Юрий Коротков - Абориген
— Куда? Куда? — Борька спрятал письмо за спину. — Думашь, за красивые глаза отдам? Пляши!
Витя под хохот ребят отбил, как умел, чечетку, отставил сапог и залихватски хлопнул по голенищу:
— Ап!..
Вечером он подошел к Борьке, который возился с застучавшим на обратном пути движком, присел на корточки.
— Спасибо за письмо. В отряде, как в армии, письма — вещь необходимая.
— А то! — сказал Борька на всякий случай. Сам он никогда в жизни писем не получал. Витя помолчал, наблюдая за проворными Борькиными пальцами.
— Сколько их было? — вдруг спросил он.
Борька отвернулся, потрогал синяк, нехотя буркнул:
— Четверо.
— Да-а... Это серьезно. Ну-ка, встань, — Витя поднялся и выставил вперед ладонь. — Бей. Да не бойся, от души бей, как этих бы четверых!.. Ну, еще! Еще!
Борька, ожесточенно сопя, изо всех сил молотил кулаками в его широкую ладонь.
— От уха замахиваешься, — сказал Витя. — Запомни: побеждает не тот, кто сильней, а тот, кто быстрее. А теперь смотри внимательно. Бей меня в плечо...
Он небрежно, будто от комара отмахиваясь, отвел чуть в сторону бьющую руку, схватил за рукав и легонько дернул на себя, продолжая Борькино движение.
Борька растянулся на земле.
— Понял? Надо только чуть-чуть помочь ему самому упасть. На досуге займемся.
— Здорово! — Борька отряхивался, с восхищением глядя на невозмутимого Витю. — А ты где служил? — На юге.
— На границе?
— Еще южнее.
— А-а... — не сразу догадался Борька.
— Ага, — Витя подмигнул ему и пошел к палаткам.
— А медаль у тебя есть? — крикнул Борька вдогонку.
— Есть.
— Какая?
— Золотая. За десять классов.
Борька проверял сеть, выпутывал из ячеи рыбу. Степан сзади курил, развалясь на сиденье с веслом на коленях.
— Чего ты со старшим сцепился?
— Да-а... — Степан плюнул в воду. — Устроили коммунистическую уравниловку. Я на бульдозере один на две бригады пашу, а эти цуцики гайку по-человечески закрутить не могут. За сто верст перлись — песни у костра петь... Им что, они в кооперативах, у мамы с папой под крылышком. А мне деньги нужны, деньги! У меня стипендия сорок, предки на пенсии... Ты знаешь, что такое — в Москве без денег? Ты не человек! Ноль! Тьфу! Пустое место! Каждый цуцик сквозь тебя смотрит... Скинутся они... Я вам скинусь!.. Знаешь, — вдруг тоскливо сказал Степан, — я когда в универ поступил — нормально поступил, без блата — я в последнюю ночь дома лежал, ворочался, заснуть не мог. Все, думаю, вырвался — сейчас приеду в Москву, и такая жизнь начнется! Такая жизнь! Удивительная! Как в сказке... А ничего не началось... Это издалека все сказкой кажется... — он замолчал.
— Слева гребни разок.
Степан зажал папиросу в зубах, щурясь от дыма, махнул веслом и опять развалился нога на ногу.
— Слышь, Абориген. Ты говорил, здесь можно на муксуне прилично заработать?
— Но.
— Ты места эти знаешь? Где муксун идет?
— Пески-то! Вслепую пройду.
— Так, может, попробуем, а? На двоих?
Борька наколол палец об ерша, сунул в рот.
— У меня трехстенки нет, — сказал он погодя.
— Так возьми у кого-нибудь. Говорил же — все тебя знают. Можешь?
— Могу, — ответил Борька без всякой охоты и замолчал, перебирая свою худую сеть.
— Ну так что? — нетерпеливо спросил Степан.
— Колчака понагнали со всей Оби. Хорошо, если свой накроет — сеть отымет. А если вартовский или мансийский — пойдет шаманить: где права? документы на лодку?.. Я ж ее со стоянки угнал, когда Феликс продать хотел. Она ж на мать записана, по наследству...
— Дурак ты, Абориген! Трояки собираешь, а тут за ночь можно на твою мореходку заработать... Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Пил шампанское?
— Не.
— Ну вот... Струсил, что ли?
— Чо мне трусить-то... Просто...
— А заливал-то! Заливал! Первый рыбак на Оби! Я уж и правда поверил, — Степан махнул рукой и отвернулся.
— Я — струсил? — завелся Борька. — Я заливал? Да ты чо? Да пойдем хоть завтра!
— Нет, я не напрашиваюсь... Не хочешь — не надо...
— Завтра за сетью сгоняю. Струсил! Да ты думай, чо говоришь-то! — не мог успокоиться Борька.
Юра нехотя отдал ему свою трехстенку.
— Зря ты все ж таки, — сказал он. — Колчаки теперь на водометах. Не уйдешь на «Вихре».
— Говорю же — очень надо, — оправдывался Борька, принимая спеленутый брезентом сверток. — Не мне, человеку хорошему помочь. Чо, сеть пожалел?
— Да чо сеть! Пропадет — другую сплету...
