Андрей Жвалевский - Я хочу в школу
Причину слез объяснила тем, что прищемила себе палец. Ее даже пожалели.
В этот же день Анастасия Львовна опять оставила ее после уроков.
– Ты отвратительно написала тест по «Человеку и миру», – приторно вздохнула учительница, – неправильно ответила на все вопросы.
– Как? – Анечка даже подпрыгнула. – Там же все было просто.
Учительница молча положила перед Аней листок, полностью исчерканный красной ручкой.
Аня непонимающе уставилась в свои ответы.
– Скажи мне, девочка, ты когда последний раз открывала учебник? – ласково спросила учительница.
– Вчера! – честно сказала Аня. – Только я его читать не стала.
– Почему? – поинтересовалась Анастасия Львовна.
– Да он для маленьких! – сказала Аня. – Я чуть не заснула. Жалко стало время на него тратить.
Учительница смотрела на Аню, не мигая. А Аня опять уткнулась в свой листик.
– Анастасия Львовна, я не понимаю, что здесь неправильно! Вопрос: «Занятия первобытный людей». Я написала, что это охота, рыбалка, домашнее хозяйство и рисование.
– Рисование это не занятие! – отрезала учительница. – И в учебнике нет никакого домашнего хозяйства.
Там четко все расписано. Занятия первобытных людей – охота, рыболовство, собирательство и хранение огня!
Перечисляя занятия, Анастасия Львовна уверенно загибала пальцы.
– Но рисунки же есть! – удивилась Аня. – Значит, рисование тоже было!
– Не все первобытные люди рисовали!
– Тогда вопрос сформулирован неправильно! – сообщила Аня. – Тогда нужно было написать «основные занятия первобытных людей».
Улыбка у учительницы слетела с лица. Но Аня, совершенно не понимая, что происходит сейчас внутри у педагога, продолжила:
– И вот тут, «орудия труда железного века», я написала, что это нож и топор. А вы мне вписали еще и меч и щит. Но меч и щит – это не орудия труда, это оружие!
Анастасия Львовна впервые в своей педагогической практике треснула кулаком по столу. Аня подпрыгнула.
– Что случилось? – испуганно спросила она.
Учительница с трудом взяла себя в руки.
– Я не знаю, как вас там учили, в этой хваленой тридцать четвертой школе, но я вижу, что твои познания крайне малы и…
– Да что вы! – махнула рукой Аня. – Я очень много знаю про древних людей! Хотите, расскажу?
– Я хочу, чтоб ты мне отвечала. На вопросы. Мои. Четко поставленные.
Аня встретилась взглядом с учительницей и поняла, что та в бешенстве. Анечка никогда не встречалась так близко с человеком, от которого исходит неприкрытая ненависть. Она испугалась.
– Ан-нн-настасия Львовна, вы не-не волнуйтесь, – начала говорить Аня.
– Если вашу школу закроют, – прошипела Анастасия Львовна, – то это будет самое правильное решение.
– Нет, нет, что вы! – воскликнула Аня. – Ее не закроют! Не могут закрыть!
Вдруг учительница взяла себя в руки и почти нежно спросила:
– Ты так любишь свою школу?
– Да, очень! – честно ответила Аня.
– И ты хочешь туда вернуться?
– Больше всего на свете! – выпалила девочка, вжимаясь в спинку стула.
Анастасия Львовна улыбнулась и стала похожа на сытого удава.
– Но ты же понимаешь, что должна стараться. Если у тебя здесь будут плохие оценки, то обратно могут и не взять.
– Не может…
– Еще как может, – перебила учительница. – Скажут, что даже с обычной программой не справляешься, куда уж тебе в тридцать четвертую.
Номер школы Анастасия Львовна выделила издевательской интонацией.
У Ани голова пошла кругом. С одной стороны – бред. А с другой… А вдруг правда? Аня вспотела от тревоги.
– Что я должна сделать? – спросила она.
– Учиться, дорогая. Не задавать глупых вопросов. Читать учебник.
Анастасия Львовна встала и потрепала Аню по плечу.
– Завтра перепишешь тест. И не переживай, мы с тобой поладим.
Девочка выходила из кабинета на подгибающихся от страха ногах. Кинулась звонить Впалычу. Недоступен…
Впервые Птицы поругались в конце ноября, когда на дворе стояла самая мерзкая пора – уже даже и не осень, но и не зима. Слякоть, стылость, сырой ветер и низкие облака. Все выглядели подавленными, а Молчун молчал угрюмее обычного. Анечка осунулась и даже заболела, чего с ней не случалось очень давно. Кошка рычала на Димку, благо тот постоянно был под рукой, а Димке отказывало его безграничное терпение, и он начал огрызаться.
На этом фоне светившийся от неземного счастья Женька смотрелся неуместно. О чем Кошка однажды ему и заявила, когда собрались в продуваемой всеми ветрами беседке:
– Съешь лимон, лидер! Смотреть на тебя противно!
