Михаил Горбовцев - Мишкино детство
— Ну, как вырасту — разорю.
— А то давайте в Андрея сыграем.
— В какого Андрея?
— Платонушки племянника. Был штукатур, потом почти на инженера выучился, а потом его на край света сослали, где птицы на лету мерзнут.
— Не, в этого не надо, — возражает Митька. — Лучше в Савицкого. Я Савицким буду…
Солнце почти спряталось. От него остался только маленький красный ноготь. Откуда-то донеслись стук колес, ржанье жеребенка и лай собак.
Скрипнула Мишкина калитка. Из трубы Никанорычевой избы медленно поплыл дым — наверно, Никанорычевы поставили самовар. Положив палец в рот, у калитки Дарьина двора стоит грустная маленькая Олятка.
От Митькиного двора донесся голос матери: она звала Митьку домой.
— Миш, так ладно, я буду Савицким? — говорит Митька поднимаясь.
У Мишки еще не прошла жалость к другу. Он сейчас готов бы не только сделать Митьку Савицким, а самим Иваном-царевичем.
— Ладно, — говорит Мишка.
Победа
Если бы не отец, то Мишка так, пожалуй, и не смог бы никого побороть из своих сверстников. Выручил отец.
— Хочешь, научу, как добыть силу богатырскую? — сказал он однажды Мишке.
— Хочу.
— Тогда слушай…
И отец рассказал, как когда-то давно, когда он был еще маленьким, как Мишка, через Вареновку проходил отставной солдат. Солдат этот попросил у отца кусок хлеба. Отец отрезал и вынес ему чуть не пол ковриги. За это солдат научил отца добывать силу богатырскую. Наука оказалась очень простой: отец должен был по этой науке каждый день носить воду, рубить дрова и при этом про себя приговаривать: «Расти, сила богатырская». Отец носил воду, рубил дрова и стал сильным.
— Только воду надо не сразу по ведру носить, — пояснил отец, — а сначала недели четыре по четверть ведра, потом по полведра и затем уже по ведру.
— А как по ведру — так и бороться можно, — подсказал Мишка.
— Нет… Когда бороться, тогда скажу, — возразил отец.
Дома отец бывал редко. Но когда приходил домой, Мишка сгибал руку и первым долгом спрашивал:
— Ну как, пора?
Отец пробовал мускулы и говорил:
— Нет… еще как голубиное яйцо. Вот когда станет к куриному подходить, тогда можно…
Долго и терпеливо носил Мишка воду, рубил дрова. Наконец, один раз, потрогав мускулы, отец улыбнулся и сказал:
— Теперь можно…
Мать, слышавшая этот разговор, нахмурилась и стала ругать отца.
— А что ж, по-твоему, курица — и та пусть мальчишку клюет! — возражал отец.
Наука отца пошла впрок. Почти всех ребят-одногодков Мишка стал побеждать. Таких же, как Юрка и Сашка, он одолевал любой рукой: хоть правой, хоть левой. Но Митьку, своего лучшего друга, никак побороть не мог. Сколько раз бывало сцепятся, повозятся и разойдутся. Один раз Мишка до того обозлился, что, будто нечаянно, ударил Митьку по носу, а Митька сбил Мишке шапку. Завязалась драка. Разняли мужики.
Санька, старший Мишкин брат, видел эту борьбу и хотя с Мишкой был в ссоре, но, укладываясь спать, шопотом укорял его:
— Вот потому ты и не сбарываешь Митьку, что не ешь нижних корок.
Из-за корок Санька был, собственно, и сердит на Мишку. Оба они срезают лучшие корки на хлебе. Когда хлеб пекся на капустном листе, тогда срезались нижние, чуть подрумяненные, но мягкие корки. Теперь лист вышел. Хлеб печется на отрубях. Теперь срезается верхняя корка. Коврига уродуется, становится как бы лысой. Мать ругает Саньку, как старшего.
— Ты знаешь, почему лошади сильные? — спрашивает Санька и тут же поясняет: — Потому что им резку отрубями посыпают. Сила — в отрубях…
Доводы Саньки показались Мишке убедительными, и он стал есть нижние корки. Но и нижние корки не помогли — одолеть Митьку никак не удавалось. И снова выручил отец. Он долго не был дома — мешал весенний разлив Гнилого ручья. Домой он пришел, когда ручей вошел в свои берега, когда Кобыльи бугры покрылись щетиной травы и стал распускаться ракитник.
— Ну как? Ребят сбарываешь? — спросил отец.
— Сбарываю, да не всех. Митьку никак не могу побороть, — пожаловался Мишка.
— А воду носишь? Дрова рубишь? — спросил отец.
— Ношу, рублю. А он тоже носит и рубит. Нижние корки на отрубях ел, а они не помогают.
— Корки не помогут, — сказал отец, — тут нужна еще сноровка. Вот пообедаем, пойдем в сарай, чтоб мать не видала, и я тебе покажу одну сноровку.
