Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 5
Сын бистровщика везет по тротуару утюг; утюг так славно гремит и так трудно его тащить, — ой клюет все время носом, сваливается набок, надо его все время подымать и читать ему нотации. Очень интересный экипаж!
Позади всех на собственном автомобиле едет племянник зеленщика. Он из Марселя приехал к дяде в Париж погостить; дядя подарил ему настоящий зеленый автомобиль с рулем и гудком, — и мальчишка по целым дням из него не вылезает. Тянет к себе из автомобильного живота какую-то веревку, веревка опять сматывается в живот, и автомобиль черепашьим шагом ползет вперед…
На углу — граница. По ту сторону чужое государство, другой квартал. Процессия медленно заворачивает и возвращается к своей скамье. Во что еще поиграть? Но уже поздно. Из подъездов высовываются материнские головы и зовут детей домой: столы накрыты, чашки с супом дымятся и поджидают детей… Тротуар снова пуст. И воробьев не слышно, — тоже разлетелись все ужинать, либо давно спят.
В окне у студента-шведа вспыхивает огонь. Он встает с кресла, потягивается и удивленно смотрит на пол. Почему на полу валяется кукольная рука? Должно быть, это рука дочки консьержкиной дочки.
Он подымает руку и внимательно ее осматривает. Так как он медик, ему все ясно: в плече лопнул резиновый шнурок, поэтому рука отвалилась…
Студент идет к консьержке, стучит в дверь и просовывает в щель кукольную руку. Чья-то другая, маленькая теплая рука быстро перехватывает кукольную руку и из-за двери доносится сонный и тихий писк: «Мерси…»
<1927>
ЖЕЛЕЗНОЕ КОЛЕЧКО*
В глухом углу сада, в глубине липовой аллеи, жалобно кричала птица. Хлопала крыльями, дергалась и шипела… Гриша навострил уши, прислушался: «Что за штука такая?» И побежал вдоль огородной сетки на крик.
Вот так история! В гамаке, между двумя старыми липами, бился скворец. Запутался, до половины провалился в петлю — ни взад ни вперед.
— Постой, постой… Не брыкайся, сейчас я тебя распутаю.
Скворец был умный: не испугался маленьких рук мальчика и покорно позволил сложить крылышки и вытащить завязнувшие лапки.
— Вот и свободен. Лети, куда хочешь. А гамак, дружок, совсем не для тебя. Качайся лучше на ветках…
Скворец взлетел на зеленевшую над гамаком лозинку, внимательно наклонил шейку и вдруг, представьте себе, тоненьким человеческим голосом заговорил:
— Спасибо, мальчишка. Вот уж никогда не забуду!
Гриша так и присел:
— Ты умеешь говорить?! Ах ты, Боже мой!..
— А почему бы старому скворцу и не говорить? Наслушался, как люди вокруг трещат, — и перенял. Штука нетрудная… Что ж тебе, мальчик, подарить за твою услугу?
— Да ведь ты ж птица. Велосипеда все равно не подаришь, а так — у меня все есть.
— Велосипеда не могу, это правда. Ты что-нибудь полегче придумай…
Гриша задумался. Посмотрел вдруг на лапу скворца, которой тот расправлял перышки, и спросил:
— Что у тебя на лапе за колечко? Как оно к тебе попало?
— Секрет. Колечко, брат, особенное.
— Почему особенное?
— Стоит с ним вокруг какого-нибудь места облететь или обежать, ну, хоть вокруг вашей усадьбы, и все живое, все, кто в усадьбе живут, — и люди, и всякая животная тварь — сразу вернутся в свое детство. Станут маленькие-премаленькие…
Мальчик захлопал в ладоши:
— Ты правду говоришь?!
Скворец обиделся:
— Это сороки врут. Скворцы — птицы серьезные.
— Извини, пожалуйста. Я не знал… Слушай, ты такой умный, умнее… страуса! Подари мне это колечко. Подари, — подари, подари! Ну, пожалуйста…
Скворец покрутил шейкой.
— Жаль.
— Ну, дай хоть на неделю. Я верну… Дай, птичка, дай, мое золото… Я тебе каждое утро сладкую булочку приносить буду. И изюм. И гречневую кашу…
— Уговорил. Только помни: если захочешь позабавиться, — обегать надо вокруг усадьбы слева направо, а то ничего не выйдет. Помни же, на неделю…
Скворец сбросил клювом с лапы кольцо, захлопал крылышками и полетел в чащу, — Бог его знает, какие у него там дела были…
Ах, как колотилось у мальчика сердце! Осмотрелся — ни души, и помчался вокруг парка вдоль старой стены, слева направо, пока не сомкнулся круг у самого гамака под липой.
* * *Гриша осторожно подкрался к дому. Двери и окна настежь. Взрослых точно сквозной ветер выдул. Из столовой доносился детский писк. Кто это там пищит?