— А за меня не бойся. Я теперь за ум возьмусь. В мореходку буду готовиться. Ребята помогут. В школе-то орут только, не объяснят ничо. За учебниками вот зайду.
— Это дело! Это толково... — обрадовался Юра. — Для таких ребят и рискнуть не жалко... Не скандаль опять дома-то!
— Да я туда-обратно, — Борька сиганул с ТБСки на берег и помчался домой.
Он тихонько снял бродни у порога, вошел в комнату и остолбенел: за столом сидел тренер «капитанов». Перед ним стоял Феликс, мать поодаль, у окна, скрестив на груди руки. Все трое смотрели на него. Борька рванулся было назад, но так и замер в дверях.
— На ловца и зверь бежит, — сказал тренер. — Куда же ты, пират? Хватит уж бегать-то, давай поговорим, как дальше нам жить?
— А ну, стой! — гаркнул Феликс. — Очень здесь интересно товарищ про твои художества рассказывает... И что ж дальше-то было?
— Да... Так вот, и главное-то, что в первую очередь катер отвязал. Значит, чтоб его не догнали и чтоб яхты не собрать было. Ну, ребята молодцы — на плотиках, на «Кадетах» большей частью успели вернуть. А кто вплавь, ночью-то. Двое с воспалением легких лежат.
— Чо ж они у вас хилые такие? — ехидно спросил Борька.
— А ну помолчи, когда взрослые говорят, — крикнул Феликс.
— Остальные утром нашли — к берегу прибило. А одна все-таки под сухогруз угодила — пропал «Голландец», чинить нечего, в щепки... Так вот, я говорю — раньше это еще баловство было. Мелкое, так сказать, хулиганство на воде. Но ведь это же уголовное дело! А если бы утонул кто? А если ночью-то на «Кадете», на этой спичечной коробке — под судно?
— Да-да... Да... — кивал Феликс.
— И яхта пропала. Она ведь немалых денег стоит. Кто возмещать-то будет?
— А... а вы уверены, что это он на острове начудил? Доказательства есть, свидетели? — насторожился Феликс.
— Видели его — и на острове, и когда в лодке удирал. Догнать его могли еще на берегу — не до него было, все за яхтами кинулись... Так что я говорю: акт надо писать и прямо в милицию нести.
— И пишите. Пи-ши-те! Вы что думаете, я этого уголовника, — Феликс, как пистолет, вскинул палец на Борьку, — покрывать стану? Не стану! Я простой работяга! Я в жизни копейки чужой не взял! Я так считаю: натворил — отвечай! И пусть судят, и пусть в колонию...
— Феликс, — робко окликнула мать.
— Пусть! И пусть там ущерб отрабатывает!
— Да нет, — тренер развел руками. — Вы поймите меня правильно. Если бы я хотел на него писать, я бы к вам не пошел. Я ведь поговорить пришел, по-хорошему...
— А здесь и говорить нечего, — закричал Феликс. — Пускай с ним милиция разговаривает, а по-хорошему он не понимает. Уж я-то пробовал, я перед ним колбасой катался — и Боречка то, и Боречка это, а Боречка на меня с молотком бросается. Я его, гниду, кормлю, одеваю, обуваю, а он — молотком замахивается! Нет уж, пишите, дорогой товарищ, пишите, а я еще от себя подпишу. Пусть он лучше посидит за мелочь, а то ведь он и человека убьет. Да вы на него посмотрите — ведь убьет, убьет! Он способен, вы ему в глаза посмотрите!
— Феликс! — чуть не плача позвала мать.
— Что — Феликс? Что? Весь в твоего ненаглядного. Только тот сам себе голову прошиб, а этот другому прошибет. Лодку украл у меня...
— Не твоя! — крикнул Борька. — Врешь, гад, не твоя!
— Украл, и мотор украл! Отвернись — дом растащит!
— Убью! — Борька бросился на Феликса. Тренер вскочил, перехватил его за руки.
— Видите! Видите! — торжествующе заорал Феликс. — Что ж это творится-то, а? Домой боюсь идти. Дочку запугал, головка у ней уже дергается, — Феликс, как глухарь на току, заводил сам себя и уже не мог остановиться. Он схватил плачущую Иришку, совал ее в руки тренеру. Мать отвернулась к окну. — Пишите, пишите! Думаете, я за него платить буду? Не буду!
— Да не за что платить, успокойтесь, — сказал тренер. — Яхта списанная была, ни в одной бумаге не значится. Повезло вам... Пойду. Извините за беспокойство.
— Так что же? — растерялся Феликс. — Не будете писать?
— Не буду. — Тренер взял Борьку за руку. — Пойдем-ка, пират.
Они вышли из подъезда.
— Да... — протянул тренер невесело. Прикурил, искоса поглядывая на Борьку. Тот стоял, понурив голову. — Здорово живешь... Где родной-то?
— Потонул.
— Да... Что ж с тобой делать-то, а?
Борька молчал.
— Ну вот что, — решительно сказал тренер. — Пойдем-ка к нам!
— Не пойду!
— Пойдем, — тренер силком повернул его. — Нельзя тебе одному. Совсем одичаешь. Пойдем, — и повел по улице...
Борька правил поперек воложки к острову. Тренер сидел рядом, кричал сквозь треск мотора:
