Анар - Деде Коркут
Бейрек отвечал:
— Нет, дочь кагана. Тяжко мне. Два года я в плену. Тоскую по отцу, по матери, по милым друзьям, по ясноокой возлюбленной моей.
Сельджан молвила:
— Джигит, они далеко, я близко. Они давно забыли тебя, и невеста твоя давно замужем. Возьми меня, обнимемся, прижмемся друг к другу.
Бейрек отвечал:
— Пусть я разверзнусь, как земля, рассеюсь, как песок, буду разрублен своим же мечом, пронзен своей же стрелой! Пусть не будет у меня сына, а будет — пусть десяти дней не проживет, если я, не повидавшись с отцом, с матерью, с возлюбленной, возлягу с тобой на этом ложе.
Сельджан-хатун встала и начала одеваться.
— Хорошо, я уйду, — сказала она. — Но знай, что ты навеки пленник этой крепости. Никогда ты не увидишь ни отца, ни матери, ни возлюбленной. Они далеко, я близко! Каждую ночь я буду приходить к тебе.
— А я каждую ночь буду класть меч между нами.
— Ну что ж, посмотрим, кто кого переупрямит. В конце концов однажды ночью ты оставишь меч в ножнах.
Деде Коркут играет на кобзе, приговаривает:
— Купцы — в пути, взоры Банучичек — в дороге, Бейрек — в плену. О ком же нам рассказать? О сыне Газана — Турале…
По зеленому склону горы Газылык рассыпались ярко-красные маки. Шестнадцатилетний Турал рвал цветы на маковом поле. Был Турал ясноокий юноша, словно месяц на четырнадцатую ночь. Собрал Турал букет, спустился с горы на равнину, пошел к роднику, бьющему в ивняке.
У родника, среди ив, собирались девушки, невесты. Обвязывали девушки ниткой большой палец, перепрыгивали источник, обрезали нитку и кидали ее в воду. Так выражали они сокровенное желание — поскорее выйти замуж. Младшая сестра Бейрека, Гюнель, тоже была у родника. Но она грустно стояла в стороне, ждала очереди, чтобы наполнить кувшин. Подошла к ней Фатьма Брюхатая.
— Гюнель, — молвила она, — как матушка твоя?
Гюнель отвечала:
— Как ей быть? Плачет, стенает, совсем глаза выплакала.
Фатьма вздохнула:
— Значит, судьба. Видно, Бейреку на роду так написано, — сказала она. — А знаешь, нынче осенью кончается срок помолвки у Банучичек. Брат выдает ее за Ялынджыка.
Гюнель промолчала, глаза ее наполнились слезами. Отвернулась она и горько заплакала. Фатьма поняла, что растравила болящую рану, и заговорила о другом.
— Взгляни-ка, Гюнель, — сказала она. — Сюда идет сын Газан-хана Турал.
Гюнель вздрогнула, обернулась, посмотрела. Фатьма, хитро улыбаясь, молвила:
— В иной час его сюда и не заманишь. А как ты здесь, он непременно бродит вокруг. Э, девушка, ты что покраснела? Или причина есть? Скажи всю правду, я на таких вещах поседела. Что стесняешься? Каждой девушке нужен парень. Ну, а уж этот — такой молодец, такой красавчик, да еще ханский сын. Правда, не в отца пошел, не такой широкоплечий богатырь, и застенчив, как девушка, и слишком уж молод. Совсем еще мальчишка, что он понимает?
Гюнель, наполняя водой кувшин, то и дело поглядывала в ту сторону, где стоял Турал. А Фатьма Брюхатая так и сыпала:
— Пошла бы навстречу, не заставляй беднягу столько ждать!
Гюнель направилась к дому. Турал приблизился к ней.
— Здравствуй, Гюнель, — молвил он и протянул ей букет маков.
Гюнель отвечала:
— Какие красивые маки!
Турал молвил:
— На северном склоне горы Газылык их полным-полно. Гора нынче красная-красная, взгляни туда.
Гюнель обернулась, поглядела, но, обращаясь лицом к горе, так закрылась чадрой, что виднелись только глаза. Турал молвил:
— Гюнель, почему ты, глядя на гору, всегда закрываешь лицо чадрой?
Гюнель улыбнулась:
— Этому меня матушка научила, — отвечала она. — А ей это бабушка наказала. Говорят, пик Газылыкский для нас, огузянок, словно свекор. Перед ним мы должны закрывать лицо.
Турал тоже улыбнулся. Потом они немного помолчали. Лоб Турала покрылся каплями пота. В сердце у него было много слов, хотел он их высказать, но не умел. Они уже почти дошли до дома. Наконец Турал сказал;
— Гюнель, я хочу тебе слово молвить. Я хочу, чтобы эти высокие горы были для тебя эйлагом. Холодные родники были для тебя питьем. Мой белый шатер был для тебя тенью. Гюнель, я люблю тебя. Теперь говори ты.