Женька дернулся, но еще пытался перевести разговор в шутку.
– Это я заради оптимизма и во славу проекта!
Никто его веселья не поддержал, только Кошка еще больше завелась:
– Заради Викуленьки своей, а не для проекта! Ты о ней только и думаешь!
Женька не случайно стал лидером, когда-то Впалыч рассмотрел в нем умение душить конфликты в зародыше – и Женя задушил бы, если бы Димка вдруг не пропел противным голосом:
– Нас на ба-а-а-а-бу променя-а-а-ал!
Это прозвучало очень обидно в устах человека, который вечно всех мирил.
И Женька не пожелал эту обиду терпеть.
– За собой лучше смотрите! Я уже неделю отчеты жду! Где отчеты? Тормоза!
Тут взорвались все разом – кроме Молчуна, который только набычился. Кошка орала, что с таким лидером группа годится только дворы подметать. Женька, как ему казалось, внушительно (на самом деле визгливо) требовал выполнения плана. Димка рычал, что оба придурки психованные. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Ворон.
Он шел мимо с парочкой одноклассников и вид имел самый счастливый.
– О! Птички раскудахтались!
Спорящие ощетинились. Теперь у них был общий враг.
– Вали отсюда!
– Урод!
– Не лезь!
Крикнули все сразу, и получилась неразборчивая брань. Но Ворон только ухмыльнулся пошире и махнул своим попутчикам:
– Пошли, пацаны. Эти лохи жизни не поняли!
Фраза прозвучала так дико и фальшиво даже для Ворона, что Птицы не нашлись, что сказать. Стояли и провожали его нехорошими взглядами. От их взглядов Ворон, по идее, должен был задымиться – но не задымился, ушел, весело болтая о новой компьютерной игрушке.
Зато успокоились. Женька даже умудрился сказать совершенно спокойным (теперь уже действительно внушительным) тоном:
– А вот человек уже социализировался. Интересно как?
Помолчали.
– Будет следующее… задание, – то ли спросил, то ли объявил Молчун.
Женька кивнул.
Выяснить тайну Ворона оказалось проще простого – он манипулировал одноклассниками.
Думать его успели научить в 34-й школе, а система уроков и заданий еще не выветрилась из его головы. Ворон сразу стал лучшим в классе почти по всем предметам. И у него хватило соображения (психологию не зря учил!) не задаваться, а радостно делиться с товарищами. Сначала со всеми. Потом выборочно. Когда соседка по парте прикола ради спрятала его мобилку – наказал, оставил без контрольной. За нее пыталась вступиться лучшая подруга – подсунул ей домашку по математике с тремя ошибками.
Через две недели весь класс знал – с новеньким лучше дружить. Даже те, кому он не очень нравился, не высовывались, потому что самые сильные (и по диалектике самые тупые) в классе были с Вороном в отличных отношениях. Девчонки, пошушукавшись, определили его в красавчики и выбрали объектом коллективного обожания. Этому не помешала даже грузность и сутулость новенького. Впрочем, тут всех быстро отшила соседка по парте – та самая, которую он наказал за пропажу мобильника. В точном соответствии с женской логикой восхитилась его мужеством и суровостью. Ворон не возражал, стал считаться ее «парнем», что не мешало ему улыбаться остальным одноклассницам.
Всю эту информацию добыли буквально за день по разным каналам и теперь не знали, что с ней делать. Повторять методы Ворона было противно. Не удалось найти даже «рациональное зерно», на чем так настаивал Женька.
Ситуацию с Вороном обсуждали у Анечки дома, чтобы заодно подбодрить заболевшего товарища. Подбодрить удалось не слишком – Анечка за весь вечер ни слова не сказала. Димка подколол на прощание:
– Класс! У нас теперь два Молчуна.
Получилось не смешно, потому что и Аня, и Молчун отреагировали одинаково: сжали губы и исподлобья уставились на Димку.
Молчуну приходилось все сложнее. После первой драки он надеялся, что от него отстанут. Так и было поначалу. Почти неделю, пока заживал нос Александра, Молчуна обходили стороной. Вернее, изредка к нему подкатывал то один, то второй, то вдруг сразу три одноклассницы позвали на день рождения – Молчун так и не понял к кому, – но все заканчивалось одинаково: он отворачивался к стене и терпеливо ждал звонка на урок.
Отстали.
Зато банда остроносого Сашки постепенно осмелела, и однажды после уроков Молчуна отловили в парке и устроили темную по всем правилам – куртку на голову, двое повисли на руках, остальные лупят. Самое обидное, что можно было отбиться, держали сильно, но неумело, столкнуть лбами – и весь разговор. Однако Молчун не отбивался. Он стоял и повторял про себя два заклинания: «Не падать!» и «Драться нельзя!». Не упал и не сорвался.
