Сергей Григорьев - Мальчий бунт
— Гляди, ребята, это все зуевские, а не наши, — говорил Мордан Шпрынке — беги скорей к Анисимычу, а то они тут начудят… Скажи: Ванька-Солдат хороводит.
Ваня-Оборваня обернулся к толпе и, как ротный командир, сделав несколько шагов задом, скомандовал, не переставая играть на гармонии:
— Рота! Левое плечо вперед — марш!..
Толпа повалила за ним мимо конторы к харчевой фабричной лавке… Перед нею Ваня-Оборваня скомандовал:
— Рота стой! Вольно! Оправиться! Ура! Стой! Смирно! Слыхали, как Скобелев под Плевной говорил солдатам: «Ребята! — дарю вам эту гору!» Ура!
Не дожидаясь его команды, «коты», безместные и мужики уж шныряли по отделениям харчевой, тесня приказчиков. Полетели наземь вышибленные изнутри двери, повалились оттуда кули и мешки, замороженные туши. Из конторки выкидывали на двор фейерверком листки счетов и книжки…
— Рви, ребята!
Мальчишки рвали документы харчевой в мелкие клочья и кидались ими, как снежками… Запахло из распахнутых дверей пекарни харчевой вкусно горячим черным хлебом… Ваня-Оборваня прошел, играя на гармонике, в пекарню… Из раскрытых печей валил горячий пар. Бабы выгребали хлеб из печек кочергами. Пекаря сидят на печах в белых колпаках, все в муке, и лица бледные, мучные, покуривают. Ваня-Оборваня заиграл на гармошке, припевая:
— Возле речки,возле печки!Возле речки,возле печки!Возле речки, возле печкиУ заслонки!
— Эх, мяконького хлеба давно не пробовал — дай-ка! — поймал он бабу с короваем и, отломив у ней в руках краюшку, закричал:
— Соли!..
4. Кадриль-монстр
Горячий хлеб тяжелым комом лег на сердце Вани-Оборвани.
Он вышел из пекарни, перебирая лады гармонии. У харчевой мужики торопливо складывали на дровни муку, хлеб, мясо, квашни, веселки, липовые чашки, заслоны, кочерги, лопаты… Кругом, словно после пожара, валялся всякий хлам; под ногой хрустит в снегу разбитое стекло…
Вокруг Вани-Оборвани собрался сейчас же кружок народу. Ваня заиграл грустную, с перебором. Народу стало больше.
— Эх, где б нам разгуляться, братцы. Где бы горе нам размыкать!..
— Надо бы начальство попугать…
— Шорина надо бы вздрючить… — кричали с тротуара ткачихи.
— Идем! Спросим его — кто он такой.
— Чего спрашивать, известно, мастер. Али про Шорина не слыхал.
— А, мастер! Мастеров бить! Рота! смирна-а! Правое плечо вперед, шагом марш!.. — скомандовал Ваня-Оборваня.
Мордан пошел вслед за Ваней-Оборваней и его войском. На этот раз Ваня-Оборваня играл на гармонике жалостную песню и запел в лад с музыкой высоким, тонким голосом:
— Уж ты сад ли, мой сад,сад зелененький!Ты зачем рано цветешь,рассыпаешься?!
К толпе с тротуара стали приставать девчонки и бабы…
Перед домом Шорина толпа остановилась. Ваня-Оборваня, стоя перед окнами дома, глядел в землю и допевал песню, бабы слушали, горюнясь, девчонки подпевали:
Мне не жалко крыла,жалко перышка,мне не жалко мать-отца,жалко молодца…
— Пристав едет, — закричали вдруг.
Девчонки с визгом разбежались по сторонам на тротуары. Пристав ехал тихою рысцой на своем, всей округе известном, жеребце; сырой, стоялый конь похрапывал и играл селезенкой; толстый кучер правил, вытянув руки вперед, как деревянная игрушка; а пристав держался за его кушак, и, казалось, что вот-вот он выпрыгнет из саней и не то кинется бежать, а за ним погонится, «атукая», толпа — «бери его!», не то он бросится крошить толпу «селедкой» (шашкой) — тогда: «беги бегом, ребята!».
Пристав закричал: «Рразойдись!..». Мальчишки и «коты» разбежались по сторонам. Посреди улицы остался один Ваня-Оборваня. Он взял гармонию под мышку и сорвал с головы шапку. Кучер придержал жеребца.
— Ты что? — спросил грозно пристав Ваню-Оборваню.
— А ты что?
— Ты кто?
— А ты кто?
— Что? Тебе говорят, ты кто?
— Коровье пыхто.
Девчонки завизжали и захохотали… Пристав ткнул кучера в спину, и кучер, ухмыляясь и качая головой, тронул жеребца… Тогда, как стая вспугнутых с дороги проезжим возом воробьев, к Ване-Оборване опять слетелись бабы, мальчики, «коты», безместные, ткачи, прядильщики, девчонки…
Ваня надел шапчонку на голову и, строя рожи, постучал в дверь дома костяшкой согнутого пальца.
