Яков Тайц - Антон и антоновка
Тогда Берта достала свой воротничок, расправила и тоже надела.
Она легла на траву около подруги и стала слушать, как шумят деревья и как выступают ораторы на маёвке.
Они говорили про Ленина: что есть такой Ленин, который стоит за всех рабочих. И про фабрикантов: что надо на них работать только восемь часов, а не двенадцать. А некоторые говорили, что надо их совсем долой и даже долой царя!..
Потом тихонько пели «Вы жертвою пали» и «Интернационал», и Берта подтягивала, как большая. Подруга обнимала её, и Берте было хорошо… И вдруг, когда в третий раз затянули припев:
Это бу-у-дет последний и решительный бой! —
сверху прибежал патруль:
— Товарищи! Рассыпайся! Жандармы!..
Песня оборвалась. Все стали срывать с себя красное и разбегаться в разные стороны. Подруга спрятала знамя под кофточку и побежала.
Берта тоже побежала, но растерялась и забыла снять с себя воротничок.
И вдруг из-за дерева выскочил жандарм, увидел на Берте красное и ударил нагайкой по красному… И Берта упала…
Тут Танина мама перестала рассказывать. Она сняла с головы платок и откинула седые волосы:
— Нагайка пришлась вот по этому месту!
Все, вытянув головы, посмотрели. Под ухом синела маленькая полоска, будто шрам. Стало тихо-тихо. Слышно было, как вдали, на улице, играет музыка. Кто-то спросил:
— А воротничок?
— А воротничок, — ответила Танина мама, — от удара разорвался, но я его сохранила… тридцать лет берегла… Вон он, на дочке…
Все с завистью посмотрели на Таню — вот у неё какая мама! Таня гордо поправила на себе воротничок, обняла маму, улыбнулась — и вдруг крикнула на весь зал:
— Погодка-то разгулялась!
И все младшие классы хором, как по команде, ответили:
— Да, денёк отменный!
И бросились к Тане разглядывать старенький, рваный воротничок из полинявшего красного шёлка…
АНГЕЛИТО
Я хочу вас на минуточку перенести в главный город Испании — в Мадрид. Летом там очень жарко. Горячее солнце стоит над головой. В узких улочках звенят трамваи, гудят машины, ревут ослы, пронзительно зазывают покупателей продавцы вина и гранат…
Но громче всего раздаётся:
— Агуа фриа!..
Прохожие оглядываются. Они видят мальчика. Его широченные штаны еле держатся на тесёмке, перекинутой наискось через голое плечо. На голове у него возвышается огромный кувшин. Покачиваясь под его тяжестью, мальчик протяжно выводит:
— Агуа фриа!..
В знойный день особенно приятно услышать эти слова, потому что означают они «холодная вода».
Прохожие щёлкают пальцами, точно кастаньетами:
— Эй, кувшин, сюда!
Некоторые знают мальчика по имени:
— Ангелито, угости!
Прохожий в шапочке, вроде нашей пилотки, только с висящей надо лбом кисточкой, щёлкает жёлтыми пальцами:
— Эй, холодная вода, налей!
Ангелито подходит к нему. По желтизне пальцев Ангелито догадывается, что перед ним рабочий табачной фабрики.
Ангелито ловко снимает кувшин с головы и осторожно нагибает его над глиняной чашкой.
Вода течёт с тихим, вкусным бульканьем. Ангелито внимательно следит за тоненькой послушной струйкой. Пролить нельзя ни капли. Вода достаётся ему нелегко — её в городе мало. Недаром испанцы говорят: «Даже птица, пролетая над Мадридом, несёт с собой в клюве запас воды».
Для того чтобы наполнить свой кувшин, Ангелито встал очень рано. Он натянул на себя длинные штаны с огромным карманом на животе, которые ему сшила его сестра Мария (она шьёт очень хорошо и работает на швейной фабрике сеньоры Родриго). Потом он съел горсть жареных желудей, взял кувшин и побежал к реке Мансанарес. Это недалеко от его дома.
Он долго барахтался в тепловатой воде, что-бы набраться бодрости на весь день. Потом он вдоволь, до отказа, напился, чтобы после не хотелось пить. Потом наполнил кувшин, поставил его на голову и начал своё путешествие по узким улочкам:
— Агуа фриа!..
С утра покупателей было немного. Но чем выше поднималось солнце, чем жарче становилось, тем чаще слышалось:
— Кувшин, угости!
И Ангелито угощал. И вот сейчас он угощает рабочего с табачной фабрики.
Рабочий жёлтыми пальцами бережно взял чашку, поднёс её ко рту и стал не спеша пить маленькими глоточками.
Ангелито снизу видно, как на шее у пего при каждом глотке перекатывается какой-то шарик.
Он протянул руку и тихо сказал:
— А вы за что стоите: за мир или за войну?