На пороге столовой он остановился и протер глаза. Маленькая девчурка (совсем такая, как мама в старом альбоме, когда ей было пять лет) укладывала в картонку из-под шляпы куклу и плохо с ней разговаривала.
Гриша заложил руки за спину и осторожно подошел поближе:
— Здравствуй, козявка! Как тебя зовут?
— Наташей. И совсем я не козявка.
Мальчик вздрогнул. Конечно, это она! Маму ведь тоже зовут Наташей. И у девочки точно такие же панталончики с рубчиками, юбочка колокольчиком и вздернутый бойкий носик, как у мамы на карточке.
— А ты кто такой? — спросила девочка.
Мальчик обиделся и глубоко вздохнул.
— Я — Гриша. Твой сын. Разве ты меня не узнала?
— Глупошти. Мой шын шавшем другой.
Она вытащила из картонки замусленного клоуна и показала его Грише.
— А кукла моя дочка. У нее корь. Пошторонишь, пожалушта, не заслоняй ей швет…
Гриша посторонился. Что с ней, шепелявкой, делать, если не узнает? Она разрыла в мягких тряпках ямку, уложила куклу и стала напевать песенку, знакомую Грише еще с раннего детства:
«Все шпят… Шпи и ты…И букашки, и чветы,И чиплята, и мартышки,И девчонки и мальчишки…»
А на мальчика, стоящего перед ней, даже и не взглянула больше. Мало ли их, мальчиков, на свете.
Гриша совсем надулся. «Хорошая мама, — деревянный паяц ей сын, а я будто пробка, которая на полу валяется».
В кабинете кто-то отчаянно запищал. Он подкрался к дверям и посмотрел в щелку: дядя Вова! — Сразу его узнать можно было: чубик над лбом, круглая головешка и вишневая родинка над левым глазом… Он лежал в бельевой корзинке и отчаянно болтал голыми пухлыми пятками, а щенок изо всех сил тащил из-под него пеленку.
Гриша шлепнул щенка, тот радостно обернулся, подпрыгнул и лизнул мальчика в нос. Слава Богу, хоть этот узнал. «Тузик, Тузик! Ах, ты собачий младенец…»
Еще сегодня утром он был старой легавой собакой, глаза слезились, мух — и тех ловить перестал. И вот тебе на — щенок. Только напрасно Гриша думал, что щенок его узнал, — просто вошел в дверь новый человечек, отчего же его не лизнуть в нос?
А где же папа? Ага, вон там в углу на ковре строит карточный домик. И такой же серьезный, как всегда. Только волосы золотистые, а медальончик на шее тот же самый — синяя эмаль с белым ободком.
Гриша подошел и опустился на ковер рядом. Спрашивать уже ни о чем не решался. Папа покосился на Гришу:
— Ты племянник садовника? Который вчера приехал?
— Нет. — Гриша чуть не заплакал с досады. — Сам ты племянник садовника.
Папа удивленно повернул голову:
— Не хочешь и не надо. Кукса какая. Не смей дышать на мой домик. Дыши в пол.
Гриша рассердился. Дать ему шлепка, что ли? Неудобно, все-таки он вроде папы…
Мальчик топнул ногой по ковру — карты рассыпались, и побежал скорей на кухню.
У дверей обернулся: опять строит. Такой уж характер.
Толстая девчонка с серыми на выкате глазами, — точь-в-точь, как у кухарки, — стояла перед скамейкой и лепила из песка пирожки.
— Здравствуйте, Дуняша. Что у вас на обед сегодня?
— А ты почем знаешь, что меня Дуняшей кличут?
— Вот так и знаю. На первое — перловый суп?
— Никакой не перловый. Суп из герани на первое.
Она показала ему чашку с холодной водой, в которой плавали цветы и листья герани.
— А на второе?
Дуняша со вкусом вытерла кончиком фартука нос и задумалась.
— Не знаю. — Она показала ему замазку и горку толченого кирпича. — Ленивые вареники разве сделать?
Что будет на третье, Гриша и спрашивать не стал. Крем из толченого стекла, должно быть.
— А где няня?
— Кака така няня?
— Агафья! «Она тоже теперь, верно, маленькая», — подумал мальчик.
— Агафья там, под лестницей. Кукольные рубашки стирает.
Под лестницей на табуретке стояла суповая миска из любимого маминого сервиза, и в ней маленькая нянька, засучив рукава, подсинивала какие-то крохотные тряпки.
Гриша решил навести порядок — чего ж с ними стесняться, если они ничего не понимают.
— Разве можно в суповой миске стирать, кикимора?
Девочка так и взвизгнула:
— Я кикимора? Да ты откуда, Таракан Иванович, взялся-то?
— Я мамин сын, — обиженно огрызнулся Гриша. — Ты сама всегда ворчишь, когда непорядки. Отдай миску!
