Фазиль Искандер - Кролики и удавы. Созвездие Козлотура. Детство Чика (сборник)
Но сейчас Чик как-то отодвинул мечту о великом разбойнике или великом революционере. Сейчас Чик захотел стать тихим, скромным царем. Он был уверен, что для царя всегда найдется человек, который время от времени будет почесывать ему спину. Скорее всего пером от жар-птицы. Чик чувствовал, что разбойнику или революционеру не подходят такого рода удовольствия. Разбойнику подавай бутылку рому, а для революционера самое сладкое удовольствие – втайне от полиции расклеивать прокламации.
А тихому, скромному царю подходит такое блаженство. И Чик решил стать царем. Вопрос о мировой революции он как-то легко отодвинул на неопределенное будущее. Все зависело от того, как долго царь может блаженствовать, подставляя спину под перо жар-птицы. Если к старости он перестанет чувствовать сладость прикосновения пера к спине, тогда можно вернуться и к вопросу о мировой революции.
Раньше Чику иногда хотелось не очень скоро, а так лет в пятнадцать погибнуть на баррикадах в борьбе за мировую революцию.
И уложили их вдвоем,Вдвоем у баррикады.
Так говорилось в сладостно-горьких стихах, которые Чик любил. Там какая-то мама и ее сын погибают на баррикадах. Чика и раньше смущало, что его мама никогда не пойдет умирать на баррикады, да и его не пустит. Легче было бы ее заставить облить керосином и поджечь собственный дом, чем пойти на баррикады. И раньше в мечтах он надеялся без разрешения сбежать на баррикады. Но сейчас ему полностью расхотелось умирать на баррикадах. К черту баррикады!
Ведь Чик раньше никогда не знал, что в мире существует такая сладость, как почесывание спины перышком или там щепочкой. Это было даже намного слаще, чем арбуз в жаркий летний день. Так думал Чик, прислушиваясь к своей спине и стараясь определить время, когда надо будет делать вид, что отгоняешь мух, чтобы подзадорить девочек на новые почесывания. И вдруг все изменилось.
– Это Чик тут валяется? – раздался над Чиком дерзкий мальчишеский голос.
– Да, – ответила Ника.
– Эй, ты, Чик! – крикнул мальчишка.
Чик почувствовал какую-то тревогу. Но так не хотелось прерывать блаженство, что он, сонно приподняв голову, присел, всем своим видом показывая, что проснулся ненадолго и сейчас снова завалится спать.
– Чего тебе? – спросил Чик.
– Чего тебе, – передразнил его мальчишка. – Тебя отлупцевал Рыжик с горы? Отлупцевал. А ты тут нюни распустил с девчонками.
Опять эта дурацкая сплетня о Рыжике! Чик оглядел мальчишку, который стоял перед ним в сатиновых трусах. Вид у него был воинственный и угрожающий. Он был из компании мальчиков, которые купались недалеко от них. Сейчас все они сидели на берегу и поглядывали в сторону Чика. Там было пять человек. Чик еще раньше заметил среди них мальчика из своей школы. Легко было догадаться, что это он рассказал дурацкую сплетню о том, что Рыжик якобы победил его в драке. Чем глупее слух, тем дольше он живет. Но Чик никак не мог понять, за что злится на него этот совсем незнакомый ему пацан.
А дело было в том, что мальчику из его школы, который сидел в этой компании, нравилась Ника. Ему неприятно было видеть ее в команде Чика. А когда он увидел, что Ника шутливо поглаживает перышком спину Чика, он окончательно рассвирепел. И он, конечно, рассказал про Рыжика и представил Чика этому сорванцу как очень легкую добычу. Вот в чем было дело!
– Все это глупость, – миролюбиво сказал Чик, он все еще надеялся поблаженствовать после ухода этого мальчишки, – никакой Рыжик меня никогда не лупцевал.
– Да какая там глупость! – раздраженно воскликнул мальчишка. – Да я сам тебя сейчас отлупцую!
С этими словами он вдруг наклонился и два раза подергал Чика за чуб. Это была неслыханная дерзость! Надо было вскочить и дать ему по морде! Но, расслабленный блаженством, Чик растерялся. Боевитость куда-то улетучилась. Он был уверен, что, если начнется драка, на него налетят и все остальные. Может быть, кроме мальчика, который учился в его школе, хотя именно он, конечно, рассказал про Рыжика. Да, да, Чик сдрейфил, но все это было так неожиданно, так странно, особенно после этой обволакивающей сладости, которая его размагнитила. А ведь недаром и в школе говорили, и в газетах писали, что кругом враги и надо быть всегда бдительным.
Если бы Чик сразу вскочил и врезал мальчишке, может быть, и драки не было бы, может быть, их растащили бы, но сейчас уже было поздно. Мальчишка этот решительными шагами пошел к своим, и даже по затылку его было видно, что он, унизив Чика, победно улыбается, а все остальные из их компании глядели на Чика и издевательски похохатывали.
– Чик, не связывайся с ними! Это хулиганы! – крикнула Сонька.
Тяжесть унижения сковала Чика. Он тоскливо оглядел пляж в поисках какого-нибудь знакомого более взрослого мальчика, который отсек бы остальных из этой компании и Чик вступил бы в честную драку со своим обидчиком.
Но ни одного знакомого на пляже не было. Пляж был заполнен отдыхающими из других городов или незнакомыми земляками, которые только и делали, что поглаживали усы и заигрывали с приезжими девушками. Вот уж кому было не до Чика, так этим горделивым усачам!
Мир померк. Чик сидел ни жив ни мертв. Теперь его не радовало ласковое солнце, не радовало любимое море, и он с каким-то особенным стыдом и омерзением вспоминал, как он беспечно блаженствовал, когда ему почесывали спину. Тогда у него мелькала мысль, что это награда свыше за его нелегкие труды по обучению Лёсика плаванию. Ведь награда совпала именно с тем днем, когда Чик наконец научил Лёсика плавать. Кто-то сверху присматривался к нему: интересно, хватит ли у Чика терпения научить беднягу Лёсика плаванию? Ты смотри, хватило терпения! Научил! Надо его наградить за это! И наградил сладостным почесываньем.
Что же случилось потом? Чик не мог понять. Может, он на слишком многие годы вперед рассчитывал эту сладость, хотя пока ничем не заслужил ее на многие годы вперед. Получилось как в сказке о золотой рыбке: Чик оказался у разбитого корыта своей чести.
Чик так помрачнел, что вся его команда это заметила.
– Чик, не горюй, – сказала Ника, – они все просто дураки.
– Чик, – попытался утешить его Оник, – того, кто из нашей школы, ты всегда поймаешь. Это он рассказал про Рыжика.
Конечно, этого дурачка Чик всегда мог поймать и дать ему по морде. Чик удивлялся, что тот осмелился рассказать про него такое. По всем расчетам Чика он не должен был осмелиться рассказать это. Тут что-то не состыковывалось. Но Чик также знал, что, не отомстив главному обидчику, он не имеет права притрагиваться к этому дурачку. Это было бы подло и даже трусливо. «Но ведь я и так струсил», – пронзила Чика брезгливая боль.
– Пошли домой, – сказал Чик и стал одеваться. Вся команда его стала одеваться.
Когда они покидали пляж, тот, что учился в их школе, вдруг запел дразнилку, которую иногда напевали глупые пацаны при виде Лёсика:
– Лёсик, а-а-сто-рож-но, упадешь!
Вся компания расхохоталась. Лёсик, как всегда в таких случаях, глупо заулыбался. И теперь вдруг Чик понял, что Лёсик своей улыбкой скрывает боль, которую он испытывает от оскорбления. Надо будет ему обязательно дать по морде, подумал Чик про мальчика из их школы, но только после того, как я отомщу главному обидчику. Чик обернулся на компанию, поймал глазами того, кто два раза трепанул его за чуб, и громко сказал:
– Встретимся один на один! – Но сам почувствовал, что слова его прозвучали неубедительно. Даже фальшиво.
– Да хоть со всей твоей хромоногой командой! – крикнул тот в ответ, и вся компания загоготала.
Чик покидал поле битвы с поникшей головой. Вернее, поле несостоявшейся битвы. Никогда ему не было так плохо. Почему, почему все это случилось? Почему он испугался? Конечно, они могли напасть всей сворой. Но ведь могли и не напасть. Неужели, думал Чик, ему сейчас стало необыкновенно плохо, потому что до этого было необыкновенно хорошо?
Он сейчас осознал свою первую ошибку, которая, может быть, оказалась главной. Когда его окликнул этот пацан и оскорбительно стал говорить о том, что Рыжик его отлупцевал, надо было резко его оборвать. А Чик слишком добродушно ему ответил, надеясь снова лечь и продолжить блаженство. Может, тот, кто сверху, наградив его этой сладостью за то, что он научил Лёсика плавать, сказал: «Хватит! Научил одного мальчика плавать и уже захотел, чтобы всю жизнь тебе почесывали спину. Размечтался! Получай!»
Стыд. Стыд. Стыд. Несколько дней после этого случая Чик ходил по городу, надеясь встретиться с этим пацаном один на один. Но тот как сквозь землю провалился. Чик его так нигде и не встретил. Через некоторое время боль обиды притупилась и днем почти не чувствовалась. Но по ночам иногда и через несколько месяцев всплывало. И Чик от боли и стыда извивался на скомканной простыне.
Иногда в такие минуты ему хотелось стать сообщником какой-нибудь бандитской шайки и, поймав этого мальчика, напугать его до смерти. Да, Чик иногда чувствовал блатную романтику. И он думал: или – или. Или всеобщая честность, или, если это невозможно, пусть все дрожат от страха при виде тебя.
