Григорий Медынский - Повесть о юности
— А какой же я буду разведчик, если прямо сознаюсь в этом?
— Ну, а пытать я тебя не буду. Разведчик так разведчик. Только плохой ты разведчик — сразу попался!
Это, конечно, была шутка, но настроение у меня испортилось, и я даже разозлился.
— А почему же вы не сказали об обиде, а сразу — рвать?
— А разве об обиде говорят? Об обиде догадываются. А вы не догадались!
— А когда нам было догадываться? Вы на другой же день — сразу ультиматум!
— Ну, это конечно, Нина поспешила, а вообще…
— А вообще не видно, чтобы у вас глубина была.
— Почему же не видно, чтобы у нас глубина была? — тоже, кажется, обиделась Таня.
— А какая же это глубина — сразу рвать? Значит, не дорожили дружбой, не дружили как следует, сотрудничали, как Нина говорит. Настоящие друзья так не поступают.
— А вы сами…
— Что мы сами?
— Ничего.
Таня смутилась, сказав, очевидно, что-то лишнее, и, как я ни старался у нее это выпытать, мне ничего больше не удалось узнать.
Ну что ж, и это хорошо! Что Нина Хохлова поторопилась, по мнению девочек, — раз и что они чего-то опасались с нашей стороны — два. Голосовали они, видимо, единогласно, но не единодушно. Об этом нужно было срочно сказать Борису. А главное — виделся с Таней, был у нее дома, говорил… Ах, Таня, Таня! Если бы ты все знала! Ну, а если бы знала? Разве могла бы она полюбить меня?
И снова мысли о неразделенной любви, о себе, о своей наружности, и опять началось самобичевание, и опять стало невыносимо больно и противно на душе.
— Нет! Нужно отвлечься от всего этого, нужно заняться чем-то большим и найти что-то твердое и основное в жизни, на что можно было бы опереться!»
* * *Проведать Полину Антоновну ребята собирались сразу же, как только ее положили в больницу. Но нахлынувшие события заставляли со дня на день откладывать это посещение, и в конце концов получилось так, что Полина Антоновна сама написала им письмо. Писала она неровным почерком, карандашом, на листочке бумаги, вырванном из тетради. Она спрашивала, как идут дела, как с успеваемостью, с дисциплиной, как готовится монтаж к выборам в местные советы и вообще что нового в классе.
Борис прочитал это письмо вслух всем ребятам, и ребята решили, что теперь Полину Антоновну обязательно нужно навестить и ответить ей.
— А как о девочках? Писать или нет?
— Зачем?.. — закричали все в один голос. — У нас коллектив! Зачем ее тревожить? Сами справимся!
Бориса это очень обрадовало: «У нас коллектив!» Конечно, была бы Полина Антоновна, вероятно, ничего бы этого не случилось, вероятно, и Сухоручко не осмелился бы сделать то, что сделал, а если бы и сделал, то Полина Антоновна придумала бы что-нибудь, и все пошло бы по-другому, а если и не по-другому, то ему, Борису, было бы все-таки легче. Но теперь он не думал об этом, — он знал, что вся ответственность лежит сейчас на нем и он обязан с честью вывести класс из создавшегося положения. А в то же время нужно было учить уроки и следить, чтобы и ребята учили уроки, чтобы не падала в классе успеваемость и дисциплина, укротить распустившегося опять Сухоручко.
Но что он мог сделать один, без ребят, без своих комсомольцев? И когда они сказали: «У нас коллектив», — это было так хорошо, что все проблемы, вставшие перед классом, показались Борису легко разрешимыми.
Впрочем, все проблемы сейчас сводились к одному — созвониться с Елизаветой Васильевной и добиться встречи с Ниной Хохловой. Но телефона Елизаветы Васильевны никто не знал, а дозвониться к Нине оказалось делом тоже нелегким.
Первый раз, когда прямо с заседания бюро Борис с Витей Уваровым пошли к телефону-автомату, они тоже долго торговались: кому звонить, кому говорить и что говорить.
Борис в конце концов позвонил. Ему отозвался женский голос не то знакомый, не то незнакомый — он определить не мог.
— Позовите, пожалуйста, Нину Хохлову, — сказал он в трубку.
В ответ в трубке что-то щелкнуло, и разговор прервался.
Борис переглянулся с Витей. Что это? Повесила Нина трубку, или их разъединили? А может, они и вообще не туда попали? Что же делать: звонить еще или не звонить?
Решили звонить. Но ни у того, ни у другого не нашлось больше пятнадцатикопеечной монеты, пришлось идти в магазин и менять деньги. Когда же Борис снова набрал нужный номер, ему ответил уже мужской голос. Нины, оказывается, не было дома.
Новый вопрос: так это или не так? Может, она просто не хочет подходить?
— Первый-то раз кто говорил? — допытывался Витя. — Что ж ты, так и не узнал?
