Максуд Ибрагимбеков - Пусть он останется с нами

Максуд Ибрагимбеков

Пусть он останется с нами

По-моему, это очень хорошо, когда у человека отец — начальник милиции. И не какого-нибудь районного отделения, а всей городской милиции. И если он еще при этом хороший человек. Как, например, мой папа. У него, конечно, тоже есть недостатки. Моя бабушка говорит, что без недостатков людей не бывает, но я думаю, что у папы недостатки только мелкие, и всего их два: один — это то, что дома он бывает очень мало, всего несколько часов в сутки, часто я засыпаю вечером, его не дождавшись, а второй — я думаю, что второй даже хуже недостаток, чем первый, — это то, что дома он все время молчит, иногда погладит мне голову или спросит, как дела в школе, ну и с бабушкой двумя-тремя словами перекинется, и замолчит на весь вечер, собственно говоря, уже и от вечера-то ничего не остается, до полуночи всего полтора-два часа. Даже за едой молчит. Я-то понимаю, что ему со мной не о чем разговаривать — у него свои интересы, у меня свои, это понятно, но все равно почему-то бывает ужасно обидно, когда он сидит так и молчит, и видно по всему его виду, что он своими мыслями где-то далеко от нас и, возможно, в этот момент даже не видит нас с бабушкой.

Но если не обращать внимания на эти мелкие недостатки, то мой папа, конечно, самый лучший отец из всех мне знакомых. Вот, например, отец Димки Расулова лупит Димку ремнем по любому поводу, без всяких лишних слов. Я у них был один раз при этом. Димкин отец хмуро со мной поздоровался и сразу же у Димки спросил табель. А у Димки в табеле за эту неделю две двойки стояли: по истории и литературе. Димка в портфеле очень долго рылся, он весь вспотел, и у него руки дрожали. Я потом сообразил, что Димка из школы и меня нарочно домой привел, надеялся, что отец его при посторонних не тронет. Но отец его на меня никакого внимания не обратил. А это, честно говоря, мне очень неприятно, когда на меня не обращают внимания.

Но дальше все пошло еще хуже. Димкин отец посмотрел табель, помолчал минуту, а потом сказал, я только в театре или в кино и слышал, чтобы люди таким голосом разговаривали, тихим и торжественным, или еще на похоронах:

— Подлец ты, Дима, подлец, — и вид у него был очень в это время важный.

А потом он показал Димке глазами на что-то и вздохнул. Я даже сперва не понял, на что это он показал, но Димка понял сразу и пошел, снял со стены в передней широкий, тяжелый ремень. Димка шел с ремнем к отцу, который продолжал неподвижно сидеть в кресле, и прямо повизгивал от страха, но почему-то шел. Отец взял из рук Димкин ремень и раздвинул колени, Димка опустился на четвереньки и засунул голову между колен, а отец начал его лупить ремнем. А Димка при каждом ударе подвывал тонким голосом.

Удивительно все это было и странно, потому что было видно, что Димкин отец ни капельки не сердится, а наоборот: ему все это противно и грустно.

Я потом у Димки спросил, почему это он сам пошел за ремнем, сам голову засунул между колен, как будто так все и полагается. Димка сказал, что так лучше, раньше он пробовал убегать, а один раз даже укусил отца, но ничего хорошего из этого не получилось, отец его так отлупцевал, что он три дня в школу не ходил из-за полос на лице и руках. А так, говорит, больно, конечно, но в общем терпимо.

Я у Димки еще спросил, любит ли он своего отца, а Димка удивился и сказал, что любит, родной ведь отец, и было видно, что он удивился, что я такие вопросы задаю, а может быть, даже слегка обиделся.

А я почему-то возненавидел Димкиного отца на всю жизнь, знал бы, что он такой, ни за что не пошел бы из-за него драться. Я, правда, подрался по Димкиной просьбе, но драка была все-таки из-за Димкиного отца. Сейчас бы я ни за что из-за него не стал бы драться. А тогда подрался, хоть очень этого не люблю.

Димка пришел ко мне с кошелкой в руках — его часто в магазин посылают, а иногда и на рынок — и говорит мне, что он окончательно решил подраться с Вовкой Евтушенко, вот прямо сию минуту желает подраться, и попросил, чтобы я на всякий случай пошел с ним, вдруг кто-нибудь из Вовкиных друзей нападет тоже, ну а с двумя Димке, известное дело, не справиться.

