Ирина Пивоварова - Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А».
Дубовы смотрели на Залетаевых. Залетаевы смотрели на Дубовых.
Впрочем, мы выражаемся неточно. Не все Дубовы смотрели на Залетаевых, и не все Залетаевы смотрели на Дубовых.
Аня смотрела в стакан с лимонадом. И смотрела она в него с таким пристальным интересом, как будто там плавала золотая рыбка. А внимание Бори было приковано к большому шоколадному набору, красовавшемуся на самом видном месте буфетной стойки. Наверное, Боря очень любил шоколадные наборы.
Итак, Борис Борисович Дубов смотрел на Ирину Васильевну Залетаеву, а Ирина Васильевна Залетаева смотрела на Бориса Борисовича Дубова.
Лицо Бориса Борисовича снова приняло из растерянного прежнее приветливое выражение, и он, слегка наклонив голову, вежливо произнёс:
— Добрый день, Ирина Васильевна. — Причём светлые проницательные глаза Бориса Борисовича скользнули с лица Аниной мамы и остановились на Ане, разглядывая её внимательно и не без некоторой, скрытой где-то очень глубоко и оттого еле заметной, лукавой усмешки.
Лицо Аниной мамы осветилось приятной и любезной улыбкой.
— Здравствуйте, Борис Борисович, — с готовностью отозвалась она. — А мы вот тут лимонад пьём… Присоединяйтесь…
— Спасибо, Ирина Васильевна, — ответил Борис Борисович. И при этом очень быстро и внимательно взглянул на своего сына, который с неприступным и гордым видом оглядывал теперь в витрине банку баклажанной икры.
— Ну как, Борис Борисыч, составим компанию?.. — спросил отец.
Мальчику ничего не оставалось, как кивнуть. Впрочем, банка баклажанной икры по-прежнему его очень занимала. Наверное, он и к баклажанной икре был неравнодушен.
— А мы вот тут с дочкой… — говорила Ирина Васильевна, пока Борис Борисович ставил на стол ещё две бутылки лимонада. — Представляете, явилась вдруг моя красавица, прямо как снег на голову. Я даже испугалась. Ведь мы на другом конце города живём!..
При этих словах Борис Борисович опять как бы невзначай взглянул на сына, а сын его нахмурился и как-то странно дёрнул головой.
— А она, видите ли, соскучилась, — продолжала Анина мама и в знак того, что она больше не сердится, кокетливо дёрнула Аню за косичку.
Тут Аня тоже нахмурилась и тоже, как Боря, дёрнула головой.
— Гм… — сказал Борис Борисович. — Вашу дочь, кажется, зовут Аня?
— Да. Анечка! Я назвала её так в честь бабушки… Анюта, почему ты молчишь? Ты ведёшь себя неприлично. Поздоровайся с Борисом Борисовичем!
— Здравствуйте, — выдавила из себя Аня, не поднимая глаз от стакана.
— Здравствуйте, — вежливо ответил Борис Борисович. — А теперь разрешите, Ирина Васильевна, познакомить вас и вашу дочь с моим сыном.
И он опять быстро и даже с некоторой тревогой посмотрел на сына, у которого вдруг ни с того ни с сего так покраснели уши, что казалось, поднеси к ним спичку, и они вспыхнут, как бенгальские огни.
— О да! Конечно! — обрадовалась Ирина Васильевна. — У вас такой милый сын! Совсем большой… Анюта, ну познакомься же! Ну протяни мальчику руку!.. Аня, ну что с тобой?..
Отчаянным усилием воли Аня оторвала взгляд от стакана и переместила его куда-то на середину груди Бори Дубова, где был приколот значок с портретом Гагарина.
Протянутая рука её была холодна как лёд.
Как во сне, она ощутила слабое тёплое пожатие и с большим трудом вернула руку в прежнее положение, то есть согнула её в локте и положила на колени, на школьный чёрный фартук.
Боре, по-видимому, всё это было глубоко безразлично. Только банка баклажанной икры продолжала занимать его внимание. И пока его отец о чём-то разговаривал с матерью Ани, а Аня сидела, как гипсовая статуя в парке культуры и отдыха, изображающая школьницу с книгой на коленях, Боря не сводил глаз с этой самой банки. Видимо, он просто обожал баклажанную икру.
От лимонада и Боря и Аня дружно отказались.
— Ну вот и познакомились, — сказала Ирина Васильевна, с беспокойством глядя на застывшую Аню.
— Ну что ж, пора работать, — сказал Борис Борисович. — Мы засиделись.
И все четверо стали подниматься, причём Боря уронил стул.
А потом все направились по ковровой дорожке вон из научно-исследовательской столовой. Первыми шли Борис Борисович Дубов и Анина мама. А за ними деревянной походкой шествовали, глядя в разные стороны, Боря Дубов и Аня Залетаева.
«ВСЕ ПРОПАЛО»
Дорога домой была ужасной.
