Нина Артюхова - Трудный вечер

Нина Михайловна Артюхова

Трудный вечер

Папа уезжал в командировку. Мама и Алёша провожали его. Папа нёс чемодан, а мама вела Алёшу за руку. Вернее, даже не вела, а тянула. Потому что Алёша не шёл, как все люди идут, — лицом вперёд. Алёша вертел головой и вправо и влево, но чаще всего ему казалось, что самое интересное остаётся позади. Перронная касса, контролёры у входа, огромный зал, где люди и вещи — всё вперемешку, длинная-предлинная платформа, вагоны дальнего следования, дачная электричка, мороженое в белых ящичках на каждом шагу…

Папа остановился у двери вагона, поставил на платформу чемодан, сказал: «Ну вот» — и взял Алёшу на руки.

Теперь Алёша отсюда, с высоты, мог видеть гораздо больше интересного, но всё это вдруг стало неинтересным. Совсем близко было папино лицо; папины глаза смотрели грустно.

— Папа, а она далеко, твоя командировка? Она большая?

Папа усмехнулся:

— Да как тебе сказать… Довольно далеко. И довольно большая. То есть длинная она, Алёшка, вот в чём беда! Теперь не скоро увидимся… Будь умницей, сынок, маму береги.

Алёша спросил:

— А как?

Но в эту минуту все заторопились, и папа заторопился. Он успел поцеловать маму и Алёшу, вскочил в вагон вместе с чемоданом, и поезд тронулся.

Вагоны сначала двигались потихоньку, как-то нерешительно. Потом побежали всё быстрее и быстрее, маме и Алёше уже трудно было догонять их. Промелькнул и как будто оторвался последний вагон. И платформа будто оборвалась. Оказалось, что она высокая, а внизу, переплетаясь, убегают вдаль серебряные рельсы.

— Осторожно! — сказала мама и отвела Алёшу от края.

Папин поезд отодвинулся, всё уменьшаясь, и наконец скрылся за домами и деревьями.

Сразу стало скучно без папы. Алёша хотел спросить маму, как же ему исполнить папино поручение: папа просил её беречь, а как беречь — не объяснил. Но только он об этом подумал, что-то зазвенело над самым ухом, мама крикнула: «Берегись!» — и схватила Алёшу за руку. По платформе мчалась тяжёлая тележка, на которой стоял носильщик в белом фартуке и горой лежали чемоданы и сундуки. Носильщик укоризненно покачал головой, тележка промчалась мимо.

В метро, когда шагнули на эскалатор, мама опять сказала: «Осторожней! Держись за перила!» Получалось всё время так, что не Алёша маму берёг, а мама его берегла, и как выйти из этого положения, Алёша не знал.

Не взять ли маму за руку, когда нужно будет переходить улицу, не сказать ли ей: «Осторожнее, мама! Посмотри сначала налево, а потом направо»? Ведь так полагается по правилам уличного движения.

А мама уже тут как тут:

— Ты, детка, не зевай по сторонам. Давай-ка лучше за руку перейдём.

Может быть, дома что-нибудь можно придумать?

А мама и там за своё:

— Пойдём, сынок, руки вымоем. Сейчас я тебе согрею молока. Ты, должно быть, уже спать захотел.

Молоко перегрелось, мама налила его на блюдце и поставила на подоконник:

— Берегись, детка, не трогай — горячо. Потерпи немного.

Мама присела на диван, а Алёша — на своё маленькое кресло, и оба стали терпеливо ждать, пока остынет молоко.

А спать Алёше очень хотелось. Сейчас мама покормит, разденет, уложит в кроватку — так будет хорошо!

Терпеливо ждать становилось всё труднее и труднее.

— Мама, я спать хочу!

Мама не ответила.

— Ма-ма! Дай молока!

Алёша подождал ещё немножко, но мама всё молчала. Он подошёл к маме и потянул её за руку:

— Мама, я спать хочу!

И увидел, что мама спит.

Алёша сразу почувствовал себя заброшенным и одиноким. В комнате было так тихо, что даже страшновато стало. Алёша набрал в себя побольше воздуха, чтобы зареветь погромче. А потом раздумал и не заплакал.

У мамы было такое спокойное, усталое лицо! Она лежала, прижавшись щекой к валику дивана, подобрав ноги, будто ей было холодно.

А может быть, и вправду ей холодно? Алёша знал, как неприятно, когда ночью сползёт одеяло — зябнешь, и не можешь как следует проснуться. А потом подходит мама и подтыкает со всех сторон, утепляет…

Ещё сегодня ночью мама два раза укрывала Алёшу. Первый раз в комнате было почти темно, только на столе горела маленькая лампа, завешенная чем-то тёмным со стороны Алёшиной кровати. Мама стояла в халате и что-то гладила. А во второй раз небо за окном было уже розовое, но маленькая лампа всё ещё горела. Мама сидела на корточках перед чемоданом и укладывала папины вещи. А папа вошёл в комнату и сказал:

«Ты когда же спать будешь? Ложись, теперь я всё успею».