Я в это время клеил змея, и мне, честно говоря, никуда идти не хотелось, и поэтому спросил у Димки, нельзя ли отложить драку часа на два-три. Я ему сказал, что если я сейчас уйду, то клей засохнет и его придется выбросить, а моя бабушка не очень любит, когда я за один день два раза ее прошу сварить крахмал. Димка разобиделся на меня страшно. Сказал, что у него такое настроение, что он должен подраться именно сейчас, а не через два-три часа, а если я, его самый близкий друг, на которого он в этом трудном деле рассчитывал, не хочу ему помочь, то он обойдется как-нибудь без меня. Он мне сказал: «До свидания». Вид у него в это время был очень гордый.

Я оставил все на столе и попросил бабушку, чтобы она ничего не убирала, сказал, что приду через час, и пошел с Димкой, который сразу очень обрадовался и стал мне рассказывать подробный план драки. А мне уже было интересно посмотреть, как Димка будет драться с Вовкой, я давно не видел, чтобы Димка с кем-нибудь дрался, он в основном всегда отделывается жуткими угрозами. И вдруг нате вам — решил с Вовкой подраться, который в нашем классе считается одним из первых силачей! Я, по правде, от Димки такой прыти и не ожидал, хотя, по справедливости, Димке с Вовкой надо было уже давно подраться. И все из-за Димкиного отца, который работал начальником метеостанции нашего города. Эта метеостанция предсказывает погоду. Димка меня водил туда однажды — там всякие приборы установлены. Димка знает, как они все называются: всякие барометры, флюгера и дождемеры, а Димкин отец там самый главный и раз в месяц выступает по радио и телевидению и печатает в нашей городской газете заметки, где рассказывает, какая погода в этот месяц будет в нашем городе и его окрестностях, довольно точно предсказывает.

А у нас в классе Димкиного отца сразу же прозвали «То Дождь, То Снег». Конечно, дурацкое прозвище, но всем почему-то понравилось, и Димкиного отца все так только и называли. Особенно это прозвище Евтушенко понравилось, каждый день он какую-нибудь новую шутку придумывает; приходит с утра, дождется, когда весь класс соберется, а потом говорит что-нибудь вроде того что: «А вчера по радио опять „То Дождь, То Снег“ выступал, обещал в воскресенье во второй половине дня сухой лед и пломбир с клубничным вареньем», — и противно ржет при этом. И самое удивительное, что все в классе каждый раз прямо умирают от смеха, и я никак не могу удержаться от смеха, хоть и понимаю, что Вовка ужасно тупой и ничего остроумного придумать не может. А Димке больше всего, по-моему, обидно, что и Лена смеется. Как только Вовка выдаст очередную шутку насчет Димкиного отца, она прямо заливается. Все уже отсмеются давно, уже географичка пришла, у нас в понедельник первый урок географии, а она опять вдруг начинает смеяться, а за нею весь класс, потому что никакой возможности удержаться нет, когда смеется Ленка, до того у нее смех веселый. Даже наша географичка со своим строгим характером на Ленку толком рассердиться не может, замечание ей делает, но без настоящей строгости в голосе. А Димке это особенно обидно, что Ленка смеется, я-то его хорошо знаю.

Понятно, что Димке очень обидно. Я как-то в раздевалке перед физкультурой сказал ребятам, что нехорошо это, и все согласились, что действительно нехорошо. Все, кроме Вовки. Он сказал, что, кого как захочет, так и будет называть. И морда у него в это время была очень наглая, как раз такая, по которой хочется изо всех сил стукнуть. Я совсем было собрался, но потом вспомнил, что отец-то это не мой, а Димкин, а он сам весь разговор слышал, но промолчал.

И вообще я драться не люблю. У нас в классе почти все между собой передрались, хоть по одному разу, но передрались. Кроме меня, ко мне никогда никто не лезет. Как-то так получилось, что из нашего класса давно никто ко мне не лезет, знают, что я драться не люблю.

А с Димкой я пошел на драку. Какой бы я ему был тогда близкий друг, почти единственный, если бы в трудный момент отказался его поддержать? Когда мы подошли к школе, Димка мне весь свой план рассказал. Оказывается, он сказал Вовке, что придет со мной, но я думаю, что Вовка догадался, что Димка придет со мной, потому что все знают, что, кроме меня, Димке и позвать некого. Вовка на это сказал, что он тоже придет не один.

Мы вошли во двор школы и сразу их увидели — Вовка и его дружок, мне совершенно незнакомый, стоят и смотрят, как вось­миклассники играют в волейбол. Вовка усмехнулся, когда нас увидел, и что-то шепнул тому. Они пошли за здание школы, мы тоже — с противоположной стороны. Там есть такое место между зданием и забором, куда не выходит ни одно окно, — все там обычно и дерутся. Димка мне по дороге все шептал, что в драке самое главное — неожиданность и надо, чтобы первыми начали мы, сказал, что, как только мы к ним подойдем, надо без всяких разговоров начать драться, он на себя Вовку возьмет, а я другого.