Валентина Осеева - Динка
— Лина! Лина! — перегнувшись через перила, кричат дети. Но пока Лина доходит до крыльца, Динка уже летит к ней навстречу и тащит ее за фартук.
— Пойдем! Там такие гостинцы! Всем, всем гостинцы! — захлебываясь, говорит она.
— Пришла-приехала баловница… Все свое жалованье небось растрынькала. Ну, купила б детям по яблочку, а то гляди чего тут, — подперев рукой щеку и глядя на стол, выговаривает Лина.
Но Мышка уже снимает с нее головной платок и засовывает ей в волосы новые гребешки. Ободочки у гребешков выложены цветными камушками, и Лина очень довольна.
— И угадает же, что кому! Андел ты наш, милушка бесталанная! — целуя маму, растроганно говорит Лина и тут же выкладывает все, что ее тревожит: — Ведь вот стратила денежки-то, а в булочной у нас за две недели не плочено. Туды-сюды раздадим, а как начнут энти сыщики про нас расспрашивать да распытывать, да сгонит нас хозяин с квартеры, куда без денег пойдем?
— Что такое? — искренне удивляется Марина и смотрит на Катю.
— Да глупости! Вечные Линины страхи! — смеется Катя и, видя, что Лина собирается что-то возразить, быстро предупреждает: — Лина, не забывайте…
Но старшая девочка уже настораживается:
— О чем это она говорит! Какие сыщики? Почему нас сгонят с квартиры?
— А почему раньше сгоняли? Как узнают, что неблагонадежные, так и сгоняют. Ладно, попался хороший хозяин, ничем не антересуется, а то б живо… начинает опять Лина и, поняв, что проговорилась, машет рукой. — Терпения нет с этой жизнию!
— Лина, поставь лучше самовар! Так чаю хочется! — говорит Марина и, проводив Лину смеющимся взглядом, шутит: — Ну, неблагонадежные, теперь остается последний, очень интересный гостинец… Это нам с Катей!
— А книжки, мамочка? — жалобно спрашивает Мышка.
— А книжки будете смотреть после. Это удовольствие на целый вечер. Потерпи немного, Мышка!
— Сейчас Кате с мамой. Ишь какая! Все ей да ей! Нехорошо, Мышка! — строго замечает и Алина. Мышка, краснея до слез, прячется за тетку.
— А нам с Катей… — Марина, с улыбкой поглядывая на сестру, роется в сумочке. — Сейчас… сейчас…
Дети в нетерпеливом ожидании смотрят на ее пальцы, которые быстро-быстро перебирают в сумочке какие-то бумажки, встряхивают платочек, торопливо роются в боковых отделениях…
— Потеряла? — ахает Алина.
— Нет, нет… Сейчас… подождите…
— Вот носишь с собой всякую дрянь… — начинает Катя, но Марина с торжеством вытаскивает две тоненькие зеленые бумажки.
— Это билеты в театр, — говорит она сияя. Катя всплескивает руками, глаза ее тоже сияют, и на щеках вспыхивает румянец.
— Ну, подумай, Марина! Что ты только делаешь! — нежно упрекает она сестру. — С какой же это радости?
— Не с радости, а с гадости, — смеется Марина. — Сегодня так скверно было на душе, так захотелось чего-нибудь хорошего! Пошла и купила билеты. И знаешь на что? На пьесу Толстого «Живой труп».
— Неужели? — Катя хватает билеты, не в силах скрыть своей радости. — Это просто замечательно! Мне так хотелось пойти на эту вещь!
Алина и Мышка разглядывают билеты и, видя, как счастливы мать и тетка, тоже радуются.
— Идите, мамочка, идите! Я посмотрю за детьми! — говорит Алина.
— А я за Динкой посмотрю! — обещает Мышка.
— Да это еще не так скоро, — говорит мать. — Я просто заранее взяла билеты.
— Как это — билеты на труп? — налегая на стол, громко спрашивает Динка.
Но матери и тетке не до нее. Они уже советуются между собой, в чем пойти в театр и как оставить на этот вечер детей. — Какой труп, мама?.. — капризно тянет Динка.
— Не приставай! — строго говорит Алина. — Все равно ты ничего не поймешь! Это такая пьеса. И слезь со стола сейчас же!
Мышка тянет сестру за руку.
— Пойдем, я тебе скажу. Живой труп — это не труп, — шепотом объясняет сестра, отводя Динку в сторону. — У нас есть он на чердаке, в папиных книжках.
Динка недоверчиво смотрит на сестру.
— Он живой? — так же шепотом спрашивает она.
— Да нет… Ты не понимаешь… — пытается объяснить Мышка. — Это же не настоящий труп, а живой человек… просто он такой несчастненький.
Динка почему-то вспоминает стихи: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…»
— Его притащили на чердак? — еще тише спрашивает она.
— Кого? — таращит глаза Мышка.
— Да этого… несчастненького… живого трупа, — показывая что-то руками, допытывается Динка.
— Хи-хи-хи! — тоненько хихикает Мышка. — Хи-хи-хи! Это же книга… это пьеса… Она просто так называется, — заикаясь от смеха, говорит она.
— А чего же ты врешь тут все! — сердито толкает ее Динка.
— Хи-хи-хи! — пригнувшись к полу, заливается Мышка. Динка больно дергает сестру за волосы:
— Вот тебе за твой труп! Дуришка-Мышка! Куриная голова!
— Ты сама куриная голова! Я с тобой больше не вожусь, — обижается Мышка.
— Дети, дети! — кричит Алина. — Не ссорьтесь! Пойдем смотреть книжки! Мышка, ты плакала?
— Я не плакала, — подходя к столу и вытирая слезы, говорит Мышка.
— Динка, что ты ей сделала?
Динка сердито сопя, берет со стола свое яблоко. — Где мима? — спрашивает она вместо ответа. — Мама с Катей ушли на кухню. Не ходи туда, дай им отдохнуть от детей, — говорит Алина. — Займись чем нибудь.
— Я буду есть яблоко, — угрюмо говорит Динка, усаживаясь на перила.
— Ну, а мы будем читать! Вот книги, Мышка! — Алина поднимает со стула горку маленьких книжечек.
— Ой, как много! — с восторгом говорит Мышка и, уткнувшись в книгу, забывает обо всем на свете.
Алина тоже садится читать. На террасе становится очень тихо…
Глава десятая
УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ
Динка остается одна. На коленях ее лежит яблоко, но она не ест его, а только гладит румяные бока. Везде так тихо, из кухни не доносится ни одного голоса, сестры сидят молча. В саду тоже скучно, солнце уже спряталось за калиткой, и кусты, не окрашенные в его теплый цвет, и дорожки, и листья на деревьях тускнеют… На Волге гудит пароход. Высокие пенистые волны бегут от него к берегу…
Динка ежится, подбирает ноги. Никогда больше она не заплывет так далеко. Как они швыряли ее, переворачивали, эти пароходные волны… Вода набиралась ей в рот и в нос. Ведь она же и вправду тонула, а тот мальчик… его зовут Ленька… все время кричал ей: «Не бойся, не бойся», — а сам схватил ее за волосы.
Динка трогает свою голову. Наверное, много волос выдернулось с корнем, потому что даже сейчас до головы больно дотронуться. Дурацкое это спасение за патлы…
Динка снова вспоминает все с самого начала. «Никто ничего не знает, — думает она. — Ни Алина, ни Мышка, ни мама… Если бы мама знала, как она поступила с тем мальчиком! Если б она видела, как его бил хозяин! Шел и бил, шел и бил. А берег длинный, длинный… Мама сшила бы мешочек, положила туда хлеб и сказала бы Динке: «Иди себе, девочка, куда знаешь, мне не нужна такая дочка». Динка плакала бы и кричала, а потом пошла… Пошла бы, как тот гномик на открытке, которую прислал папа. На этой открытке густой-густой лег. И в лесу идет гномик. На нем красный колпачок, в руке палочка, а за спиной узелок… Далеко-далеко, в самой чаще, горит огонек. «Вот, — сказала бы мама, — иди на этот огонек, — может, там есть добрые люди, которые примут тебя.»» — на глаза у Динки набегают слезы. «Эх ты, паскуда!» — сказал ей тот паренек. Такое нехорошее слово сказал — наверное, это самое главное ругательство. И никто-никто не заступился, все смотрели такими злыми глазами, как будто хотели опять бросить ее в воду…
Динка смотрит на Мышку, на Алину… Если убежать на кухню, к маме, Алина рассердится. Если бы все говорили, шумели, бегали, Динке было бы не так страшно. А сейчас… все молчат, и так страшно, так горько на сердце… Если бы пойти на баржу и сказать: «Ленька! Не сердись на меня…»
Динка крепко сжимает яблоко, взгляд ее падает на его гладкие румяные бока.
«Я отдам ему яблоко. Я скажу: «Возьми, Ленечка. Зачем ты меня спасал, даже волосы все выдернул, я теперь уже никогда не забуду, как тебя бил хозяин… Лучше бы мне утонуть и не жить на свете… А может, ты хочешь ножик с перламутровой ручкой? Так у меня есть, я тебе отдам, и открытки папины отдам, и цветные карандаши… Я прямо на баржу тебе принесу, я скажу: «Возьми, Ленечка». Я никого не забоюсь… Мне так плохо, Ленечка, я теперь уже не мамина дочка. И папы у меня нет. Папа тоже не стал бы меня любить из-за тебя. И Мышка не стала бы, и Алина… У меня, Лень, и пенальчик есть, и маленький топорик; что тебе надо, то и возьми, возьми, Ленечка…»
Динка мысленно роется в своем ящике с игрушками и отбирает все самое ценное, самое дорогое ей. Жалостно и тоскливо у нее на сердце, вещь за вещью отдает она Леньке, повторяя одни и те же слова: «Возьми, Ленечка…»
