Сергей Семенов - Дичок

Сергей Терентьевич Семенов

Дичок

Наступило осеннее утро. Восток зарделся зарёю. Ночная темнота сделалась реже, и стало можно разбирать изнедалека различные предметы. В деревне начала отчётливо выделяться полоса дворов из окружавших их деревьев, сараи и овины. С каждой минутой всё кругом делалось виднее и виднее. Звёзды гасли одна за другой, а заря охватывала всё шире и шире восток. Уже легко было отличить красную рябину от побуревшего листа и видеть, что вся земля покрыта точно рассыпанным серебряным порошком -- морозом.

День был праздничный, поэтому не слышалось стука цепов с гумен, обыкновенно раздававшихся уже в эту пору; не было никакого признака бодрствования -- видимо, все ещё спали…

Но это было недолго. Ещё заря не успела перейти из белого цвета в розовый и ночной мрак окончательно рассеяться над землёю, как понемногу началось оживление. На одном дворе стукнули дверью, и послышался голос хозяйки, поднимавшей спавших коров для доения; в другом хлопнула калитка, и худенькая старуха вышла за хворостом в проулок. На краю деревни, у одной из самых заботливых стряпух, блеснул огонёк сквозь окно, и через минуту из трубы показался жидкий столбик серенького дыма, который покрутился по случаю стоявшего затишья во все стороны, рассыпался было книзу, но ненадолго. Мало-помалу столбик окреп, выровнялся и потянулся кверху. В избе затопилась печка.

Ещё через минуту хлопнула калитка у большой, ещё свежей избы степенного крестьянина Макара Павлова, и из неё выскочила баба, и выскочила "не путём": она была полуодета и босиком. Быстро подбежав под окно соседней избы, она стала немилосердно в него барабанить.

– - Кто там? -- послышался торопливый оклик из-за окна.

– - Соседушки, родные! -- завопила баба со слезами в голосе.-- Какая беда-то у нас случилась: двух лошадей увели!

В избе послышались тревожные возгласы и возня, видимо, соскакивавших с постели хозяев; вскоре несколько заспанных лиц показались в окнах и раздались восклицания:

– - Ну да! Да неужто правда?!

– - Ей-богу, правда! О-ох мы, разнесчастные! -- завыла баба и, отскочив от соседней избы, побежала опять к себе.

В окнах других изб показались тоже людские головы, посыпались вопросы:

– - Что это? О чём она?

– - Лошадей увели!

– - Батюшки мои!

На крыльцо соседней избы вышел хозяин. Торопливо поглядывая в проулок, он вдруг встревожился, поднял руки, хлопнул ими по бёдрам и прокричал:

– - А у нас телегу укатили!

Поднялась суматоха. Народ из ближних дворов повыскакал на улицу, заметался, заволновался, закричал: оказалось, ещё из соседнего сарая была украдена сбруя, два плуга и мешок льняного семени. Беготня, вой, шум поднялись невообразимые. Целых полчаса все были словно угорелые, метались из стороны в сторону, собирались в кучи, опять разбегались; наконец понемногу угомонились, сделались несколько спокойнее и решили, что мешкать нечего, а нужно отправляться в погоню, и чем скорее, тем лучше.

Отобрали людей, стали решать, в какую сторону отправляться, пошли разглядывать следы, но следы в суматохе были все стоптаны, и их никак нельзя было разобрать. Пришлось отправляться в разные стороны.

Бабы из потерпевших домов плакали, ребятишки ревели, мужики имели крайне огорчённый вид.

Всех более казался огорчённым Макар Павлов. Хотя он был мужик зажиточный (у него жил в городе сын на хорошем месте и хорошо "подавал" ему) и из украденных лошадей одна была кляча, старая и запалённая, но он ходил точно разбитый чем и поминутно охал:

– - Ох, Дичка украли! Дичка увели!.. Батюшки мои родные, ведь это полживота отняли! Кусок сердца вытянули!

И он поднимал живот, хлопал по бокам руками и никак не мог удержать выступавшие на глазах слёзы. В погоню он не мог уехать и не мог сообразить, что ему теперь делать: горе окончательно затуманило его голову и помутило ум.

– - Ведь он родной мне был, кровный, родной! Как же это его увели у меня? -- лепетал Макар, и голос его прервался от приступавших всхлипываний.

Дичок был вторая из украденных у Макара лошадей, ещё молодая и очень любимая и им самим и всей его семьёй.

От роду Дичку было лет пять с половиной. У Макара он был уже года четыре. Купил его Макар на втором году и вот при каких обстоятельствах.

Однажды, также осенью и в праздничный день, в семье Макара сели ужинать. Время было не очень позднее: только что убрали скотину и подоили коров.

Ужинать торопили девка и сам Макар. Девка -- затем, чтобы поскорей идти на улицу, а Макару нужно было идти сушить овин…

Только было уселись за стол и старуха подала было чашку щей, как дверь отворилась, и в неё вошёл высокий, неуклюжий мужик, с другого конца деревни, Яков Ильин. Помолившись богу, мужик проговорил:

– - Хлеб да соль!

– - Просим милости!

– - Кушайте на здоровье!

Мужик сел на лавку, почесал в затылке и, обратившись к Макару, проговорил:

– - А я, брат, к тебе!

– - Что такое?

– - Я видел, ты раз летом с реки бодягу [Бодяга -- водяное растение, которым излечивают кровоподтёки, ссадины.] нёс; не дашь ли мне, пожалуйста, щепоточку?

– - На что тебе?

– - Да что, шут её побери-то, беда случилась!

– - Какая такая?

– - Да жеребёнок парню ногу расшиб в самой коленке! Раздуло, посинела вся: парень на крик и кричит!

– - Ишь ты, грех какой! -- сказала жена Макара.-- Как же это он ему подвернулся?

– - Как подвернулся? Нечаянно. У нас ведь нешто лошади! Не лошади это, а дьяволы, уж такой анафемский покон! [Анафемский покон -- проклятая порода.]

– - Чем же? -- проговорил Макар.-- У тебя, кажись, кобыла хорошая…

– - Хорошая в работе, -- сказал Яков, -- тягущая и сильная, а характером чёрту сестра… Чуть маленько оплошаешь, живым заест. Вот и жеребёнок в её задался, да не первый такой, а третий. Тех из-за характера сбыл, этого пустил, -- ну, думаю, последыш, може, посмирнее будет, выращу кобыле на смену, ан, вишь, и этот такой!

– - Что ж он, лягается, что ли?

– - И лягается, и кусается, всем берёт!.. К себе не подпустит, вот какой, окаянный!

– - Ишь ты! -- проговорил Макар и замолчал. Хлебнув щей, он проговорил: -- Ладно, я бодяги-то тебе дам…

– - Дай, пожалуйста, а то просто беда! Парень измучится совсем.

Поев наскоро, Макар вылез из-за стола, сходил в горенку, принёс щепоть бодяги и, отдав Якову, стал объяснять, как её употреблять. Яков слушал Макара внимательно, хлопал глазами, но, видимо, ничего не понимал. Макар заметил это, сразу оборвал объяснение и проговорил:

– - Да постой, я сам пойду погляжу, какой ушиб-то, и сделаю, что надо.

– - Пойдём, пожалуйста.

Макар оделся, они вышли из избы и направились вдоль деревни.

Подходя к дому Якова, Макар вдруг услыхал за воротами, внутри двора его, какую-то возню, звонкие удары по чему-то и бабье взвизгиванье: "Вот тебе, вот тебе, вот тебе, идол!" Когда они вошли в калитку и Макар взглянул во двор, то увидел, что Соломонида, жена Якова, держала в поводу обротанного [Обротанный; оброть -- пеньковая конская узда без удил, с одним поводом для привязи.] полуторагодовалого жеребёнка и здоровою палкой лупила его по чём попало. Жеребёнок рвался, метался, бросался во все стороны, но баба крепко держала за повод и немилосердно тузила его. При виде мужиков баба бросила палку, сняла обротку, жеребёнок рванулся в сторону и ударился боком о забор так, что сейчас же отскочил от него, как мяч, и не удержался на ногах. Потом он быстро вскочил снова на ноги, сделал круга два по хлеву и, забившись в угол, остановился там, дрожа всем телом и пугливо всхрапывая. Макару стало жалко его.

– - За что ты его? -- спросил он бабу, приподнимая шапку.

– - За парня проучила,-- проговорила, еле отпыхиваясь, баба,-- не будет другой раз лягаться, пёс… Ах ты, сокрушитель этакий!

– - Так его и надо, озорника! -- одобрил бабу Яков.-- Он скоро всем проходу не даст! Такую замычку [Замычка -- обычай, привычка.] взял, ни на что не похожее. Корму задаёшь и то боишься, как бы не саданул. Приложит уши и глядит!

Макар ничего не сказал. Они вошли в избу. Парень сидел около стола и, придерживая рукой ушибленное место, раскачивался всем туловищем и тихо стонал. Макар недолго думая начал растирать ему ушибленное место бодягой.

Растерев и завязав ушиб, Макар сел на лавку. Яков, Соломонида и парень в один голос стали жаловаться ему на лошадиный покон.

– - Лошади по делу цены нету, коли бы не такая злючка, а злючка ни на что не похоже! В запряжке-то и то охмыляется, а когда без сбруи, лучше не подходи! А в стаде, когда ловить вздумаешь, просто наказание: ходишь, ходишь за ней, не поддаётся, да и всё тут.

Макар долго молчал, потом поворотился на месте и проговорил:

– - Удивительное дело, что вы за чудаки! Что вы скотину-то за столб бесчувственный считаете, али за колоду какую? Сами незнамо как обходятся с нею да ещё ропщут!

– - А как же обходиться с ней ещё? -- спросила удивлённая Соломонида.