— Что? — удивился рабочий. Он чуть не захлебнулся, перестал пить и, вытирая кулаком губы, спросил: — О чём ты толкуешь, малыш?
— Сейчас… вот… тут написано… — сбивчиво проговорил Ангелито и достал из своего бездонного кармана небольшой листок. — Вот… Только пейте, пейте, чтобы никто ничего не заметил…
Рабочий опасливо взял листок и оглянулся:
— Откуда это у тебя, мальчуган?
— Тсс!.. — Ангелито приставляет палец ко рту. — Тсс! Это секрет…
Он молчит. Не надо никому рассказывать о том, как он вчера вечером вернулся домой усталый после целого дня хождения с кувшином на голове, лёг в углу на мешок и сразу же заснул как убитый. Среди ночи его разбудил стук. Он вскочил и отпер дверь. Это пришла с фабрики сестра Мария.
Она села за стол и при свете огарка стала перебирать какие-то бумаги.
Ангелито долго следил за ней, потом спросил:
— Мария, почему ты не спишь? Что это у тебя? Письма?
Она обернулась:
— Нет, это не письма… Да спи ты!
— А что это?
— Ты ещё мал — всё равно не поймёшь, — ответила Мария.
Ангелито обиделся.
— Нет, пойму! — сказал он. — Видишь, я теперь даже сам деньги зарабатываю, видишь?.. — И он протянул сестре горсть мелких тёплых монеток.
Мария улыбнулась и села рядом с братом на мешок.
— Хорошо, Ангелито. Вот, смотри! — Она показала ему листок бумаги.
Ангелито долго разглядывал листок.
— А что тут написано? — спросил он, потому что не умел читать: он был слишком беден для того, чтобы ходить в школу.
И Мария рассказала ему, что на свете есть кучка очень богатых и очень жестоких людей, которые хотят войны. Но все остальные люди хотят жить в мире. И вот, если все-все подпишутся под такой бумагой, тогда войны не будет.
Ангелито повертел в руках листок.
— А можно, — спросил он, — я тоже подпишусь? Можно?
Мария погладила его по чёрной курчавой голове.
__ Дурачок, — ласково сказала она, — ты ведь ещё писать не умеешь!
— Ничего! Писать не умею, а подписываться умею!
Он взял огрызок чернильного карандаша и вывел на клочке бумаги какие-то каракули. Потом он долго любовался на свою «подпись».
— Нет, нет, — сказала Мария, — тебе ещё рано.
— А тебе ещё много собирать подписи эти? — спросил он.
— Много! Чем больше, тем лучше.
— А можно, я их тоже буду собирать? Ведь мне всё равно ходить по улице. Я сумею, вот увидишь…
— Нет, — покачала Мария головой, — тебя поймает полиция или фалангисты…
— Не поймают… Я ловкий… Вот увидишь!
Ангелито долго уговаривал сестру. Наконец она согласилась, дала ему бумагу, карандаш и объяснила, как собирать подписи.
Он спрятал бумагу в карман и сразу же крепко заснул.
Мария ещё долго сидела возле спящего брата, хотя над Мадридом давно уже стояла тёмная, душная ночь.
И вот сейчас Ангелито протягивает рабочему белый листочек и тихо говорит:
— Тут всё написано… Подпишите, и тогда не будет войны, понимаете?
Рабочий украдкой читает бумагу.
— Правильно, — говорит он, — святые слова! Дай карандашик…
Ой сжимает жёлтыми пальцами карандаш. Ангелито смачивает водой бумагу, и подпись получается яркая, сочная, тёмно-лиловая.
— Грасиас! Спасибо! — говорит Ангелито. — Пейте ещё!
— Грасиас! Не надо. Твоя бумага бодрит лучше, чем твоя вода. Только, смотри, не попадись полиции!
— Нет, я ловкий!
Ангелито ставит кувшин на голову, и снова среди уличного шума раздаётся его пронзительное:
— Агуа фриа!..
Каждому, кто просит у него напиться, он смело протягивает бумагу и карандаш. Он знает, что богатые сеньоры его не остановят. Им не нужна мутная речная вода. Они могут выпить вина, съесть винограду, полакомиться фигами или гранатами. Его покупатели — народ простой: батраки, рабочие, погонщики мулов… Они все против войны!
Он завернул в переулок. Какая-то высокая седая дама протянула руку в длинной чёрной перчатке:
— Мальчик, налей. Только полнее лей, полнее!
Ангелито подал ей полнёхонькую чашку. Она брезгливо взяла её кончиками пальцев и стала пить. Ангелито вынул из кармана бумагу, испещрённую подписями, и сказал:
— Вот, сеньора, подпишите, чтобы не было войны!
— Что?.. — Сеньора залпом допила чашку и схватила бумагу. — Где ты это взял, дрянной мальчишка?
