Сельма Лагерлёф - Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
— Ну, трогай! — сказал он. — Я не оставлю тебя. Пусть никто никогда не посмеет сказать, что пастор из Дельсбу отказался помочь кому-либо в беде.
Он пустил лошадь идти, куда ей хочется, и думал лишь о том, как бы удержаться в седле. Дорога стала трудной, опасной и, казалось, почти все время шла в гору. Лес окружал путников дремучей стеной, и в двух шагах ничего не было видно. Но пастора все равно не покидало ощущение, будто они въезжают на какую-то высокую гору, взбираются на страшные кручи. Ему самому никогда и в голову бы не пришло вести свою лошадь по такому пути.
— Уж не собираешься ли ты, чего доброго, подняться на горную гряду Блаксосен? — спросил пастор и усмехнулся, так как Блаксосен была едва ли не самой высокой горной грядой в Хельсингланде. Но пока они поднимались в гору, пастор стал замечать, что он и лошадь не единственные нынче на этом пути. Он слышал в ночи, как скатывались с круч камни, как трещали сломанные ветви. Казалось, будто какие-то крупные животные и звери прокладывали себе дорогу в лесу. Он знал, что в здешних краях полно волков, и не переставая думал — уж не везет ли его лошадь на единоборство с хищниками?
Дорога шла все в гору да в гору; и чем выше они взбирались, тем сильнее редел лес.
Наконец они очутились на почти оголенном горном гребне, где пастор мог осмотреться по сторонам. Он увидел вокруг лишь бесконечные громады скал и утесов, поросших мрачными дремучими лесами; они то поднимались ввысь, то опускались долу. В царившей вокруг кромешной тьме ему трудно было разглядеть, где они находятся, но вскоре все стало ясно.
«Ну и дела! Ведь я и впрямь въехал на горную гряду Блаксосен, — подумал он. — А может, это другая гора? Да нет! Вон на западе высится скала Йёрвсё — Росомахи, а на востоке, вокруг острова Агён, сверкает море! Да и на севере что-то блестит. Это, наверно, озеро Деллен. А здесь, подо мной, курится белая дымка водопада Нианфорсен! Да, сомнения нет, я поднялся на горную гряду Блаксосен. Вот так история!»
Когда они взобрались на самую высокую вершину, лошадь, словно желая спрятаться, остановилась за густой елью. Пастор, наклонившись, отвел рукой ветви так, чтобы свободно видеть все вокруг.
Перед ним открылась лысая макушка горы, но она вовсе не была пустынной и необитаемой, как он ожидал. Посреди открытой площадки высился громадный валун, вокруг которого собралось множество диких зверей. Казалось, они прибыли на тинг. Ближе всех к огромному валуну расположились медведи; тяжелые, крепко сколоченные, они напоминали одетые в меховые шубы каменные глыбы. Они лежали, нетерпеливо помаргивая маленькими глазками. Медведи явно пробудились от зимней спячки только ради того, чтобы пойти на тинг. Но их все время клонило ко сну. За ними плотными рядами, окутанные мраком, сидели несколько сотен волков. Уж их-то никак нельзя было назвать сонными! В этой зимней мгле они казались куда оживленнее, чем когда-либо летом. Они сидели на задних лапах, как собаки, хлестали землю хвостами и тяжело дышали, разинув пасти и высунув длинные языки. За спинами волков неслышно крались на своих пружинистых ногах рыси, похожие на огромных уродливых кошек. Они, казалось, не желали попадаться на глаза другим зверям, сторонились их и шипели, когда кто-нибудь подходил к ним поближе. Следующий ряд за рысями занимали росомахи; их морды напоминали собачьи, а шкуры — медвежьи. Им было непривычно, неуютно на земле, и они нетерпеливо топтались на своих широких лапах, стремясь поскорее взобраться на деревья. За ними по всей площадке до самой лесной опушки кишели лисицы, ласки, куницы. Казавшиеся совсем маленькими рядом с другими хищниками, они, ловкие, гибкие и такие красивые, были гораздо более жестоки и кровожадны, чем многие крупные звери.
Пастор видел все очень хорошо, поскольку площадка была ярко освещена багровым пламенем. Ведь на огромной каменной глыбе стояла самая настоящая троллиха с сосновым факелом в руке — от него-то и шел свет. Эта лесная дева, длинная-предлинная, вровень с самыми высокими деревьями в лесу, напоминала со спины гнилой пень; на ней был плащ из еловых ветвей, а на голове вместо волос росли еловые шишки. Она стояла молча, к чему-то прислушиваясь, и, обратив лицо к лесу, всматривалась во тьму.
Хотя пастор видел все совершенно отчетливо, зрелище было настолько невероятное, что все его существо словно восстало и он отказывался верить своим глазам. «Нет, такое просто немыслимо, — думал он. — Я слишком долго скакал в лесной мгле. Все это мне просто мерещится».
Тем не менее он во все глаза смотрел по сторонам, ожидая, что же будет дальше.
Ждать пришлось недолго. В лесу раздался звон колокольчиков, а затем шум, топот и треск ломающихся ветвей, как бывает, когда стадо животных прокладывает себе путь через лесную чащу.
И правда, огромнее стадо домашних животных поднималось в гору. Они выходила из леса в таком порядке, в каком направлялись обычно на летнее пастбище. Впереди шла корова-вожатка с колокольчиком на шее, затем бык, за ним — другие коровы, а в хвосте молодняк — телки и телята. За ними, теснясь, следовало стадо овец, за овцами — козы, а замыкали шествие лошади с жеребятами. Рядом со стадом бежала овчарка, но ни пастушонка, ни девушки с горного выгона не было.
У пастора защемило сердце; ведь домашние животные шествовали прямехонько навстречу хищникам, на растерзание. Ой хотел было преградить им путь, криком заставить их остановиться, но понял, что задержать скотину нынче ночью не во власти человеческой, и промолчал.
Как мучились домашние животные, идя навстречу тому ужасному, что их ожидало! До чего они были жалкие и перепуганные с виду. Корова-вожатка с колокольчиком на шее шла, понурив голову, еле передвигая ноги. Даже козы не бодались, не прыгали и не резвились. Лошади пытались бодриться, но все равно дрожали от страха. А самой жалкой казалась овчарка. Поджав хвост, она почти ползла по земле.
Корова-вожатка с колокольчиком на шее подвела стадо почти к самой лесной троллихе, стоявшей на вершине каменной глыбы. Корова обошла вокруг валуна, а потом повернула назад к лесу, и ни один из хищников не тронул ее. Точно так же проследовало и все остальное стадо; и ни один из хищников даже не коснулся домашних животных.
Пока скотина проходила мимо лесной девы, она то и дело склоняла свой сосновый факел над кем-либо из животных.
И всякий раз, когда это случалось, хищники испускали громкий и веселый рев, особенно, если факел метил корову или какое-нибудь другое крупное животное. А животное это, видя склоненный над ним факел, кричало громко и пронзительно, словно в него вонзали нож. Стадо же, к которому оно принадлежало, также разражалось жалобами и сетованиями.
Тут пастор начал понимать, что происходит. Ему и раньше доводилось слышать, будто всякий раз под Новый год животные и звери из Дельсбу собираются на горной гряде Блаксосен и лесная троллиха метит своим факелом домашних животных, которые в этом году будут отданы на съедение хищникам. Он испытывал глубочайшее сострадание к несчастной скотине, которая попадет во власть диких зверей, хотя иного господина, кроме человека, у нее не должно бы быть.
Только первое стадо миновало валун, как снизу из лесу снова послышался звон колокольчика, и на вершину горы поднялась новая вереница домашних животных, но уже из другой усадьбы. Стадо это шло в том же порядке, что и первое, и направлялось прямо к лесной деве, которая, по-прежнему стоя на каменной глыбе, беспощадно и сурово посылала на смерть одно животное за другим.
За этим стадом потянулись нескончаемым потоком и остальные. Одни стада были так малы, что состояли всего лишь из одной коровы и нескольких овец, а некоторые даже всего лишь из пары коз. Ясно было, что хозяева их — владельцы маленьких убогих лачуг. Но и эту скотину метила, опуская свой факел, лесная троллиха. Никто не знал пощады.
Пастор думал о крестьянах из Дельсбу, питавших великую любовь к своим домашним животным! «Если б они только знали о том, что здесь творится, они бы этого ни за что не допустили. Они бы скорее пожертвовали собственной жизнью, чем согласились, чтобы скотина их проходила сквозь строй волков и медведей и получала смертный приговор от лесной девы».
Последним поднялось в гору стадо самого пастора. Еще издали узнал он звон колокольчика своей коровы-вожатки; похоже, что узнала его и лошадь пастора. Вся в поту, она дрожала мелкой дрожью.
— Так, стало быть, теперь твой черед пройти мимо лесной троллихи и получить приговор, — сказал пастор лошади. — Не бойся! Я понимаю, почему ты привела меня сюда, и я тебя не предам!
Великолепное стадо пастора прошествовало длинной вереницей из леса и уже подходило к чудищу и к хищникам. Последней шла лошадь, которая привезла своего хозяина на вершину горной гряды Блаксосен. Он не спешился, а продолжал сидеть в седле, позволив лошади везти себя к лесной деве.