— Кто там?
— Мастер дома?
— Нету.
— Жалко. Нам бы его повидать надо.
— Нету его, говорю.
— А барыня дома?
— И барыни нет — в больницу свезли.
— Так. А детки ихние дома?
— Нету дома никого.
— А ты кто?
— Стряпка.
— Ну, пусти нас погреться. Зазябли мы, с утра по улицам ходивши.
— У нас тут не кабак…
— А, не кабак?!
Ваня сбежал с крыльца и, схватив ледышку, кинул в окно…
— Ребята! Не Москва ль за нами?!
Через забор подсадили мальца, и тот распахнул ворота… Чрез двор и черное крыльцо, обгоняя Ваню-Оборваню, в дом кинулся народ. Распахнулись парадные двери, вышибленные полетели на улицу рамы, а там: подушки, одеяла, кресла, дзынь! — посуда и фарфор; картинки, содранные с окон занавески…
Ваня-Оборваня ходил по комнатам, играя на гармонике и командовал «котам», которые возились с голыми руками над сундуками и шкафами:
— Сбегай за топором к дворнику, чего трудишься!..
В разбитые окна в комнаты вливался с паром холод. Ваня-Оборваня закричал девицам:
— Опрастывай залу. Кавелье, ангаже во дам! Кадриль-монстр! Комансе!
И, став посреди залы, заиграл вступление к кадрили…
Мордан сначала стоял на улице и смотрел, как из окон летели и разбивались тарелки, чашки, миски. Ему вспомнился тот вечер, как были тут на святках с шайкой разбойников. Мордан забежал в дом. Навстречу ему попались бабы с увязанными в простыни узлами… В зале под гармонию Вани танцовали. Мордан прошел в кабинет. На чертежном столе раскиданы — циркули, линейки, карандаши, стоит недопитый стакан крепкого чаю: видно, мастер тут в ночь работал над своим проектом самоходного станка. Мордан мельком взглянул на чертежи, осмотрелся и, схватив циркуль, сделал на свободном уголке листа кружок. Кружок сомкнулся. Мордан раздвинул ножки циркуля, чуть-чуть высунул язык и сделал еще кружок. Круг сошелся конец с концом… Мордан сдвигал ножки, и кружки делались всё меньше и меньше… Мордан задохнулся в восхищении, воровато посмотрел на дверь залы, где девчонки с зуевскими уж плели большой круг в последней фигуре танца. Мордан сунул в карман циркуль и, выбежав из шориновского дома, пустился, не озираясь, в казарму мальчьей артели.
5. Смотрок
Ваня-Оборваня пустил руладу и перестал играть, хотя девицы расплясались и требовали: еще!
Но командир рваной роты закричал:
— Рота, стройся!..
Он сорвал с двери полотнище портьеры и кинул мальчишке:
— Жалую вам за победу знамя…
Мальчишка сбегал в кухню и принес оттуда знамя, привязанное к ухвату…
Под этим флагом толпа двинулась по Главной улице. Мальчишки били в ведра и заслоны. Ваня-Оборваня шел с гармонией под мышкой, сосредоточенно пыхал папиросой и посматривал по сторонам. Не доходя до паровой, улица у магазина общества потребителей запружена толпой: тут и морозовские, да и зуевских немало. Окна магазина закрыты ставнями на болтах.
Ваня-Оборваня кинул папироску, растянул мехи гармонии, пустил трель с колокольцами и закричал, вторгаясь с мальчишками в толпу:
— Нашего полку прибыло. Что за шум, а драки нет…
— Да вот, хотим посмотреть, какой товар в лавке — а приказчик по башке колом…
— Тут, братцы, и мармелад есть, кому надо!
— Это лавочка для тех, которые почище…
— На паях торгуют. Вроде хозяв: барыши имеют…
— А дверь-то что «на-косы» висит?
— А мы ее уж открывали — видишь, один пробой уж вывернут…
— Так чего смотрите? И второй вывертывай!..
— Да! Это не на гармошке играть — плёвое дело — попробуй поди — они там вооружились, пайщики-то. Им на водку обещали.
— Ну, у нас всякое дело не вывернется, — сказал Ваня-Оборваня, передавая гармонию мальчишке — ну-ка, подержи… — Эй, ребята, ну-ка, помогай, берись.
Ваня-Оборваня нагнулся поднять брошенное перед лавкою бревно — должно быть, им и пытались разбить дверь магазина раньше.
— Не тронь! — с угрозой закричал кто-то сзади Вани-Оборвани…
— Тебя и не трогают. Берись! Ой, разом!
К бревну склонилось, чтоб его поднять, несколько «котов». Но тут сзади, по согнутой спине Вани-Оборвани кто-то хватил дубиной. Ваня вскрикнул жалобно и повалился ничком. «Коты» брызнули от бревна в стороны. Над упавшим Ваней сгрудились, толкаясь и ворча, мужики… Толпа тяжко колыхалась в свирепом безмолвии…
