Евгения Басова - Уезжающие и остающиеся (сборник)
От женщины-горы остро пахло потом. Голова её была обвязана платком.
Я стояла рядом и думала, как не идёт ей платок. Неужто она никогда в зеркало не смотрится?
– Спрятала бы ты эту красоту, пока её не засидели мухи, – между тем учила крупная женщина продавщицу. – А то обидно будет, если такие банты мухи засидят.
– Но тогда их никто и не увидит, – возражала худая продавщица. – Кто же их купит, если их не будет видно?
– А их и так никто не купит, – предсказывала крупная женщина. – Кому их покупать? Детей-то – считай нет! Мой, да ещё Шурик Малинин, да Серёга Ужов. Все мальчики. Катька Малинина – так та невеста уже, ей помаду покупать, а не банты. И всё. Дети-то в деревне не больно родятся. Вырастут наши – кто останется?
Тут продавщица не согласилась с ней:
– Как так – детей нет? А Макар? Макарка? Про крестника забыла?
И гостья в ответ ей расплылась, заулыбалась:
– Да, как же, Макар, Макарчик, да, крестник мой… Но ведь он мальчик, ему банты незачем!
И тут же пустилась рассказывать:
– Знаешь ведь, Настасья, как так вышло, что он Макарка? Это уж я племяшей умолила, Юрку с Галкой, чтоб если мальчик, то назвали бы Макаром. В память моего Макар Михалыча…
Женщина громко всхлипнула.
– Да мне рассказывали, Наталья, – поспешно сказала продавщица. – И Валька Петрова у меня была, и баб-Галя рассказывала, как ты к ним ходила…
Наталье, видно, не понравилось, что её перебивают. Она шумно вздохнула и сменила тему.
– А банты всё ж таки ты, Настя, убери. Испортишь ведь. Мухи засидят, не отстирается.
И стала возмущаться:
– Понавезут вечно, что не нужно! Девочек нет – а банты привезли. Нет чтоб сандалий привезти! У моего Лёньки сандаля порвалась. Он её ленточкой подвязывает. Видала, нет? Так ведь и ходит с ленточкой.
Настя предложила:
– А ты бы в Собакине сходила в магазин. Или в Кувакине. Там в универмаге обувной отдел…
Наталья махнула рукой:
– Без Лёньки-то не сходишь, обувь мерять надо. А Лёнька что ни день – с утра до ночи на работе. А бывает, там в хозяйстве у Михал Григорича и ночевать останутся, с Шуркой Малининым.
И тут же сообщила доверительно:
– Но и платит он хорошо, по совести, Михал Григорич…
Мы с Костей сами могли бы продолжить – рассказать, что неизвестному нам Лёне купили на заработанные деньги в прошлом году. Мы уже поняли, что это мама того мальчика, про которого Катя вчера так горячо говорила: «Он не мой, не мой!» – и голос у неё прерывался. Всё совпадало. И отца звали Макар Михалычем – а сейчас его больше нет. И… всё остальное.
Странное дело! В деревне что, положено всё подряд рассказывать – и друг про друга, и про самих себя?
Нам с Костей надоело ждать, и мы вышли из магазина. Никто так и не поинтересовался, что нам надо было.
Зато Пальма как нам обрадовалась! Она уже устала дожидаться и теперь прыгала, как олень, на длинных ногах. И я, увидев её, сама не заметила, как тоже стала прыгать и хлопать в ладоши. А Костя закричал, как кричат индейцы:
– У-ва-ва-ва-ву!
Когда кричишь громко и хлопаешь ладонью по губам, так получается. Это сигнал индейцев, папа нам показывал. В детстве они играли так, папа с друзьями…
Тут же за ближним забором показалась женщина. Вышла на сигнал.
Спрашивает:
– Это вы, что ли, к нашей баб-Ане приехали? К Анне Ивановне-то? Я слышала, у неё остановились городские…
И облокотилась о перекладину в предвкушении разговора.
Мне сразу стало тоскливо.
Тут Костя ей скороговоркой ответил:
– Приехали! К Анне Ивановне!
И, спохватившись, добавил:
– Здравствуйте!
Схватил меня за руку – и мы бросились вперёд по улице.
Пальма – за нами.
Но, конечно, она сразу нас обогнала.
16. Счастье
Деревня быстро кончилась. А мы всё летели вниз по просёлочной дороге, а потом забирались вверх, на холм.
И с холма там такое открывалось, что это – счастье было.
Я потом, в городе уже, вспоминала: вот это было счастье! Кажется, что ты летишь, над всеми холмами, в этом воздухе, наполненном запахом трав. Твои волосы и плечи касаются этого особого воздуха, ветер шумит. Ты кружишься на холме, платье раздувается – и не нужны тебе никакие чёрные шорты. А потом, уже совсем закружившись, падаешь в траву – и мир переворачивается, холмы встают там, где было небо. И кажется, ты чувствуешь, как Земля кружится.
Где-то далеко, на склоне другого холма, паслось стадо. Крошечное отсюда. И совсем маленькими были фигурки пастухов. Я стала отгадывать, кто из них Катя. А потом подумала, что, может, это совсем другое стадо, не липовское. Почему-то вспомнила Ретта с его Грандсоном и представила, что всё под нами занято колышущимся морем – везде, куда ни глянь, сплошь спинки, спинки овец. Над ними возвышаются всадники…
Почему Катя не пасёт коров верхом на лошади? Она бы смогла – такая спортивная!
И ещё я подумала: вот если подняться высоко-высоко, то можно ли с ходу различить, где Липовка, а где Австралия или другие места Земли? Если стоит лето, всё зеленеет и не понять издалека, какие в лесу деревья, и домов тоже не видно…
Я спросила об этом Костю. Он сказал, что всё дело в рельефе. Где-то под тобой будет совершенно ровная площадка, её с нашей местностью не спутаешь… Но можно найти и такие, как у нас, места: чтобы всё время холмы, холмы…
Пальма лежала на вершине холма рядом с нами. А потом, когда мы решили дойти до леса, она помчалась вперёд и скрылась среди деревьев. И всё – нет её. Как будто она только и ждала момента, чтобы удрать в лес.
Мы звали, звали её. Потом я спросила:
– Как ты думаешь, она сможет найти дорогу домой?
Костя успокоил меня:
– Она же собака…
Так мы всё шли, шли, то сбегая вниз, то поднимаясь наверх с разбегу. И вдруг между двух холмов нам открылось…
Под нами, внизу, был чудесный пруд!
Его берег был усыпан песком.
Там и здесь стояли разноцветные грибки от солнца.
И ни души.
В стороне виднелись домики – какое-то село.
– Это Собакино, – сказал Костя. – Собакинский берег. Оказывается, мы сделали крюк!
Мы обошли пруд, сами того не заметив. На этот берег нас не пустила вчера Анна Ивановна.
А теперь никто не мог бы нас не пустить!
Конечно, мы обещали не купаться! Но кто бы устоял, если жаркий день и перед тобой такой уютный, такой чистый пляж? А плавать мы умеем, мы же занимались в бассейне!
17. Ёжик солёный
Мы скорее разделись – и в воду. И уж кричали и брызгались как никогда. Никто же не видел нас. Разве что Пальма. Она примчалась откуда-то и носилась теперь по берегу. Мы пытались и её затянуть купаться, но Пальма никак не шла в воду. Мы тащили её вдвоём, а она упёрлась передними лапами и вдруг стала тоненько пищать, точно обиделась. Мы и выпустили её. Пальма тут же умчалась с берега, а мы снова полезли в пруд.
И только когда мы уже накупались так, что руки-ноги дрожали, оказалось – нас видели!
Мы лежали, зарывшись в песок. Не хотелось ни разговаривать, ни думать.
И тут вдруг откуда-то раздалось:
– Ррр! Гав! Гав! Ррр! Гав!
И сразу понятно было: это не собака, это человек дразнится.
И верно, лаял какой-то паренёк.
Он появился неожиданно. Мы увидели, как он поднялся из ложбинки между холмов, а за ним – ещё двое. И что они хотели от нас, было понятно сразу – по их лицам. Я подумала: вот такие когда-то доводили папу: «Эй, очкарик!»
– Очкарики собакинские! – сказал один парень.
Он захватил под ногами у себя пригоршню грязи, тут же слепил комок и кинул Косте в лицо.
Костя опешил.
– Ты что…
Снял очки – у него минус шесть, потянулся за майкой, чтоб протереть стёкла, и тут в него другой комок полетел, и меня тоже стукнуло что-то в грудь, а потом сразу в подбородок. Стало больно, и на зубах заскрипел песок.
– Попробуйте, собакинские, нашей грязцы, – сказал другой, чернявый, улыбаясь во весть рот.
Костик вскочил на ноги. Я знаю, каково это, без очков: всё мутное. Но врага, подошедшего к тебе вплотную, ты видишь ясно. Костя поднял руку, защищаясь от одного. Но их уже трое рядом – неясно, на кого смотреть… И тут я закричала, как только могла:
– Не трогайте его!
Вцепилась одному в майку – и тут же отлетела в песок. Ногу внутри чем-то кольнуло, сразу от пятки до живота. Я громко вскрикнула.
Парень, который меня толкнул, глянул сверху. Сказал беззлобно, скорей с удивлением:
– А ты не лезь. Видишь – мужики говорят между собой!
Как будто Костя мечтал с ними поговорить!
Когда я подняла голову – увидела, что он тоже лежит. Нет, он ползёт – туда, где лежат его шорты! И вот уже… У него в руках железка, которую он нашёл вчера. Которой вырыл яму в саду, в малиннике.
Ею не только рыть землю можно! Костя вскочил на ноги – и держит её перед собой. А двое мальчишек прыгают вокруг него, боясь приблизиться. Я видела: им жутко, и в то же время их охватил весёлый и злой азарт. Как будто это игра такая – «повали Костю». И – не получи при этом железкой по мозгам. Им в удовольствие прыгать вокруг него, пружинить сильными ногами… Каждый старается вытянуть ногу так, чтобы Костикову ногу зацепить, чтобы он снова упал.