Гюнель сказала:
— Ах, Турал! Чем назовут меня дурной сестрой, лучше пусть назовут старой девой; чем «бесстыжая», пусть лучше скажут «несчастная». Какое для меня замужество? Я и мои сестры поклялись: пока своими глазами не увидим Бейрека живым или мертвым, если полюбим джигита, выйдем замуж, пусть нас ужалит желтая змея. Если станем резвиться на высоких горах, пусть там могила наша будет. Если разоденемся в шелк и кумач, пусть они нам на саван пойдут. Если сядем под белым паланкином, пусть наши трупы осенит.
Они пришли. Гюнель вернула маки Туралу.
— Не гневайся, Турал, — сказала она. — Маки очень красивы, но как я войду с ними в наш скорбный дом, как посмотрю в глаза родителям…
Гюнель повернулась и ушла. Турал грустно смотрел ей вслед. Из дома слышался тихий плач.
В стороне, на камне, сидел Бейбура, его слепые очи не отрывались от дороги.
В доме Газан-хана рядами сидели джигиты, ели и пили. Газан с гордостью оглядывал их. Посмотрит направо — улыбнется, взглянет налево — порадуется.
— А где сын мой Турал? — спросил он.
Алп Ар уз сказал:
— Нынче видели его на склоне горы Газылык: цветочки рвал!
Газан нахмурился:
— Господь дал мне не сына, а дочь в облике мужа, — молвил он.
И тут вошел Турал с букетом маков. Увидев его, Газан еще пуще насупился. Это ни от кого не укрылось, и, заметив это, Турал растерялся. Он молвил:
— Отец мой, повелитель, ты сидел такой веселый, а увидел меня нахмурился. В чем причина, скажи мне, да будет моя голова твоей жертвой, отец!
Газан отвечал:
— Мой послушный сын! Посмотрел я направо — увидел брата моего Карабудага. Он сносил головы, проливал кровь, заслужил имя. Налево посмотрел — увидел дядю моего Алп Аруза. Он сносил головы, лил кровь, завоевал имя. Прямо посмотрел — тебя увидел. Ты уже шестнадцать лет отсчитал — ни голов не сносил, ни крови не пролил. Каждый из сидящих здесь завоевал право на свое место мечом, стрелою.
Ты же заходишь ко мне когда пожелаешь, расталкиваешь джигитов, садишься где захочешь, а какую доблесть ты выказал?
Турал молвил:
— Отец, я не понимаю тебя. Сносить головы, проливать кровь — доблесть ли это? Или жестокость?
— Да не о том речь, сын мой! Ты доселе не проявил себя как джигит. Не охотился, птиц не ловил, тетиву не натягивал, стрелу не пускал. Вот, полюбуйся, в руке у тебя не меч, а цветы. А что как я завтра умру? Ведь не отдадут тебе ханского венца. Чувствую это, думаю о конце — и горюю!
Турал молвил:
— Полно, сын ли учится доблести у отца или отец у сына? Ты хоть раз брал меня на охоту, учил натягивать тетиву, пускать стрелу, управляться с мечом?
Газан ударил ладонью о ладонь, расхохотался:
— Джигиты, а ведь парень верно подметил, в точку попал. Верно, что мы отлеживаем бока, встаем — спина не разгибается. Возьму этого парня на охоту. Птиц наловим, лосей, оленей постреляем. А вернемся — и вместе станем есть, пить и веселиться!
Карабудаг сказал:
— Мудрая мысль, господин мой Газан!
Аман сказал:
— Верное решение, хан Газан!
Алп Аруз сказал:
— Правильно, Газан, но в девяти туманах отсюда стоит войско Кыпчак Мелика. Ты уходишь, а кому поручаешь свою землю?
Газан отвечал:
— Хватит ли у Кыпчак Мелика смелости напасть на мою землю? В небе высоком стану черным облаком и прольюсь на врага, белой молнией стану и ударю в него, вспыхну огнем и сожгу его, как камыш, — девятерых по одиночке пересчитаю.
Алп Аруз молвил:
— Тебе лучше знать!
Газан отвечал:
— Я отведу этого парнишку туда, где сам сражался, преломлял копье, обнажал меч. Это ему еще понадобится!
…Газан и сын его Турал вооружились, сели на коней. Бурла-хатун вышла из своего шатра. «Первая охота моего мальчика!» — сказала она. Благословила его, выплеснула вслед коню ковш воды.
Вслед Газану и Туралу смотрела еще одна пара глаз — враждебно, злобно, с ненавистью: глаза Алп Аруза.
Газан с Туралом скрылись, и Алп Аруз сказал джигитам:
— Не подобает нам, джигиты, без Газана сидеть, есть и пить в его доме. Он уехал — давайте и мы разъедемся по своим землям. А когда Газан с сыном будут возвращаться с охоты, выедем им навстречу.
Джигиты это одобрили.
В развалинах Алп Аруз говорил всаднику под черным башлыком:
— Коню приделай птичьи крылья. Путь семидневный проскочи в семь мгновений ока. Отнеси весть Кыпчак Мелику. Газан с сыном сейчас на охоте в Сурмелй, в Дарашаме. Отправились вдвоем. Скажи, такого случая больше не будет.
Всадник под черным башлыком понесся как ветер.
