Юрий Томин - Нынче все наоборот (Журнальный вариант)
Славик молча ждал, что будет дальше.
— Ну, что молчишь? — спрашивал папа.
— А что мне говорить?
— Но ты понял, что я тебе сказал?
— Понял.
— Ну, то-то, — говорил папа, хватал пальто и мчался на студию.
А заставлять, показывать и учить Славика приходилось маме.
Тихонько открыв дверь, Славик вошел в квартиру и прислушался. Было тихо. На кухне, на газовой плите стояли укрытые полотенцами кастрюли с едой. Значит, мама после школы успела забежать домой, сготовить и умчалась на очередное собрание.
От еды Славик отказываться не собирался. Тем более, что на второе были голубцы. Голубцы есть — это вам не уроки учить. Славик съел три голубца, но посуду после себя мыть не стал. Посуду мыть — это вам не голубцы есть.
Затем Славик достал из портфеля книжку, которую одолжил ему на один вечер Генка Стрельцов, и направился в комнату. Часть этой книжки он сумел прочитать на последнем уроке. Славик как раз дошел до места, где один второклассник вступил в схватку с тремя бандитами и уже успел обезоружить двоих, но тут раздался звонок и пришлось отрываться на самом интересном месте.
Славик открыл дверь в свою комнату и увидел папу. Тот спал на диване с учебником английского языка на груди. Лицо у папы было вполне мирное, как в телевизоре. Но не успел Славик дать задний ход, как папа шевельнулся, открыл глаза, заметил Славика, и сразу лицо его приняло домашнее выражение.
— Тебя-то я и ждал, — сказал папа и сел, спустив ноги с дивана. — А ну, говори немедленно, что это за фокусы.
— Никаких фокусов нет, — сказал Славик.
— Молчать! Отвечай как следует!
— Молчать или отвечать! — спросил Славик.
— Ну-ну, — грозно сказал папа, — ты у меня смотри! Я тебе не мама, я с тобой церемониться не буду!
— А что мне говорить?
— Сам знаешь!
— Не знаю.
— Может быть, тебе напомнить? — еще более грозно сказал папа.
— Как хочешь.
— Хорошо, — сказал папа голосом совершенно ужасным, похожим на рычанье льва. — Я тебе напомню. Но учти: теперь уже не жди никакой пощады.
Папа обождал немного, словно хотел дать Славику время опомниться и попросить пощады. Славик не попросил. Он знал: чем страшнее рычит папа, тем меньше нужно его бояться. Наверное, все силы уходили у него на рычанье, а для настоящей расправы их уже не оставалось.
— Р-р-р… — повторил папа. — Я так и знал: ты растешь слюнтяем и трусом! Мало того, что ты хулиганишь на улице, ты еще, как последний воришка бегаешь от людей. Но, черт побери, я выбью из тебя эту трусость! Я заставлю тебя вырасти порядочным человеком! Советую задуматься над моими словами!
Славик задумался. Нетрудно было сообразить, что папины обвинения сильно отличались от маминых. Мама хотела, чтобы сын вообще не бил стекол и не сшибал с ног прохожих. Папа, очевидно, допускал, что такое может случиться, но при этом требовал, чтобы сын не убегал от расплаты.
— А ты сам бы не убежал? — спросил Славик.
— Никогда! — с гордостью заявил папа. — Не думай, что я в детстве был таким уж тихим ребенком… Я тоже позволял себе иногда… гм… пошалить. Но я всегда… Я хочу сказать: никогда не пытался… гм… Короче говоря, ты понял меня?
— А я бы тоже не убегал, если бы знал, что она меня видела, — сказал Славик.
— Кто видел?
— Продавщица.
— Какая продавщица?
— Которая в тебя влюбилась.
— Что?! — загремел папа. — Что еще за новости! Откуда ты взял эту глупость?!
— Никакая не глупость, — сказал Славик. — Про это все знают. Когда ты мимо магазина идешь, она всегда на тебя смотрит, как дурочка.
— Бред какой-то! — возмутился папа. — Кто тебе сказал такую чушь?
— Не чушь, — продолжал Славик стоять на своем. — У нее за стеклом твоя фотография.
— За каким стеклом?
— На витрине, где колбаса лежит. Она обратной стороной приклеена — днем не разобрать. А вечером, когда за прилавком свет горит, она просвечивает.
— Это какая-то чепуха, — сказал папа и задумался. По лицу его было видно, что он недоволен. Непонятно только, чем недоволен. Тем, что фотография вообще висела в магазине, или тем, что была она в колбасном отделе, а не в каком-нибудь другом. Впрочем, все это для Славика было неважно. Важно было, что приближалось время папе идти на студию, а разговор еще не дошел до главного.
