Сильвия Труу - Месяц как взрослая
— Ну, деньги все-таки не самое важное, — возразила Силле.
— Кому что. — Хийе пожала плечами. — У моей бабушки нет ни одного зуба — она считает самым важным на свете зубы. А слепой, конечно, глаза…
А сама Хийе — деньги, подумала Силле. Семерым на одной зарплате жить непросто. Поэтому Хийе и побелела так, когда Воотеле на одном классном вечере бросил в нее тряпкой, той, что стирали с доски мел. Хийе была в вишневом лавсановом платье, которое носила уже три года. В другой раз, когда Воотеле, скользя в коридоре по паркету, наткнулся нечаянно на Хийе и на туфле у нее отлетел каблук, она вначале так горько и отчаянно заплакала, будто по меньшей мере сломала себе ногу. А может, это платье и эти туфли были куплены на заработанные ею деньги…
— Самое важное — любовь, настоящая, глубокая, — сказала Мерле. — Поверьте мне, девочки! Все остальное — это только гарнир.
— Кому что! — снова отрезала Хийе. — Слушая твои такие слова, я не удивляюсь, что ты бросаешь школу.
— Кто сказал, что я бросаю?
Подошел Воотеле и почти дрожащим от волнения голосом стал рассказывать Нийде, что, оказывается, мастер тарного цеха мюрмеколог и только что рассказывал ему, каким образом между собой общаются муравьи. Воотеле не терпелось поделиться этой новостью с Нийдой. Но его перебила Мерле, которая с приходом Воотеле все время поглядывала на дверь.
— А где же другой снабженец? — спросила она.
— Пошел в город, — ответил Воотеле. — Должен бы вернуться. Если не ошибаюсь, он уже на лестнице.
Мерле торопливо вышла. Воотеле начал было продолжать свой рассказ о химическом языке муравьев, как вошел Индрек и позвал его на склад. Следом прибежала Мерле, улыбаясь, она остановилась возле Индрека.
— Искала как раз тебя…
Мерле окинула взглядом помещение и удовлетворенно усмехнулась: почти все следили за ней и за Индреком. Она повернулась спиной к девочкам и, потянувшись к уху Индрека, негромко сказала:
— Мне очень нужна помощь. Не смог бы ты врезать в дверь замок?
— В квартиру? — переспросил Индрек.
— Нет. В комнату.
— А замок есть?
— Я не знаю, какой купить. Приходи, посмотришь, посоветуешь, и тогда я куплю.
— Девочки, Мерле начинает амурничать, — громко засмеялась Хийе.
Индрек вопросительно посмотрел на Хийе, потом на Силле, которая низко склонилась над коробкой, и наконец снова глянул на Мерле.
— Поговорим в другой раз, — сказал он. — Я должен идти на склад.
Мерле достала из кармана халата пакетик и сунула его в руки Индреку.
— Возьми. А то здесь, среди сладкого, все время хочется соленого.
Индрек разглядывал пакетик.
— Бутерброды с килькой, — поспешила объяснить Мерле. — Я переложила их еще яйцом.
Индрек недоуменно поднял глаза.
— Это мне? — удивился он. — Ничего не понимаю. — Лицо его покрылось краской. — Спасибо, но я не ем килек, — сказал он и вернул бутерброды Мерле.
— Чего ты ломаешь голову по пустякам! — воскликнул Воотеле, выхватил у Мерле пакетик и сунул себе в карман. — В другой раз приходи прямо ко мне. Я помогу тебе ликвидировать подобные излишки.
Он подмигнул Мерле и, раскачиваясь, гусиным шагом вышел за дверь.
— Ну что, получила? — от души засмеялась Хийе.
— Разве твой отец не умеет врезать замок? — спросила Силле.
— Ты имеешь в виду маминого мужа? — бросила Мерле и резко села на стул.
Полными слез глазами она сердито глянула на Силле и Хийе и чуть слышно пробормотала, что пусть лучше с нормой справляются и не суют нос в чужие дела.
12
Девяносто три? Не может быть! И это сегодня, когда все за столом дуются и хмурятся. А еще пишут, что работа спорится, когда хорошее настроение.
Силле снова пересчитала свои коробки. И снова получилось девяносто три! Вот и слушай после этого психологов!
— Нийда! — ликовала Силле. — Ты не поверишь — у меня девяносто три. На три больше нормы. Ты веришь?
Нийда пересчитала свои коробки и только молча кивнула. Мерле и Хийе тоже занялись подсчетом.
Силле блаженно откинулась на спинку стула.
Значит, можно справиться! Теперь-то уже нет сомнения в том, что она, Силле, по праву находится тут, на фабрике, и сидит здесь, на этом стуле. Больше нет опасения, что она играет во взрослую, она и на самом деле взрослая. Если работа подтверждает, то и самый неверующий должен поверить. Даже ты сама должна поверить, ты, которая после отца и матери была, возможно, единственной, кто в глубине души еще сомневался.
Какое хорошее может быть у человека настроение!
— Ха! — воскликнула Мерле и распрямилась над своими коробками. — Радуешься, будто геройство совершила. Я сегодня сделала на целых девять коробок больше и то молчу. Ну что такого — девяносто коробок! Лучше спроси у бригадира, какая норма у взрослых фасовщиц.
«Ну вот, все!» — подумала Силле. Мама была права, когда говорила, что слишком большая радость продолжается всего мгновение. Будто ее и не было.
— Чего молчишь? Спрашивай! — воскликнула Мерле.
И сама через весь зал обратилась к Эндле, которая в противоположном конце стола записывала результаты работы.
— Наши молодые фасовщицы за семичасовой рабочий день должны расфасовать примерно сто десять — сто двадцать коробок такого размера. Если не больше, — сказала Эндла. — Но ведь вы, дети, не станете равняться со взрослыми? У вас совершенно особые условия и другие нормы.
— Слышала? Сто двадцать и, быть может, еще больше, — повторила Мерле. — А на много они старше нас? Всего на полтора-два года — девочки из нашей школы прошлого выпуска. Сама знаешь их. А ты радуешься: сделала девяносто три! Смешно немного и по-детски как-то.
Силле побледнела. Она увидела выжидающий взгляд Хийе: «Ну, что ты ответишь Мерле?» Но Силле молчала.
Тогда Хийе сама сказала:
— Да, те, кто постарше, могли бы тут повеселиться над нами и попрыгать, как прыгала ты вчера над своими девяноста коробками. Буду иметь в виду, Мерле. Если бы мне еще осилить эти проклятые восемь коробок…
Силле поднялась и попросила Нийду поторопиться.
— И чтобы на пляже ни одного слова о работе! — потребовала она. — На сегодня мне хватит с головой. Человек должен в конце концов и отдохнуть.
Прохладные белогривые волны окатывали Силле и смывали скопившуюся за день горечь. Но едва она растянулась рядом с Нийдой на горячем песке, как душа снова заныла.
Перед закрытыми глазами возникло пунцовое от неловкости лицо Индрека, появился пакетик с бутербродами, который он перекладывал с руки на руку, проплыли девяносто три «Рыбака» и еще откуда-то взялось сто двадцать полных коробок конфет…
— Хм, раскладывай вручную, как… во времена питекантропов или неандертальцев, — неожиданно для самой себя усмехнулась Силле.
— Кое-кто обещал, что сегодня о работе не скажет ни слова.
— А я и не говорю. Хотела только сказать, что будь моя воля, то ни одной коробки не фасовали бы вручную.
— А наборный шоколад? Даже в цехах его укладывают вручную.
— Тоже мне великие произведения искусства, чтобы укладывать вручную. Будь моя воля…
Она думала о цехе-автомате на заводе у отца. Видеть не видела, но пыталась со слов отца представить себе, как бы она сидела за огромным пультом управления и нажимала бы то на одну, то на другую кнопку. А полный цех машин знай бы себе работал.
Она приподнялась на локтях.
— И еще… — начала она.
— Кое-кто обещал, что на пляже… — прервала ее Нийда.
— Конечно, конечно, — согласилась Силле. — Я только хотела сказать, что был бы у нас хотя бы полуавтомат или самая простая система транспортера… Ах, будь моя воля…
— Ты будто вышла из газетного очерка — этакий положительный герой, который не знает ни сна, ни покоя, все ломает голову над обычными производственными проблемами. Если бы еще в твоем мозгу засело что-нибудь особенное.
Силле фыркнула и обещала в другой раз, перед тем как идти загорать с Нийдой, оставить голову и мысли дома на полке или сдать их в камеру хранения.
Она раскинулась на песке и вдруг ощутила страшную тоску по отцу. И тут же словно бы услышала его спокойный вопрос: «Ну, и какие заботы, девочка, гнетут твою головушку?» И голубовато-серые отцовы глаза тоже будто бы рядом — приоткрой веки и увидишь, как они пытливо смотрят на тебя. Нагретый солнцем песок под рукой напоминает отцову щеку — теплую и чуть шершавую. Такими Силле помнила отцовы щеки с тех пор, когда мама училась в Москве и отец после работы хлопотал возле плиты и временами склонялся над дочкиной тетрадью по математике.
Силле гладила пальцами песок и думала, что потолковать лучше всего об этих рабочих делах было бы с отцом, потому что он машиностроитель и рационализатор. Может, помог бы даже придумать что-нибудь стоящее.
А почему бы нет! Какое имеет значение, что они работают временно? В эпоху покорения космоса просто не годится работать по старинке. Это же противоестественно. Потому что разум для того и дан, чтобы человек мог работать быстрей и с большим удовольствием.
