Людмила Матвеева - Прогульщик
— Родная? — У директора голос хриплый, но громкий. — Родная племянница?
— Двоюродная. Ее мать была моей двоюродной сестрой. Но у нее, у Аллочки, ближе меня нет никого. Мать лишена родительских прав, верно?
— Значит, вы решили забрать Аллу Шикляеву из интерната?
Тут у Гоши сердце подскочило к самому горлу. Вот какое счастье бывает на свете! Вот так же и за ним она придет. И не тетя двоюродная, у него их сроду не было, никаких теть. Мама родная — вот кто за ним придет. «Вы хотите забрать Гошу из интерната?» — «Конечно, хочу. Он мой родной сын. И больше у меня никого нет». Вот так это все бывает. Мама войдет в эту дверь, смахнет снег с сапог или стряхнет дождь с шапки… Нет… не будет в тот день ни снега, ни дождя, ни тумана. Будет ясно гореть солнце, зеленеть трава и засветятся желтые одуванчики. От мамы будет пахнуть духами, как от Галины Александровны. На ней будет белая шаль с длинными тяжелыми кистями, как у Ангелины Ивановны. И золотые туфли на очень высоких каблуках, каких нет ни у кого. И директор выйдет из-за своего тяжелого стола и пожмет маме руку. У нее тонкая рука, как у Галины Александровны. И мама повезет Гошу в зоопарк, прямо сразу. А потом в бассейн, где теплая голубая вода даже зимой. Потому что мама сразу поймет, как плохо ему в интернате. Не может быть хорошо тому, кто живет не у себя дома. Мама это сразу поймет…
— Гошка! Ты чего? Воду разольешь, на ведро прямо пошел, — тряхнул Денис его за плечо. — Уснул, что ли?
Нет, он не уснул. Мечта тоже похожа на сны. Но мечта может осуществиться. Даже скоро. Вот приедет к нему на этих днях бабушка, навестит же она его в конце концов. И он возьмет у нее мамин адрес. А письмо напишет заранее, прямо сегодня и напишет. Останется только черкнуть адрес и опустить письмо в почтовый ящик.
Белая шаль с длинными покачивающимися кистями…
— Я понял вас отлично, — говорил за дверью директор. — С опекунством пока повременим. А на выходные Аллу к вам будем отпускать. Согласны вы на такой вариант?
— Это очень стыдно — подкрадываться к двери и подслушивать разговор, который вас не касается.
— Мы не подслушиваем, — сказал Денис, — мы пол моем.
— Вижу. — Ангелина Ивановна иронически поглядела на них.
Они дружно стали возить тряпками. А она некоторое время постояла у директорской двери с задумчивым видом. Ей тоже, наверное, было интересно, чем закончится этот разговор.
— Мы, Шикляевы, порядочные люди, — пищала двоюродная Снегурочка. — Вы меня в чем-то подозреваете?
— Помилуйте! — Директор там, за дверью, наверное, разводил руками. — В порядочности Шикляевых сомневаться не имею права. Но по документам вы носите другую фамилию. Вы дальняя родня. Мы вынуждены соблюдать осторожность, не обижайтесь.
Присмотритесь к девочке, и она пусть к вам присмотрится.
— По мужу я Треухова, а урожденная Шикляева. Так в прежние времена говорили — урожденная.
Скоро тетя Снегурочка вышла из кабинета. Ангелина Ивановна отпрянула от директорской двери и пошла с деловым видом к лестнице.
Мальчишки быстро домывали пол.
Вот тут примчался Вова Климов.
— Ирку Косточкову не видели?
— Не видели. — Денис подмигнул.
— Ты чего подмаргиваешь? — пошел на него Климов. — Чего улыбаешься? Я ей тетрадку несу, а он подмаргивает еще.
Климов, как всегда, выпятил грудь, нагнул голову, как будто хотел забодать Дениса. А Денис, квадратный, крепкий, попятился. Напор на всех действует даже больше, чем сила.
Гоша вдруг решился:
— Чего ты на него прешь? — Он оттер плечом Дениса и стал перед Климовым. И тоже нагнул голову, смотрел на Вову Климова исподлобья.
Удивился Климов. Но не растерялся и двинул Гошу в скулу так, что у него искры из глаз посыпались. Отступить? Ну нет! Разве у Гоши нет кулаков? Разве он не мальчишка? Разве он боится? Надоело ему придумывать разные отговорки и отговорочки. И Гоша двинул Климова изо всей силы. Хотел в подбородок, а попал в нос. Кровь потекла. Сцепились и покатились клубком по всему просторному вестибюлю. Когда Гоше удавалось оказаться наверху, он сжимал Климова железной хваткой, так ему представлялось. «Не выпущу ни за что». Но тут же он опять оказывался внизу, и Климов лупил его, сидя на нем верхом. Давняя злость накопилась у обоих.
Все это происходило какие-то мгновения. Они катились по блестящему полу. Вдруг над ними раздался хрипловатый бас:
— Ну-ка вставайте, петушиная команда.
Директор Андрей Григорьевич стоял над ними. И глядел из-под кустистых бровей то на одного, то на другого. А сам крепко держал за шиворот одной рукой Гошу, а другой — Климова.
— Остыньте, Климов и Нечушкин. И сейчас же отправляйтесь наверх. Никаких драк, слышите?
А сам думал: как же, никаких. Эти двое еще не раз сцепятся.
Если бы Гоша умел читать мысли директора, он бы очень удивился. «А этот Нечушкин — молодец» — так подумал директор и заспешил назад, в кабинет, где надрывался телефон.
Но Гоша не умел читать мысли.
Он шел наверх, победно насвистывая. Он сегодня не победил Климова. Но его победа была гораздо серьезнее. Самое трудное, наверное, победить себя.
Гордая Алла Шикляева
Теперь Алла Шикляева каждый выходной уходит из интерната.
В субботу после уроков тетя Снегурочка приезжает за ней, берет за руку, уводит за ворота. Ребята смотрят в окно. Идут по асфальтовой дорожке двое — тетя Снегурочка и девочка Алла. И Алла какая-то другая. Как будто не она чуть не всю жизнь спит вот за этой стенкой. И ест за одним столом с Людой и Ирой и с Гошей Нечушкиным. И все в ней давно знакомо до слова, до жеста, до поворота головы. Но сейчас, когда тетя ведет ее за руку, она, эта девочка, совсем новая, совсем другая. Потому что ее берут на выходные, а их нет.
Несколько воскресных дней провела Алла у тети Снегурочки и действительно стала другой. Еще более замкнутой, надменной. Ни с кем не разговаривала. Позовут на хор — споет. Запишут на гимнастику — перекувырнется. И отстаньте. Алла Шикляева не с вами, Алла ждет субботы.
Они не сердились на Аллу, они стали звать ее «гордая».
Галина Александровна присматривалась и никому ничего не говорила. Была во всем этом какая-то загадка: Алла не производила впечатления счастливой. Гордость гордостью, но какая-то тревога в глазах, замкнутость, сдержанность. Неужели ей не хочется ничего рассказать о своей жизни у тети Снегурочки? Не рассказывает. А почему?
Галина Александровна прикоснулась к плечу Аллы.
— Мне хотелось бы с тобой поговорить. Посидим в игровой.
Все были в кино. Пустая игровая. Сели на низкие скамеечки.
— Расскажи, Алла, нравится тебе у тети?
— Нравится. — И ничего не добавила.
— Расскажи, как прошло прошлое воскресенье. Ну расскажи подробно. Вот вы встали. А потом?
— Я не люблю рассказывать, не умею. Отпустите меня, Галина Александровна.
— Неспокойно мне что-то, — призналась воспитательница.
— Не надо беспокоиться. Я в порядке. — Гордая Алла пошла к ребятам смотреть мультфильмы.
А позже прибежала Настя, зашептала:
— Галина Александровна, Алла гордая кофту выбросила. Нет, честно.
— Как — выбросила? Куда выбросила?
— В мусорный бак, который во дворе, огромный.
— Позови ее, пожалуйста, Настя. И запомни ты наконец: ябедничать стыдно.
— А как бы вы тогда про кофту узнали? — Настя убежала.
Галина Александровна удрученно вздыхает. Настя искренне не понимает, почему нельзя ябедничать. «Я же не обманываю, я говорю про всех только правду». И честно смотрят Настины ясные, прозрачные глаза. И сердиться нельзя: ей, этой девочке, никто никогда не объяснял, почему ябедничать нехорошо. А теперь она уже привыкла.
И Алла Шикляева беспокоит воспитательницу. Алла отмахнулась от расспросов: «Я в порядке». А какой там порядок. Грустный, настороженный взгляд. Глухое молчание. Теперь еще кофточку выбросила. Непредсказуемая девочка Алла. Дикий поступок.
Пришла Алла, подбородок гордо вскинут. Не троньте меня, все равно ничего не добьетесь. И недобрый взгляд больших карих глаз.
— Алла, принеси, пожалуйста, свою синюю кофточку.
Алла смотрит насмешливо. Она видела, как побежала сюда недавно Настя. Зачем же вы, Галина Александровна, притворяетесь и хитрите? Вы же взрослая, воспитательница. Не стыдно? И Галина Александровна краснеет. Действительно, не так надо было разговаривать.
Смутилась Галина Александровна. Зато Алле Шикляевой совсем не было стыдно, и она сказала спокойно:
— Я выбросила кофту. Она мне надоела, а теперь еще клеем рукав измазала.
Воспитательница всплескивает руками:
— Алла! Ну как можно? Хорошая еще кофта, и вдруг на помойку? Как же так?
— Да что особенного? Кофта старая. Мне же выдадут вместо нее новую. Тетя говорит, что государство должно обеспечивать.