— Но откуда она могла взять мою фотографию? — недоумевал папа. — Я не актер, а только диктор, и мои фотографии не продаются в киосках!
— Мама тоже так говорила, — сообщил Славик.
— Что?! — закричал папа, но в то же мгновение успокоился и сказал спокойным дикторским голосом: — Славик, ты, может быть, иногда позволяешь себе некоторые… гм… глупости… Но я всегда знал, что ты мужик откровенный. Скажи мне, что говорила мама?
— Она сначала тоже говорила: «Откуда там его фотография?»
— А ты что ответил?
— А она не мне говорила, а по телефону.
— Кому?
— Какой-то своей знакомой, — ответил Славик, отметив про себя, что на этот раз никто ему не сказал о том, как нехорошо подслушивать.
— Только этого не хватало! — возмутился папа. — А что она еще говорила?
— А еще говорила, что она была в магазине и все рассмотрела.
— Что же она там рассмотрела?
— Фотография вырезана из телевизионной программы. Помнишь, там тебя печатали?
Папа вздохнул с облегчением. С лица его сошло телевизионное выражение и появилось домашнее. Он сурово взглянул на Славика и прорычал:
— Я-то помню! А вот ты помнишь, что подслушивать чужой разговор бессовестно?
— Ты же сам меня спрашивал.
— Ты не вали с больной головы не здоровую! Я тебя спрашивал про твои фокусы. А ты мне морочишь голову с какой-то продавщицей!
— Так это она адрес сказала, где ты живешь. Я бы и не убегал, если бы знал, что она скажет. Чего убегать, если все равно домой придут?
— Кому сказала? При чем тут мой адрес?
— А этому дяденьке, у которого я стекло разбил.
— Откуда же она мой адрес узнала?
— Мама тоже так говорила.
— Когда говорила?
— Вчера вечером. По телефону.
Папа схватился за голову и зашагал по комнате. Он дважды прошел из угла в угол, остановился у окна, побарабанил пальцами по подоконнику и вернулся к Славику с таким видом, словно готов был разорвать его на куски.
— А что она еще говорила?! — рявкнул папа.
— Сначала она говорила про адрес. Потом оказалось, что продавщица не адрес сказала, а только фамилию. Адрес они на студии узнали, когда туда позвонили.
— Значит, ты снова подслушивал! — загремел папа. — Да еще теперь на студии станет известно про твои фокусы. Ты знаешь, что я с тобой сделаю?!
Этого Славик не знал. Зато он знал, что папино время подходит к концу. Он взглянул на часы. Перехватив взгляд, папа посмотрел туда же. Стрелка приближалась к четырем. Пора было бежать на студию. На воспитание сына оставалось всего лишь минуты три, и папа решил уложиться в оставшееся время.
— Ты на самом деле отказываешься нам подчиняться?! — крикнул он, пытаясь засунуть ноги в ботинки.
— Да, — ответил Славик.
— Ерунда! Я из тебя вытряхну эту дурь! — сказал папа и заметался по комнате в поисках пиджака. — А ну, подойди ко мне.
Подойти к папе было довольно трудно, ибо он все время бегал по комнате. Славик сказал:
— Не подойду.
— Нет, подойдешь!
— Нет, не подойду!
Папа снова взглянул на часы. Оставалось еще полторы минуты. Папа лихорадочно думал, что бы еще приказать сыну.
— Немедленно марш на кухню! — крикнул папа, натягивая пиджак.
— Зачем? — спросил Славик.
— Принеси мне стакан воды!
— Не принесу! — сказал Славик.
— Включи свет!
— Не включу!
— Телевизор!
— Нет!
— Приемник!
— Нет!
— Вот черт! Пропади ты пропадом! — крикнул папа уже не Славику, а галстуку, который никак не хотел завязываться.
— Не пропаду! — храбро ответил Славик, и в это время часы на стене начали бить свои законные четыре удара.
— Ты у меня смотри! — воскликнул папа, выскакивая в переднюю. — Я тебе не мама, я с тобой церемониться не буду!
Славик вышел за ним следом. Папа пытался надеть пальто, не снимая его с вешалки. Это ему не удавалось. Папа боролся с пальто и рычал:
— Ну что ты молчишь?!
— А что мне говорить? — спросил Славик.
— Но ты понял, что я тебе сказал?
— Понял.
— Вот то-то! — крикнул папа, дернул пальто и оторвал вешалку. Надевая пальто на ходу, папа открыл дверь и выскочил наружу.
— Смотри у меня! Я тебе не мама! — донеслось до Славика уже с лестницы, и на сегодня все кончилось.
А через час Славик снова встретился с папой. Тот глянул на него с голубого экрана, улыбнулся ему и сказал приятным дикторским голосом:
