Анатолий Алексин - Вторая очень страшная история
— Где тут… прокуратура станции Антимоновка? — неожиданно для себя самого спросил я.
— Никакой прокуратуры у нас нет, — ответила она. И утвердительно еще раз махнула жезлом.
«Так, так… Мое расследование началось с подарка, сюрприза: прокуратуры на станции Антимоновка нет, а значит, нет и следователей этой прокуратуры… Нет и ее сотрудников!»
Вроде бы угадав своим тонким и даже тончайшим чутьем эту мысль, Наташа прижалась к моему плечу, а может, увы, просто его коснулась. И прошептала:
— Глеб не виновен. Докажи это!..
— Ты уверена?
О, как я посмел в ней усомниться?!
Разорвав в клочья своим прожектором вечерние сумерки, подкатила электричка. Мы, говоря агрессивным языком, ворвались в вагон и захватили места.
Покойник, говоря все тем же языком, занял целую скамейку. Он раскинул руки, готовый принять в свои объятия, говоря рифмованным языком, комплименты и аплодисменты.
Рифмы не заставили себя ждать.
— Я вот набросал кое-что… — еле слышно проговорил Принц Датский, прикрывая мягкой застенчивостью твердость своих принципов и физическую силу. — Может быть, тебе, — он обратился, увы, не ко мне, а к Покойнику, — будет приятно?
И прочитал:
В этот день мы ждали, словно хлеба,Чтобы кто-то,смел,но не жесток,Нам помог простить ошибку Глеба…И Покойник в этом нам помог!
Принц Датский был деликатен, как настоящий принц: «преступление» Глеба — если оно вообще существовало — он назвал «ошибкой» и готов был ее простить.
Но прощение следует за виной. А была ли вина? По крайней мере, прокуратуры на станции Антимоновка не было! С этого я и начал проникать в глубь событий.
— Глеб, подойди, пожалуйста, ко мне… — попросил я Бородаева-младшего.
Он подошел с видом несчастным и — более того — обреченным.
— Начинаю свое, так сказать, частное расследование. Поскольку им официально уже занимался следователь… Если, конечно, он следователь!
— А кто же он? — с вызовом, но еще без тревоги спросил Покойник.
Все члены литкружка сгрудились на двух скамейках, так что Покойнику не удалось полусидеть или, вернее, полулежать, а пришлось потесниться.
— Что это ты… завел? — с неудовольствием поинтересовался он.
Ему казалось, наверное, что своим «частным» сыском я хочу заглушить его успех и не дать успеху превратиться в триумф. Покойник явно хотел занять мое место в президиумах! Но я это место уступать не собирался. А главное — он хотел занять мое место в Наташином сердце.
Такого я не мог допустить даже ценою жизни. Поэтому и приступил к делу немедленно:
— Так, так, так… Пока, значит, мы выяснили, что никакой прокуратуры на станции Антимоновка нет. А если бы она и была, то вряд ли бы работала в выходной день. Сегодня ведь воскресенье! Но она вдобавок, как мы уже выяснили, вообще не существует.
— Ты что?! Как это — не существует?! — Покойник обиделся за станцию Антимоновка. — На каждой станции должна быть… Я знаю: у меня брат учится на юридическом факультете.
— У тебя есть брат?
— Почему это у тебя есть, а у меня не должно быть?
Покойник с плохо скрываемым раздражением придирался ко мне: триумфа не получалось.
— Может быть, у тебя сестра, а не брат. Откуда я знаю? Анкету твою не проверял. — Неожиданно у меня возникли в ушах голос следователя, а в глазах — его походка, столь напоминавшие голос и походку… — Произнеси, пожалуйста, две фразы. Всего две, — не то попросил я Покойника, не то приказал ему.
— Что за ерунда? Какие такие фразы?
— Очень простые… Повторяй за мной: «В зале суда они обеспокоятся еще больше. Так что пусть привыкают».
Загипнотизированный моим детективным взглядом, он повторил фразы «следователя», произнесенные по телефону.
— Теперь пройдись, пожалуйста, туда-сюда по вагону…
Загипнотизированный прошелся.
— Так, так, так… — удовлетворенно произнес я. Потому что уже не сомневался, чьи именно голос и походку напоминали мне голос и походка «следователя» несуществующей прокуратуры. Покойника, только Покойника! Я, пока бежал до станции, все раздумывал: на кого же похож «главный»? А оказывается, вот на кого! — Где же сейчас, любопытно узнать, тот следователь несуществующей прокуратуры? — с плохо скрываемым ехидством спросил я. — Почему не пришел на станцию вместе с тобой?
— Остался на даче…
— Как он мог остаться на чужой даче?