Аня то сидела на мягком сиденье в вагоне метро, то вскакивала, то снова садилась. Потом она для чего-то пересела в соседний вагон, но от этого ей лучше не стало. Она вспоминала встречу в столовой и даже закрывала глаза от мучительного стыда.
«Дура! Идиотка! — ругала себя Аня. — Всё испортила! Всё!!! Дура ненормальная! Сумасшедшая!.. — И она даже щипала себя незаметно для других. — Вот тебе! Вот тебе! — говорила она. — Гадость ты отвратительная!.. Как бревно сидела! Как будто тебя всю клеем обмазали! Да разве захочет с такой балдой Боря Дубов дружить? И правильно сделает, если не захочет. Правильно сделает! И поделом тебе будет! Поделом!» И она снова щипала себя сквозь карман, где щипаться было больнее, потому что там была только подкладка.
Хорошо, что другого кармана у Ани не было, иначе она могла прямо насмерть себя защипать! Всё-таки мы должны признаться, что это было неумно с её стороны. Она совсем была не виновата. Все девочки-пятиклассницы застенчивы. Ну разве только Тося Одуванчикова представляет исключение… Ну, может, ещё Гвоздева с Собакиной!
Но Аня этого не знала. Ей казалось, что только она одна такая — глупая, бестолковая, неловкая… Вместо того чтобы поговорить о чём-нибудь с Борей, ну хотя бы о марках или о кино, сидела и молчала, как чучело огородное, и Боря, наверное, подумал, что она просто не хочет с ним разговаривать.
Но она ошибалась. Боря этого не думал. Совершенно почти в тех же словах, что и Аня, он ругал самого себя. И в то время, пока Аня ехала в метро и что есть силы щипала себя за правый бок, Боря Дубов шёл по улице и чуть не плакал от огорчения и досады.
«Всё пропало! — думал он. — Всё пропало!»
Придя домой, они оба раскрыли тетради, разложили на столе учебники и, не прикоснувшись к ним более, просидели за столом до самого вечера. Потом, не сговариваясь, закрыли учебники и легли спать.
Когда пришли с работы их родители, они оба спали беспокойным и тревожным сном.
Ане Залетаевой снились какие-то бесконечные, уходящие вдаль грядки с капустой, и она ходила между этими грядками и поливала их лимонадом из бутылки, а капустные головы хитро подмигивали ей и говорили: «Балда ты, балда!»
А Боре Дубову снился вообще всякий вздор, который и рассказать-то стыдно.
Ему снились лошади, которые плясали на передних ногах, и маленькие жёлтые зайцы.
В общем, чёрт знает что.
В этот полный волнений день Аня Залетаева так и не сделала ни одного урока.
Не сделала, заметьте себе, первый раз в жизни.
И всё, может быть, было бы и ничего — ну что ж тут, в конце концов, страшного, если ученик один раз в жизни не выучил урока?
Да, всё, может быть, и обошлось бы гладко для Ани Залетаевой, но…
Да тут, как на грех, случилось НО. Ах, если бы не это НО! И откуда оно только взялось?! И как раз именно тогда, когда меньше всего его ждали!
Итак, всё, может быть, и обошлось бы гладко для Ани Залетаевой, но как раз на следующий день учитель математики объявил контрольную, чтобы проверить, как усвоили ученики пятого «А» вчерашнее домашнее задание.
КОНТРОЛЬНАЯ
— Приготовьте чистый лист бумаги, — сказал Сергей Фёдорович, учитель математики. — Сейчас будет проверочная контрольная.
При этих, казалось бы, совершенно обыкновенных словах с классом произошло что-то необыкновенное. Страшное потрясение выразилось на многих лицах. Многие глаза уставились на Сергея Фёдоровича с таким ужасом, как будто бы Сергей Фёдорович был вовсе не маленьким толстеньким человеком с весёлой круглой лысинкой на макушке, на которую не раз глядели сверху вниз некоторые из учениц пятого «А», выросшие наподобие жердей, а был он, скажем, каким-нибудь питоном или даже слонопотамом из сказки «Винни-Пух».
Многие руки быстро заскользили в ящики столов, где в портфелях лежали учебники по математике, и стали со стремительной быстротой перелистывать эти самые учебники…
Но Сергей Фёдорович прервал это полезное, но запоздалое занятие.
— Учебники и тетради убрать! — заявил он. — Приготовили чистые листы? Диктую задачу…
И ручки заскользили по чистым листам бумаги, вырванным из серединок тетрадей в клеточку.
Тося Одуванчикова кончила писать задачу и посмотрела вокруг.
Она сразу же решила не напрягать попусту свои умственные способности, потому что, во-первых, точно знала, что этих способностей у неё не было, а во-вторых, не могла же она ни с того ни с сего решить задачу, которую видела первый раз в жизни. Это было бы чудом, а в чудеса Тося не верила.
