выскочил. И водоросли у него висят на ушах. Андрюша тоже нырнул. Он теперь по морю идёт на руках и ногами брызги взбивает. А Серёжа на дне сидит и плескается. Меня зовёт:
— Саша, ныряй!
Но нам с Мариной некогда. Мы кролика вытираем махровым полотенцем. Надо досуха вытереть, особенно голову. Это обманчивая погода, что жарко. Всё равно у нас север. Мы с Мариной вдвоём вытираем. А кролик крутится. Не понимает, что надо для его же пользы. У него шерсти столько! Такая серая стала, блестит. Прямо голубая. Он когтями Марине в руку вцепился.
— Смотри! — рассердилась Марина. — Я ведь тоже могу продать!
Но это она просто так сказала.
Мы чистого кролика в полотенце завернули и уже на берег несём.
— Пусть теперь погуляет, — говорит Алёша.
Но Марина не хочет кролика отпускать. Она боится, что он сразу вымажется. Опять, что ли, его купать? Нет, она его дома пустит, к себе на диван. Диван пока чистый, его пылесосом чистили. Маринина мама уже, наверное, проснулась и с дивана встала.
— Ой, — говорю я, — с этим кроликом мы просто счёт времени потеряли! Может, тихий час давно кончился?
— Ничего, — говорит Алёша. — Они волноваться не будут. Нас много. Сразу все не утонем!
— А вдруг мы в лесу заблудились? — говорю я.
Алёше нечего возразить.
Мы в позапрошлое воскресенье заблудились как миленькие. За черникой ходили, недалеко. С нами дядя Гена пошёл. Но ему в самом черничном месте одна мысль пришла в голову. Он вернулся на дачу, чтоб на бумаге проверить, дельная это мысль или так, от жары. Мысль-то оказалась дельная, но мы заблудились.
Полный бидон черники набрали и повернули к дому. Вдруг — не знаем, куда идти. Лес всюду! Кочки. Колючие кусты. Елки такие тёмные. И мухоморы на ножках. Мы их сбиваем, а они опять стоят. Всюду. Шишки сверху падают, а белок не видно. Ни одной! Зато норы просто под каждой ёлкой. Чёрные. И некоторые в паутине. Паутина по всему лесу висит и цепляется за лицо. Может, в этих норах змеи живут? Гадюки и другие. Андрюша в каждую нору палкой тыкает. А Серёжа у него отнимает палку. Ему гадюк жалко. Вдруг они испугаются?
Всеволод красных ягод нарвал и хочет их съесть. Такие сочные ягоды! Ему понравились. Почему нас бабушка такими не кормит? Я посмотрела: это же волчьи ягоды! Они ядовитые. А Всеволод тянет в рот. Его не отговоришь. Как дам по руке! Ягоды разлетелись, а Всеволод лезет драться…
Мы уже наобум по этому лесу бредём.
Вдруг — дорога. Но она заброшенная — видно, что по этой дороге давно не ездят. На ней лужи стоят. Прямо на дороге маслята растут. У нас на участке тоже растут, подумаешь. Всё равно не знаем, куда по этой дороге идти. В какую сторону город? Где дача? Всеволод говорит: «Я супу хочу».
Алёша ему объясняет, что супу нет, мы заблудились. Может, вообще обеда не будет, никакой еды. Мы же в лесу!
А Всеволод сердится: «Хочу супу!»
Алёша говорит: «Вот черники пока поешь». И подставил ему бидон.
Всеволод сразу руки в бидон запустил. Можно подумать, что он этой черники ещё не наелся. Он же всё равно её в свой рот собирал! Облизывается.
Мы даже не заметили, а бидон уже пустой. Всю чернику съели! Неизвестно, будет ли обед. Хоть черники поесть.
Кто-то говорит: «Угостите рыбака!»
Это Нечаев, Никитин папа. Удочки несёт на плече. Шустрый какой! Он уже на озеро сбегал, порыбачил. И теперь спешит на обед. А тут мы сидим у дороги. Губы чёрные, и слёзы размазываем по щекам. Ему интересно, чего это мы размазываем?
«Мы заблудились», — сказали мы.
«В двух соснах-то?» — засмеялся Никитин папа.
Не знаю, где он сосны увидел. Тут ёлки, берёза есть, рябина, ольха. А сосен никаких нет. Ну ладно. Главное, он знает, куда идти. Мы же в двух шагах от посёлка! Ещё один поворот, потом горка — и уже дачи видно…
«Вы нас доведёте?» — говорю я.
«Придётся, — смеётся Никитин папа. — Как бы мне с вами самому не заблудиться!»
К счастью, не заблудился. Довёл нас до самой дачи.
Там удивились, что мы быстро пришли. Никто нас и не думал искать. Обед не готов. Бабушка ещё только борщ заправляет, а про второе даже не думала. Тётя Лера спокойно стирает. Дядя Гена всё ещё возится со своей мыслью: она очень дельная, стоит повозиться. А дядя Владик играет с дедушкой в шашки. Всё старается проиграть, но у него не выходит. Наш дедушка признаёт только шашки. А шахматы ему надоели: все кругом только и дуются в шахматы. Это не дача, а клуб.
Я бабушке по секрету сказала, что мы заблудились. Потом Серёжа ей рассказал по секрету. Потом ей это же самое сообщил Андрюша, под самым большим секретом. А Всеволод уже сказал громко, хоть мы его и предупреждали. Тогда бабушка говорит:
«Больно вы быстро нашлись!» Но всё-таки в лес одним больше не велела ходить. Раз мы такие городские и ничего не понимаем в лесу.
А дедушка даже расстроился.
«И это мои родные внуки! — говорит. — Как может нормальный человек в живом лесу заблудиться?»
Так что можно и всем вместе заблудиться…
— А мне всё равно ничего не будет, — хвастается Марина. — Мне мама всё позволяет.
Расхвасталась!
Нам тоже, может, не будет. Что нам будет? Алёшу в угол уже не поставишь, он вырос. Всеволод в углу не станет стоять, он ещё маленький. Меня — не пробовали. Может, я бы стала, не знаю. Андрюшу вообще в угол ставить нельзя. Он сразу обои обдерёт или стенку проткнёт насквозь. У него всегда гвозди в кармане. Серёжа в любом углу найдёт паука, это уж обязательно. Посадит его в спичечный коробок и бабушку будет потом пугать. Она пауков больше всего на свете боится.
Ещё бабушка больше всего на свете боится мышей. Открыла кастрюлю, где хлеб, вдруг как заверещит. Крышку обратно бросила, отскочила, кричит: «Ардальон! Саша!» Мы сразу пришли. «Там, по-моему, мышь», — пальцем показывает на кастрюлю. А сама не подходит. Даже шёпотом говорит. Ардальон трётся об её ноги и поёт. Успокаивает. Но бабушка никак не успокаивается. Говорит: «Там в хлебе». Я крышку тихонько подвинула и смотрю. Мышка! На булке сидит. Такая хорошенькая! Глаза как капельки. Увидала меня и забегала. Бабушка говорит: «Пускай Ардальон поймает! Он же кот. — И пихает Ардальона к кастрюле: — Усю, Ардальон, усю!»