— Это дача Племянника Григория и его тети. Он с ними там и остался.
— Так, так, так… Путаешься в показаниях, милый! — с плохо скрываемым торжеством произнес я. — Эта дача теперь принадлежит не Племяннику и не его тете.
— А кому же?
— Кому? Небезызвестной тебе семье Рыжиковых!
— Что-о?
— То самое, милый. Ты накануне приезжал на дачу, чтобы провести генеральную репетицию и заодно содрать с почтового ящика жестянку с вашей фамилией. А впопыхах содрал жестянку с номером дачи. Ну, ошибся… Осенние вечера темные. Бывает! Случается.
Я все настойчивее входил или, точнее, возвращался в роль детектива.
— Ты что, допрашиваешь меня? — с плохо скрываемым возмущением вскричал Покойник.
— Можно сказать и так…
— А по какому праву?
— По праву порядочности, — неожиданно и тихо ответила за меня Наташа.
— Стало быть, твой брат-студент остался на даче?
— Ну да! То есть не брат, а следователь…
— О, как мудры, гражданин Рыжиков, народные поговорки! Вы не замечали? Например: слово не воробей, вылетит — не поймаешь! Правда, воробья тоже поймать нелегко… Но слово еще труднее…
— Почему ты называешь меня «гражданином»? Я пока еще не на суде.
— Вот именно: пока… Пока ты на следствии. Думаю, оно будет успешным!
— Что значит — успешным?
— Значит, все расставит по своим местам. И установит: кто прав, а кто виноват.
— Хочешь объявить меня виноватым? За то, что я вас всех спас?!
— Если спас, мы скажем спасибо. А если… Давайте продолжим. Стало быть, твой брат остался на даче, поскольку она ему и принадлежит. Вы, я полагаю, купили ее у тети Племянника?
— Ничего я не покупал!
— Так, так, так… Не покупал? Ты-то, конечно, не покупал. У тебя и денег таких нет. Купили твои мама и папа. Это понятно.
— Дачу купили? — переспросила Валя Миронова. — Богатые, значит…
И я вдруг вспомнил, что отец ее был вовсе не в пальто, а в старом, поблекшем плаще, хотя уже властвовала поздняя осень, пронизывающая, как говорится, до костей, то есть до самого, можно сказать, скелета. И на все пуговицы отец застегнулся вовсе не ради официальности, а потому, что продрог… Слишком запоздало мы порой познаем истину! И почему мы так часто ощущаем свои недостатки как достоинства, а чужие достоинства как недостатки? Почему порой столь болезненно, тяжко воспринимаем свою нужду, даже если она ничтожна, и столь безболезненно, легко — чужую, даже если она огромна?!
Я заметил то, чего не замечал прежде: Валя всегда ходила в одном и том же платье. Наверное, стирала и вновь надевала, стирала и вновь… Может, она и нормы старалась перекрывать, чтобы когда-нибудь выбиться из бедности, из нужды?
Заодно я заметил, что и свитер Принца Датского был ему короток: рукава обнажали руки чуть ли не до локтей. Значит, и он нуждался? Как-то я раньше не замечал всего этого. Почему? Потому, видимо, что мои родители были научными работниками (не «сотрудниками», как называли себя псевдоследователи, а работниками!). И наша семья не нуждалась. Мы жили, как говорила мама, не богато, но сносно. А Валя и Принц жили, выходит, несносно. Но молча сносили эту несносность… Чтобы скрыть стыд, я поспешил продолжить свое расследование.
— Ты, кстати, вчера договорился с братом, что ключ будет у него в руке, — с грустью из-за все еще не покинувшего меня стыда сказал я Покойнику.
— Договорился?!
— Конечно… Ключ был зажат в руке — и никому не был виден. А ты как-то догадался, что он там. Точнее сказать, ты это знал… Вы договорились вчера на даче.
— Не был я здесь вчера!
— Как же так — не был? Припомни… Ты ведь контролеру сперва вчерашний билет протянул. А потом уж сегодняшний. Забыл, что ли? Запамятовал?
— Да, сначала предъявил вчерашний билет, — подтвердила Валя Миронова. Она всегда была верна «правде жизни».
— Не было этого!
— Контролера или билета?
— Ничего не было…
— Это уж слишком, гражданин Рыжиков. Все было: и контролер, и билет. Не сейчас… А когда мы ехали в Антимоновку. Утром… Кстати… — Это словечко «кстати», я заметил, очень действует на преступников! — Так вот, кстати, вы, гражданин Рыжиков, действительно виноваты перед Племянником.
— Я? В чем?!
— А в том, что он целую ночь просидел под замком. Вы же вчера его заперли. Или это сделал ваш брат, студент юридического факультета, сегодня утром?
