Дина Сабитова - Где нет зимы
И она мне тоже улыбнулась.
Я — на вид спокойнее некуда — вышел из магазина. Ужин у нас с Гуль сегодня был.
Денег не было.
Но я шел в сторону школы и старался не думать про деньги. Потому что как только я думал, что денег у нас теперь нет совсем и что я первый раз в жизни украл, мне становилось холодно.
Вся малышня носилась по двору, а пожилая учительница ашек сидела на лавочке и читала книжку.
Я поискал Гуль глазами. Не нашел. Учительница подняла голову, увидела меня и встрепенулась:
— Павел! Ты за сестренкой пришел?
Я каждый день в это время прихожу за сестрой, что за идиотский вопрос? Я был мрачный, голодный, без денег, я не знаю, чем завтра кормить Гуль, и мне ужасно захотелось нахамить.
— Ты… тебе… Павлик, тебе надо к директору зайти. Тебя искали…
И я сразу подумал: с Гуль случилось что-то плохое. Заболела, сломала ногу, упала, ударилась головой, увезли в больницу…
Гуль действительно увезли. Но не в больницу.
В кабинете директора меня посадили на диван, налили чаю, сунули в руки какое-то засохшее печенье, и Иван Алексеевич начал объяснять мне ситуацию. Там было все: от «ты же мужчина, глава семьи, пусть маленькой, но семьи» до «в приюте будет хорошо, а потом и мама найдется».
Я ничего не слушал. Во-первых, печенье оказалось очень вкусное, но мне дали только одно, а я хотел есть. Во-вторых, я опасался, что высыплется из кармана рис. А в-третьих, мама, конечно, найдется, о чем тут говорить.
Гуль
Никогда в жизни не видела девочек, остриженных наголо.
— Ты девочка или мальчик? — спросил Паша, когда ее увидел.
— Щас как дам, — пообещала ему стриженая.
Мы все сидим за одним столом. Столовая большая, а нас почему-то мало, всего десять человек. Четыре совсем больших девочки, какие-то маленькие мальчики, Пата, я и эта стриженая.
Она появилась утром, сразу пришла на завтрак.
Нас кормят гречневой кашей, сосиской и какао с молоком.
Каша недосоленная, так что я ем сосиску и пью какао. А стриженая съедает все и закусывает двумя ломтями хлеба, посыпав их крупной солью.
До сих пор вторая кровать в моей комнате была пустая. Я спала одна, большие девочки живут где-то в других комнатах и, кажется, в основном строят глазки Паше, а на меня вообще ноль внимания.
Я не хотела никому говорить, что мне страшно спать одной, просто попросила, чтобы пас с Пашей поселили вместе.
Но воспитательница сказала, что так нельзя. Весь день вместе можно, а жить девочки и мальчики должны в разных комнатах.
Я не знаю, как зовут воспитательницу. На самом деле их тут не одна и они все разные. Молодые и старые. Но я специально не смотрю ни на кого и не хочу запоминать, как кого зовут.
Мы же тут ненадолго, зачем привыкать?
Мама скоро найдется и нас заберет.
После завтрака стриженая девочка идет со мной в комнату, забирается на пустую кровать и начинает прыгать на ней как на батуте. Кровать скрипит и шатается, а стриженая болтает без умолку.
— Меня Юшка зовут! Ну, Юля, поняла? А лучше Юшка, ага? Ты тут давно? Я тебя не видела раньше! А я тут третий раз, поняла? Тут ничего, воспиталки нормальные. Только нету сейчас никого. Народу, говорю, знакомого нету. Наши все, ну, кто тут бывает, — все при делах, ну что. Лето же, вот так. В тот раз мы тут, в этой комнате, с Ленкой жили. Ленку знаешь? Ленку-ворону? Ну да, я поняла. Ты никого не знаешь, ты ж новенькая!
Она смешно говорит. Неправильно. Надо говорить поняла, а Юшка говорит поняла.
Можно ее поправить. А еще можно спросить, почему Ленка — ворона: у нее это прозвище или фамилия? Если прозвище, то, наверное, эта Ленка черненькая и с длинным носом. Но я молчу. Просто сижу и смотрю на Юшку. Я же тут ненадолго, зачем мне знать про эту Лепку. Я и не увижу ее никогда.
Юшке и не надо, чтобы я говорила. Она продолжает трещать.
— Думаешь, при чем тут лето, да? Так тепло же! Бегунов вообще не ловят. На них летом никто даже внимания не обращает. Из людей никто. Ну, из народа, который по улицам ходит. Вот зимой, там, конечно, не побегаешь, сразу кто-нибудь жалостливый найдется, остановит, спросит, что ты тут одна делаешь, а может, ты бродяга или вообще бомж… Да и хорошо, холодно же зимой-то!
