Виктор Московкин - Как жизнь, Семен?

Виктор Флегонтович Московкин

Как жизнь, Семен?

Несколько слов об авторе

Отряд возвращался из похода. День стоял жаркий, душный, и никого не удивило, когда парнишка вдруг медленно стал оседать наземь. Быстро изготовили некое подобие носилок, осторожно положили на них больного и понесли, часто сменяя друг друга. Вожатый поторапливал: кто знает, что с мальчишкой? Хорошо, коль дурман-травы нанюхался. А если солнечный удар? Или отравление какими-нибудь ягодами?

Изнемогающие от зноя и устали ребята кое-как дотащились со своей нелегкой ношей до лагерных ворот. И тут случилось такое, что все поначалу опешили: больной соскочил с носилок и как ни в чем не бывало пошагал к столовой…

Нравились вожатому эти озорные, находчивые, неистощимые на выдумку ребята. 20-летний рабочий парень, слесарь ярославского завода металлоизделий «Союз» (того самого, на котором изготовляют ученические перья и авторучки), когда просился на лето в пионервожатые, мог ли он ожидать, насколько многообразной и увлекательной будет его жизнь в лагере! И, конечно же, не помышлял о том, что богатые впечатлениями дни накрепко западут в памяти, обрастут новыми, подсказанными фантазией эпизодами и в одно прекрасное время властно призовут к перу. Да и ребята не думали не гадали, что общаются с будущим писателем, что многое из того, к чему они были причастны, ляжет на страницы веселой повести, получит вторую, более яркую и — долгую жизнь.

Повесть эта — «Валерка и его друзья» — увидела свет в 1956 г., когда автору исполнилось 29 лет. То была первая книга Виктора Московкина. Но уже в ней обозначились почти все черты той творческой манеры, тех композиционных и стилистических приемов, которые отметят впоследствии критики, говоря о своеобразии его повестей «Как жизнь, Семен?» (1958) и «Шарик лает на Луну» (1960), романов «Потомок седьмой тысячи» (1964) и «Лицеисты» (1966).

Прозе В. Московкина свойственна подкупающая естественность интонации, словно живой очевидец событий доверительно и бесхитростно рассказывает о них, не прибегая к каким-либо эффектам и не заботясь о красотах стиля. Но именно это придает повествованию ту силу убедительности, когда любая «придуманная» автором сценка воспринимается читателем как жизненная достоверность. Только внимательный глаз подметит в, казалось бы, непритязательной простоте рассказа тонкий расчет, строгую продуманность как целого, так и частностей, высокий уровень мастерства.

В стремлении к сжатости повествования писатель экономен в выборе изобразительных средств, скуп на слово. Характерно, что все его произведения лишены пространной экспозиции. В. Московкин сразу вводит читателя в событие. «Новая квартира Валерке понравилась» («Валерка и его друзья»). «Помню, как умирала мама» («Как жизнь, Семен?»). «В кабинете яростно спорили» («Шарик лает на Луну»).

А как психологически верно преподнесена первая встреча Валерки с одним из соседей по двору! «Только Валерка успел осмотреться, как вдруг из-за угла вывернулся с футбольным мячом рыжий мальчуган. Штаны у него забрызганы грязью и мокры, а старые ботинки набухли и побелели.

Наступив ногой на отсыревший мяч, он с любопытством рассматривал Валерку. Сначала оглядел потертую ушанку с оборванными завязками, скользнул по лицу, затем уставился на ботинки, совсем почти новые, и только после этого спросил:

— Ты чего?

— Я ничего, — ответил Валерка.

Оба замолчали, потому что говорить больше было нечего.

Хочешь припечатаю? — подумав, предложил мальчуган и сделал вид, что собирается ударить по мячу…»

С подлинным знанием детской психики выписана эта немногословная, но емкая, содержательная сценка. За каждой фразой диалога угадывается душевное состояние персонажей, внутренний жест.

Чуждый сентиментализму, В. Московкин подчас до слез трогает читателя сдержанно-суровым рассказом о сиротской судьбе Семена. Но каким искрящимся юмором брызжет повесть «Валерка и его друзья»! Сценки с «медведем» и козлом неизменно вызывают веселое оживление детворы.

В этой книге читатель встретится со знакомыми ему героями — Семеном, Валеркой и другими. Найдет он и новое, не издававшееся ранее, например, рассказы о хорьке, о происшествии на рыбалке. И убедится, что, о чем бы ни писал В. Московкин, он всегда верен себе, своей манере, что на всем лежит явственный отпечаток его личности. И, конечно же, ни одна страница книги не оставит читателя равнодушным.

П. Голосов.

Как жизнь, Семен?

Глава первая

Мама

Помню, как умирала мама…

По ночам в коридоре трещат стены. Ледяные узоры покрыли стекла.

Первый раз за все свои тринадцать лет встречаю такую зиму. Правда, мама вспоминала, что, когда я родился, тоже стояли лютые морозы. Она несла меня из больницы и поморозила себе руки. Это было на второй год войны. Тогда немцы подошли близко к городу и в сухом воздухе слышались орудийные залпы. Подумать только, как все было давно!.. Сейчас люди уже стали забывать о войне.

Мы сидим на полуостывшей лежанке — я и трехлетняя сестренка Таня. Сестренка капризничает, и ее все время надо чем-то занимать. Долго тянется день, многое можно вспомнить, перебрать все игры. А часовая стрелка будто примерзла к циферблату.

Мы вбираем ртом воздух и дуем. Белесый пар летит струей и потом тает. Мы стараемся дослать струю к самой стене, глубоко вдыхаем и опять дуем.

Занятие это мне не по душе — нет настроения. Но оно нравится Тане. И я мирюсь: только бы сестренка не плакала.

До стены остается совсем немного, кажется, дунь посильнее — и все будет в порядке. Таня незаметно подвигается: жульничает. Не могу терпеть нечестности. Я тяну ее за платье назад. Платье трещит… Крик! Слезы!

Хриплый голос вдруг доносится снизу:

— Малинки… С огорода малинки…

Это мама. Она лежит на своей низкой кровати и, не мигая, смотрит в угол. На посеревшем лице выдаются скулы и острый нос. Она все время смотрит в угол, хотя там ничего нет. Так она лежит целыми днями.

Мы свешиваемся с лежанки:

— Мам! А малина летом бывает.

— Малинки-и!

У меня по спине пробегает озноб.

— Мам! Мы летом пойдем за малиной. В лес сходим. Ты потерпи.

— Бою-усь! — кричит Таня.

Мама судорожно передергивается. Странная улыбка появляется на ее лице. Она хочет повернуться к нам и не может.

— Танюша! — говорит она свистящим шепотом. — Чего ты, дурочка? Иди ко мне…

Через рубашку я чувствую теплое и частое дыхание сестренки. Глажу ее по голове, успокаиваю. Мама забывает о ней и опять смотрит в угол.

Снова можно играть. Продеваю в пуговицу две длинные нитки, связываю их на концах и дергаю короткими рывками. Пуговица раскручивается и гудит, как шмель, которого прикрыли кепкой. У Тани от восторга блестят глаза.

А день тянется долго…

Я соскабливаю пятачком ледяные узоры со стекла, разглядываю, что делается на улице.

Вот пробежали по дороге ребята с сумками — из школы. А я не учусь уже целую неделю, с тех пор как маме стало совсем плохо. Ее хотели положить в больницу, но мама почему-то не согласилась, и теперь к нам ходит доктор Радзиевский…

Какой чудной грузовик с прицепом проскочил! Прицеп — целый вагон, серебристый, с красной полоской наискосок борта. На улицах он появился совсем недавно — возит продукты. И сейчас, наверно, проехал к «Гастроному», где трамвайная остановка.

Мы живем в поселке Текстилей, который отделяется от города рекой.

Если идти от трамвайной остановки мимо «Гастронома», увидишь фабрику — два громадных кирпичных здания с башнями. Мне всегда думалось, что стоит взобраться на одну из этих башен — и откроется, как в сказке, удивительный мир.

Я даже представляю: весь город перед тобой, и кажется он не настоящим. Во все стороны по улицам бегут игрушечные трамвайчики и автомобили. Волга и та выглядит узкой ленточкой, а ширина ее в наших местах около километра.

Слева от фабрики стоят пятиэтажные корпуса для рабочих. За корпусами начинается Чертова Лапа. Раньше, говорят, тут было вязкое болото, затягивало скотину и даже неосторожных людей. Сейчас болота и в помине нет, стоят дома, и перед ними асфальтированные тротуары. А название — Чертова Лапа — до сих пор осталось.

Захочешь пойти в другую сторону от трамвайной остановки — выйдешь к кинотеатру. Тут же рядом стадион и большой старый парк. В парке пруды с позеленевшей водой. На берегу одного из них стоит школа. Другой раз играют в хоккей — из окна, как с трибуны, все видно.

Самое замечательное в поселке Текстилей — фабрика. Работают на ней тысячи. Выходят рабочие со смены и идут, идут — минут пятнадцать.

Почти все в поселке работают на фабрике. Возьми хоть дядю Ваню Филосопова, хоть Марью Голубину, хоть отца Тольки Уткина — Алексея Ивановича. Да и мама работала там, пока не болела. Она ткачиха…