— Так и не узнал. По телефону разве сразу узнаешь? Голос как будто ее, но какой-то сонный.
— Может, она спала?
— Возможно. А тогда почему второй раз не подошла?
На другой день Борис опять несколько раз звонил Нине — и все неудачно: то ее нет, то не может подойти. Дело ясное — Нина не хочет с ними разговаривать.
А на третий день кто-то принес в школу записку.
«Завтра, в четыре часа, принесите книги к памятнику Гоголю. Не подведите хотя бы в этом!»
Записка официальная, без обращения и без подписи, но она вызвала новые мысли и предположения. Кто написал? Почему написал? Книги нужны? Зачем они, если монтаж срывается? Значит, хотят встречи! Нина не хочет, а девчата хотят! «Не подведите хотя бы в этом!»
«Нина стоит между нами!» — сделал вывод Борис.
В четыре часа он пошел к памятнику Гоголю и встретил там Лену Ершову и Люду Горову. Они старались держаться сухо, официально, но настроены были совсем не враждебно.
— Зачем вам нужны книги? — спросил Борис.
— Как зачем? Книги-то наши! Или вы их и отдавать не хотите?
— Я думал, вы монтаж одни думаете готовить.
— Нет. Ну что же мы одни-то будем делать?
— Видите? Значит, из-за ссоры и монтаж срывается. Выборы, политическая кампания, а мы…
— Не мы, а вы!
— Как мы? Порвали-то вы!
— А виноваты вы!
— А по-моему, кто порвал, тот и виноват!
— А по-нашему, кто вызвал это, тот виноват!
— Ну вот, давайте соберемся обоими классами и решим, кто виноват.
— Мы на это не уполномочены.
— А не уполномочены, так я вам и книжки не отдам. Книжки я Нине отдам, вашему комсомольскому секретарю. Хотите мириться — заставьте ее прийти завтра в это же время сюда, к памятнику Гоголю. До свидания!
Борьба так борьба! Борис поклонился и пошел.
А на Арбате он совершенно случайно встретил Таню Демину. В своей красной вязаной шапочке с белыми звездами она быстро шла, глядя себе под ноги, о чем-то задумавшись. Борис ее даже не сразу узнал и, только когда она прошла, окликнул ее:
— Таня!
Она оглянулась.
— Борис!..
Эти два возгласа, радостные, приветливые, вдруг как бы исчерпали разговор, и Борис не знал, что сказать и зачем вообще он ее окликнул.
— Куда идешь?
— В университет, на кружок, — ответила Таня.
— Интересно?
— Очень интересно!
— Ах, да! Таня! — вспомнил Борис. — Ты не можешь сказать мне телефон Елизаветы Васильевны?
— Елизаветы Васильевны? — спросила Таня. — Зачем?
— Нужно!.. Надеюсь, поможешь?
— Так и быть! Помогу!
Таня улыбнулась и, покопавшись у себя в записной книжке, назвала номер телефона.
— Не выдашь? — спросил Борис.
— Не выдам.
— А в чем у вас дело? А?
— Так тебе же разведка, вероятно, донесла? — снова улыбнулась Таня.
— Донесла… Но, я думаю, тут дело глубже, не только в одной неприятности с Майей. Это предлог!
— Предлог! — согласилась Таня.
— А причины?
— Ты что, тоже разведкой решил заняться?
— Нет, серьезно, Таня! Ну, чем девочки недовольны?
— Чем?.. — переспросила Таня, видимо раздумывая, говорить ей или не говорить. — Кто чем! Юля — одним обижена, Лена Ершова — другим, а все вместе — третьим.
— Чем?.. Ты и от меня хочешь что-то скрыть, как от Вали?
— Ну хорошо! Тебе скажу, — решилась Таня. — Кто-то пустил слух, что мальчики недовольны девочками, считают их пустыми, неглубокими и сами собираются рвать дружбу.
— Мы? — удивился Борис. — Кто это сказал?
— Не знаю. Кто-то из вас, мальчиков.
— А тебе кто сказал?
— Все говорили.
— И Нина?
— И Нина.
— А ты?.. Ты поверила?
— Я? — Таня пожала плечами. — А почему мне не поверить? Все может быть!
Странно, что такая серьезная девушка, как Таня, поверила глупой, бессмысленной сплетне. А распускала эти слухи, может быть, сама же «Нинон» — нарочно выдумывала и распускала.
Борис не знал — почему, но Таня каким-то образом выделялась для него из всех знакомых ему девочек. Он посмеялся бы и даже, вероятно, возмутился бы, если бы кто-нибудь сказал ему об этом, как возмутился когда-то грубыми намеками Сухоручко насчет Иры Векшиной из Гремячева. Борис просто верил Тане, ее прямому, открытому взгляду, ее искренности. Она все-таки не такая, как другие девочки. И то, что она дала номер телефона Елизаветы Васильевны, — хорошо! Теперь можно позвонить и сегодня же вечером обо всем договориться.