Юшка шмыгает носом:
— Прикинь, я однажды от мамки сбежала в феврале. Ну мороз, так я в магазинах грелась. Но жрать же охота, поняла? Стою у киоска, говорю дядьке одному там. Он сигареты покупал. Говорю: дядь, дай десять рублей. Он меня схватил тут же и к ментам. Ну, в милицию. Я думала, куда он меня потащил, испугалась, может, псих какой-то. Только орать собралась, а тут менты, прикинь? Говорят: ты откуда, ты кто, адрес давай, фамилию… А я ж не дура какая, чтоб к мамке возвращаться. Мамка еще разозлится, что я сбежала. Я молчу. Они ничего не узнали. Ну и сюда меня. Да ничего, тут как раз и пожрать нормально было, и девчонки.
Мне становится немного интересно, зачем Юшка убежала из дому, тем более зимой, когда холодно.
— Вот я тогда со всеми и познакомилась: с Ленкой, с Катюхой-толстой, ну, ты не знаешь. Лейка от нас недалеко живет, мы с ней, когда нас домой отправили, виделись потом. Она прикольная, у нее родители знаешь кто? Ни за что не угадаешь! Цыгане! Ну, цыгане, ты что, не слышала никогда? Они детей воруют и гадают здорово. Ленка нам всем по руке гада ла и на картах — карты нам большие пацаны дали. И вот Ленка говорит: всем вам, девки, казенный дом. Ну и там… про любовь еще говорила, но это секрет, поняла?
Юшка плюхается на пузо и лежит, отдыхает от прыжков.
— А Ленку все время на улице ловят, она ходит, денег просит, гадает, а потом ее отсюда свои забирают — такая толпа подваливает, все в юбках, все с такими косами длинными, черными. Цыганки, поняла?
Бабушка моя пела про толпу цыганок и Кибитку Кочевую. Я думала, что все цыганки уже умерли тогда, когда Пушкин умер. Двести лет назад. И их предводительница Кибитка Кочевая тоже умерла. А оказывается, какие-то цыганки еще есть. Может, и Кибитка Кочевая где-то есть тоже.
— А меня тут опять подержат-подержат и домой отправят. Мамка там, ну, где тетки из опеки сидят, полы моет. Уборщица у меня мамка, поняла? Тут у некоторых родители вообще непонятно кто, только пьют да колются, а у меня мамка… иногда ничего бывает, поняла? Она поплачет-поплачет, меня ей и вернут снова. Они, конечно, грозятся, что прав лишат, а меня тогда в детдом, но это просто так, это они путают. А сейчас меня на вокзале поймали, в электричке. Я покататься хотела, а тут контролеры. Кричат: «Чей ребенок, чей ребенок?» Ну и замели меня. А у меня, прикинь, температура. Ну вот, в больницу меня, значит, а там обрили, козлы, говорят, так надо. И потом уже сюда — а тут никого наших и нет. Ты вот только и есть…
Юшка вздыхает.
— Хотя ты ничего девчонка. Только чего ты такая черная-то? Может, тоже цыганка? Нет? Не цыганка? А кто тогда? Нет, точно, нерусская ты какая-то. У тебя мамка где?
В общем, с Юшкой было нормально. Она все время болтала, а я кивала и помалкивала.
И так прошло несколько дней.
Каждое утро я просыпалась и думала: «Наверное, сегодня. Наверное, сегодня мама найдется, и мы пойдем домой».
А Юшка говорила, что не хочет домой, а хочет просто на волю.
Тут скучно. Ну, показывают нам мультики, а в основном мы слоняемся без дела. Смотрим в окно. Окно нашей комнаты выходит в сад, не на что смотреть. Зато и коридоре, в холле, где стоит телевизор, окно выходит на улицу.
Этот приют «Светлый дом», где мы временно живем с Пашей, окружен забором. Забор высокий, кирпичный, на воротах проходная, там охранник сидит все время. Вот окна в коридоре как раз и выходят на будку этого охранника. А за забором видно улицу, там ездят машины, на углу овощной киоск и остановка троллейбуса. Тоже не очень-то интересно, но все-таки…
Паша пошел в библиотеку, библиотека здесь маленькая, но, может, Паша себе что и раскопает почитать — ему без книжек совсем плохо.
А мы лежим животами на подоконнике па третьем этаже и смотрим вниз. Юшка еще туда плюет — хочет попасть в кусок кирпича под окном, а я просто так лежу и смотрю.
У ворот остановилась машина. Из нее вылезли тетка с большой сумкой и милиционер.
— Во! — обрадовалась Юшка. — Смотри, мент! Интересненько! Пошли разведаем, зачем эти приехали? Может, кого переведут от нас, а может, меня домой отправят… Хотя вряд ли: тетка незнакомая. Если бы за мной, то из нашей опеки бы пришла, Катерина Сергеевна.
А может, наша мама нашлась, подумала я. Но если нашлась, почему сама не приехала? Наверное, ей некогда, она нас дома ждет.
Мы с Юшкой спрятались за шкафом у кабинета директора. И видели, как эти двое вошли к директору, а потом секретарша директорская куда-то побежала и вернулась с Пашей.
А меня почему-то искать не стали… Если бы нашлась мама — наверное, нас бы обоих позвали… Паша рассказал мне про то, как он рис украл. Вдруг этот милиционер пришел его арестовать? Вдруг они узнали?