Чем бы прикрыть маму, чтобы ей было тепло? Алёша взял большую серую пушистую шаль, как можно осторожнее накинул её на маму и старательно подоткнул со всех сторон. И сам залюбовался на свою работу — до того уютно маме стало лежать!

А самому спать всё-таки тоже хотелось. Но Алёша уже не чувствовал себя одиноким и покинутым. Наоборот, он был хозяином в комнате. Привстав на цыпочки, он деловито пощупал блюдце с молоком. Остыло совсем. Не очень-то приятно пить холодное молоко, но что же делать! Алёша придвинул к подоконнику стул и, стоя на коленках, потянулся губами к блюдцу.

Так. Одно дело сделано. Спать захотелось теперь ещё сильнее. Чистить зубы или не стоит? Кипячёная вода есть в графине. Ладно уж, пускай будет всё по правилам! Алёша налил воды в кружку и пошёл в ванную.

Теперь нужно опустить сетку кровати. Но железный крючок очень туго сидел в железной петельке. Отцепить крючок удалось только с одной стороны, и сетка почти не опустилась. Опять помог стул. Алёша придвинул его к кровати и перевалился со стула к себе на подушку. Но он забыл, что нужно сначала раздеться.

Труднее всего оказалось снять башмаки. Шнурки-бантики, такие послушные у мамы в руках, как только Алёша до них дотронулся, превратились в тугие узелки. Узелки пришлось распутывать при помощи ногтей и зубов. Наконец, совсем запыхавшись, Алёша освободился от башмаков. Ночная рубашка лежала под подушкой. Всё это хорошо, но как снять лифчик, когда пуговицы сзади? Алёша попробовал дотянуться рукой и расстегнуть верхнюю пуговицу, потом нижнюю. Ничего не выходило. Тогда он попытался просто сдёрнуть лифчик через голову. Сначала всё пошло хорошо: лифчик, слегка потрескивая, съехал со спины и груди, перешёл на плечи, но вдруг застрял около шеи и плотно привязал к голове оба Алёшиных локтя. Почему-то и ноги тоже потянуло кверху. Алёша почувствовал, что погибает, и хотел уже крикнуть: «Мама!»

Что-то больно щёлкнуло по коленке: это оторвалась пуговица слева и отпустила одну подвязку. Теперь левому боку стало посвободнее. Правую подвязку удалось отстегнуть. Ого! Лифчик двигается! Пошло, пошло… Ещё одно маленькое усилие — и Алёша, красный, потный, разгорячённый, смог наконец свободно вздохнуть. Снять чулки и надеть ночную рубашку — всё это было уже совсем просто.

Алёша с наслаждением вытянулся. Как он устал! Теперь можно спокойно поспать. И даже ничего, что лампа светит прямо в глаза. Маме тоже лампа светит прямо в глаза. Даже две лампы: та, что висит посередине комнаты, и та, которая стоит на письменном столе. С мужественным вздохом Алёша вылез из-под одеяла и снова перевалился через сетку кровати. Чтобы дотянуться до выключателя, пришлось подтащить к нему стул. А чем бы завесить лампу на столе? Алёша взял свои полосатые штанишки и накинул их на лампу со стороны дивана. Для этого пришлось ещё один стул пододвинуть к письменному столу.

Теперь всё. Теперь можно спокойно спать. Когда Алёша опять перебирался через сетку, он уронил со стула лифчик и один башмак. Ну ничего. Мама не проснулась.

А жаль всё-таки, что папа никогда не узнает, какой у него сегодня был хороший, заботливый сын. Самому-то об этом неудобно будет рассказывать! И мама не узнает…

А мама спала и видела сны. Сначала ей снилось, что Алёша всю мебель в комнате сдвинул в один угол (это когда Алёша стулья передвигал). Потом, когда в комнате стало тихо, маме приснилось, что Алёша заснул одетый поперёк дивана и что нужно поскорее его раздеть и уложить в кроватку. «Ведь ему холодно», — думала мама. Несколько раз ей казалось, что она уже встала и укладывает Алёшу. Она сделала над собой усилие и открыла глаза.

В комнате было полутемно и очень тихо. Поперёк дивана заснула она сама, а не Алёша.

Кто прикрыл её шалью? Ведь папа уехал. Кто же мог это сделать? Где Алёша?

Мама испуганно оглянулась. Алёша спал у себя в кровати, раздетый, укрытый одеялом.