— Подножку? — спросил Мишка.
— Нет, подножку всякий знает.
В сарае отец воровато оглянулся туда-сюда, разостлал сноп соломы и стал обучать Мишку сноровке. Став на колени и схватив Мишку за руки, он старался спихнуть его с места. Когда же Мишка, в свою очередь, стал напирать на отца, тот вдруг упал на солому, Мишка кубарем полетел через отца на землю.
Отцова сноровка Мишке понравилась. Он так же хотел подмануть отца, но в сарай неожиданно вошла мать.
— Ребеночек… смалютился, — насмешливо сказала она отцу.
— А что ж… раз парень хотел научиться бороться, — смутившись, возразил отец.
— Учитель какой нашелся! Ты бы научил его лучше лапти плести.
— И лапти научу, не все сразу, — пояснил отец, но все же виновато стал убирать солому.
Мишка пошел к Семенову двору. Был праздник. У Семенова двора кружком сидели мужики и играли в карты. Возле них вертелись Ерошка, Юрка и Сашка — играли в «кучу-малу». Митька наблюдал за картежной игрой.
— Ну-ка, Миша, утихомирь их, — показал на ребят Семен Савушкин.
Мишка расшвырял ребят, и они притихли.
— Молодец! — похвалил Семен.
— Да что ж молодец, — лукаво усмехнувшись, сказал Ефим Пузанков: — меньше себя всяк раскидает. Пусть вот Митьку попробует кинет.
— Захочет — и Митьку кинет, — уверенно сказал Семен.
— Ну нет, на Митьку у него силенки нехватит, — спорил Ефим.
— Хватит, он воду носит.
— Нехватит! Митька тоже носит.
В спор ввязались и остальные мужик»: кто говорил за Мишку, кто за Митьку. Мишка молчал. Ему хотелось проверить отцову сноровку, и все же брала опаска: «А вдруг он упадет, а Митька коленкой ударит его в живот? Так и кишки могут вылезти!..»
— Ну, давай, что ль? — сказал, поднявшись, Митька.
— Вот это герой! — похвалил Митьку Ефим.
Мишке деваться было некуда. Мужики бросили играть в карты. Ребята подошли ближе. Митька и Мишка взялись крест-накрест и подальше назад отставили ноги, чтобы не попасться на подножку.
Наблюдатели хотя и спорили, но были почти уверены, что борьба, как уже много раз до этого, закончится вничью. И вдруг Мишка неожиданно упал на землю, стремительно перекинул через себя Митьку и моментально сел на него верхом.
— Ура! — закричал Семен Савушкин и восторженно захлопал в ладоши.
— Хм… Так вот скажи… — удивился Ефим Пузанков.
— Еще будем? — наклонившись к уху Митьки, спросил Мишка.
Митька плакал. Он ободрал о землю лоб. Лицо было в крови. Мишка испугался и убежал домой. Вслед за ним пришла сердитая мать.
— А это ты все виноват! — накинулась она на отца.
— Где виноват? Почему виноват? — недоумевал отец.
— Потому… Научил его бороться, — показала мать на Мишку, — а он Митьке все лицо разбил. Там страшно глянуть. И рукав оторвал. — Мать поглядела с укором на Мишку и сказала: — Лучшего друга — и чуть не убил! Хорош, нечего сказать… Вот сейчас возьму палку да отхожу тебя хорошенько…
И мать у самого Мишкина носа потрясла кулаком. Но бить не стала, только, выходя во двор, крепко хлопнула дверью.
— Ты ж как его — броском, как я учил? — спросил почему-то тихо отец, будто боялся, что его кто-нибудь услышит.
Мишка утвердительно кивнул головой. Отец зашагал по хате, потом остановился и смущенно проговорил:
— Да, оно, конечно, нехорошо: друга — и в кровь… Ну да ничего, заживет…
И отец погладил Мишку по голове. Но Мишке до боли было жалко Митьку. Еще недавно он так хотел быть победителем, а теперь ему казалось, что лучше быть побежденным.
…Митьке очень нравилась Мишкина красная железная коробочка. Мишка влез на печку, достал с комеля коробочку, вытряс из нее кремень, солдатскую пуговицу, синюю склянку, положил коробочку в карман и побежал на улицу. Ребята играли в «гусей и волков». Гуси должны были «пролетать» между воротами кузнеца Никанорыча и избой бабки Дарьи. «Волк» — Митька — с повязанным тряпкой лбом сидел, притаившись, за кузницей, подкарауливая «гусей». Мишка виновато подошел к нему и, равнодушно сказав: «Она мне надоела», отдал Митьке свою любимую коробочку.
На грязном, заплаканном лице Митьки радостно засияли серые глаза.
— Насовсем? — спросил он.
— Насовсем, — сказал Мишка и тяжело вздохнул.
Рябый
Когда Мишка укладывался спать, мать, достав из сундука узел с разными лоскутами, сказала:
