Жан-Клод Мурлева - Река, текущая вспять

Жак-Клод Мурлева

Река, текущая вспять

Моему отцу

Пролог

Эта история произошла, когда люди еще не придумали, как сделать жизнь удобной. Не было ни телешоу, ни автомобилей с подушками безопасности, ни супермаркетов. Никто даже и не мечтал о мобильных телефонах! Но были уже и радуги после дождя, и абрикосовое варенье с миндалем, и полуночные купания — словом, все то, что ценится и по сей день. Впрочем, были, увы, и неразделенная любовь, и сенная лихорадка — недуги, от которых до сих пор не изобрели никакого лекарства.

Короче говоря, это было давным-давно.

Глава первая

Перелетные птицы

Лавка Томека стояла на краю деревни. Это был ничем не примечательный домик, и на его вывеске синей краской было выведено: «БАКАЛЕЯ». Дверь открывалась, — динь-динь! — радостно звенел колокольчик, и улыбающийся Томек появлялся перед вами в сером фартуке бакалейщика. Это был мальчик с мечтательными глазами, достаточно рослый для своих лет и худощавый. Проводить опись товаров в лавке Томека — дело совершенно бесполезное. Они не влезли бы ни в одну амбарную книгу. Тут подходит только одно слово, и это слово — «все». Томек продавал все. У него вы смогли бы найти любую важную и нужную вещь, например, мухобойку или «Настойку панацеи» аббата Пердрижона, а еще, конечно, такие незаменимые в хозяйстве предметы, как резиновые грелки и охотничьи ножи.

Поскольку Томек жил в своей лавке, точнее, в пристройке позади лавки, бакалея никогда не закрывалась. Табличка, висевшая на двери, всегда была повернута к посетителям надписью: «ОТКРЫТО». Это, впрочем, не считалось поводом постоянно заходить к Томеку. Нет. Жители деревни уважительно к нему относились и старались не беспокоить по пустякам. Они знали, что в случае крайней необходимости Томек их вежливо обслужит даже посреди ночи. Тем не менее, не стоит полагать, что Томек сидел на месте как привязанный. Напротив, он частенько выходил размять ноги, а то и пропадал на полдня. В этом случае лавка оставалась открытой и клиенты сами себя обслуживали. Возвратившись, Томек обнаруживал на прилавке деньги и маленькую записку: «Взяла моток веревки для колбасы. Лина». Или только записку: «Взял табаку. Заплачу завтра. Як».

Так все шло своим чередом, как говорится, в этом лучшем из миров и так проплывали бы годы и столетия и ничего особенного бы не происходило.

Но у Томека была тайная мысль. В ней не было ничего плохого или необычного. Он и сам не заметил, откуда она взялась. Это как волосы: мы не обращаем на них внимания, просто в один прекрасный день они становятся слишком длинными, и все. Так, в один прекрасный день, Томек обнаружил, что у него появилась мысль, которая, вместо того чтобы расти из головы, растет внутрь, и вот какая это была мысль: Томек понял, что ему скучно. Хуже того — очень скучно. Ему хотелось уехать и повидать мир.

Из маленького окна в пристройке он смотрел на широкую равнину: весенняя рожь колыхалась, словно морские волны. И только дверной колокольчик в лавке — динь-динь! — мог оторвать его от мечтаний. Иногда на рассвете он бродил по дорогам, терявшимся в нежно-синих полях льна, и при мысли о возвращении домой у него сжималось сердце.

Осенью, когда перелетные птицы в величественном молчании пересекали небо, Томек с новой силой чувствовал желание уехать. Слезы застилали ему глаза, когда он наблюдал, как дикие гуси исчезали за горизонтом, мерно взмахивая крыльями.

К сожалению, не так-то просто уехать, когда тебя зовут Томек и ты отвечаешь за единственную бакалею в деревне. Особенно, если до тебя ее держал твой отец, а до твоего отца — твой дед. Что подумают люди? Что ты их бросил? Что ты плохо с ними поступил? Что тебе не нравилось жить в деревне? В любом случае, они не поймут. И огорчатся. Томек не хотел никого расстраивать. Он решил остаться и сохранить свою тайну. «Надо терпеть, — говорил он себе, — и со временем мысль уйдет так же, как пришла, медленно и незаметно…»

Увы, все получилось не так. Одно значительное происшествие вскоре свело к нулю все усилия Томека образумиться.

Это случилось в конце лета, вечером. Дверь лавки оставалась открытой, чтобы в дом проникала ночная прохлада. Томек подсчитывал что-то в своей особой тетради при свете керосиновой лампы и задумчиво грыз кончик карандаша, как вдруг звонкий голосок чуть не заставил его подпрыгнуть от неожиданности:

— Вы продаете карамельки?

Он поднял голову и увидел самое красивое создание, какое только можно себе представить. Это была девочка лет двенадцати, очень загорелая, в сандалиях и в поношенном платьице. На поясе у нее висела медная фляжка. Она вошла в открытую дверь бесшумно, словно видение, и теперь пристально смотрела на Томека темными и грустными глазами.

— Вы продаете карамельки?

И тут Томек сделал вот что. Во-первых, ответил:

— Да, я продаю карамельки.

А во-вторых, Томек, за все свою жизнь и трех раз не оглянувшийся на девочку, влюбился в эту малышку. Влюбился внезапно, окончательно и бесповоротно.

Он положил карамельки в баночку и протянул ей. Она сразу же спрятала баночку в карман платья. Видно было, что ей не хочется уходить. Она стояла и внимательно смотрела на ряды шкафчиков, занимавших всю стену.

— Что у вас там, в шкафчиках?

— Все, — ответил Томек. — Все самое необходимое.

— И шляпные резинки?

— Разумеется.

Томек взобрался на лестницу и открыл верхний шкаф:

— Вот они.

— А игральные карты?

— Вот.

Она помолчала, а затем робкая улыбка тронула ее губы. Все это ее явно забавляло.

— А картинки с кенгуру?

Томек подумал немного, потом устремился к шкафу слева:

— Вот!

На этот раз темные глаза малышки засветились. Было так приятно видеть ее счастливой, что у Томека заколотилось сердце.

— А песок из пустыни? И чтобы не остывший!

Томек снова взобрался на лестницу и достал из шкафа маленькую склянку с оранжевым песком. Он спустился, высыпал песок на свою особую тетрадь, чтобы девочка могла его потрогать. Она погладила его тыльной стороной ладони, потом провела по нему подушечками своих проворных пальцев:

— Совсем еще теплый…

Она подошла вплотную к прилавку. Томек почувствовал ее тепло и захотел положить руку не на песок, а на ее золотистую ладонь. Она все поняла и продолжила:

— Такой же, как моя ладонь…

Свободной рукой она взяла руку Томека и положила на свою. Свет керосиновой лампы играл на ее лице. Это продолжалось несколько секунд, потом легким движением она высвободила руку, осмотрелась и указала пальцем на один из трех сотен маленьких шкафчиков:

— А в этом что у вас?

— Ничего особенного, катушки… — ответил Томек, ссыпая песок в склянку через воронку.

— А в этом?

— Зубы Богородицы… это такие очень редкие ракушки…

— А… — разочарованно произнесла девочка. — А в этом?

— Семена секвойи… Я могу вам подарить несколько штук, если хотите. Но не сажайте их куда попало, потому что секвойи могут вырасти очень большими…

Томек хотел сделать ей приятное. Но вышло наоборот. Она снова помрачнела и задумалась. Томек не решался прервать молчание. В открытую дверь заглянула кошка, попыталась войти, но Томек прогнал ее, махнув рукой. Он не хотел, чтобы его беспокоили.

— Так у вас в лавке есть все? Действительно все? — спросила девочка, подняв на него глаза.

Томек смутился.

— Ну да… все необходимое… — ответил он как можно скромнее.

— Тогда, может быть, — проговорила малышка хрупким и дрожащим, но в то же время, как показалось Томеку, полным надежды голосом, — у вас найдется вода из реки Кьяр?

Томек не имел никакого представления об этой воде, и реки такой он тоже не знал. Девочка все поняла и сразу сникла:

— Это вода, дающая бессмертие, разве вы не знали?

Томек покачал головой: нет, он не знал.

— Она нужна мне… — сказала девочка.

Она постучала по фляжке, висевшей на ремне, и добавила:

— Я ее найду и налью сюда…

Томек очень хотел, чтобы она сказала ему еще что-нибудь, но она уже разворачивала платок, в котором лежало несколько монет.

— Сколько я вам должна за карамельки?

— Одно су… — прошептал Томек.

Девочка положила монету на прилавок, еще раз окинула взглядом три сотни шкафчиков и в последний раз улыбнулась Томеку.

— До свидания.

Она вышла из лавки.

— До свидания… — пробормотал Томек. Пламя керосиновой лампы становилось все слабее. Он снова сел в кресло за прилавком. На раскрытой особой тетради лежала монетка незнакомки и несколько оранжевых песчинок.

Все следующие дни Томек ужасно переживал, что взял деньги со своей посетительницы. Вряд ли у нее их было много. Время от времени он удивлялся, замечая, что разговаривает сам с собой. Например, он бормотал: «Нет-нет, вы мне ничего не должны…» Или: «Я вас умоляю… За какие-то карамельки…»