Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл
Я знал, что календарь Омара Хайяма оставался самым точным в мире вплоть до XVII века. Тем временем голос хозяина стал звучать слегка растянуто, он был чуть-чуть навеселе.
– Но в последние годы, переехав в эту дыру, я забросил все науки. Занимаюсь теперь только поэзией и изредка философией. Как можно больше просто радуюсь жизни, пока она не закончилась.
– Но неужели наука может перестать быть интересной человеку с вашими талантами и способностями?
– А какой прок в том, чтобы без конца размышлять о том, о чем нам никогда не станет до конца известно? Жизнь прекрасна. Что тебе еще надо? Тайны бытия не откроются никому. Можно всю жизнь на это извести, а потом все равно стать прахом. Лучше пить свежий сок винограда жизни, чем жевать высохший изюм надуманной учености. Взгляни сам на этих молящихся. Ну какая наука им нужна? Они знают ответы на все свои вопросы, а другие вопросы их не волнуют. Посмотри на великих древних ученых, на философов. Рассказали нам пару сказок и отправились спать навсегда.
– Вы совсем не верите в загробную жизнь?
– Жизнь после смерти? Я не могу ее себе представить. Стебель сгнивает, становится прахом. Весной вырастает новый, другой. Так же и наши тела, а с ними и души. Человек может распутать любой узел на Земле, кроме узла смерти. Когда люди придумывают себе рай и ад, они имеют в виду всего лишь две половинки собственной души, светлую и темную. Поэтому я перестал и верить, и исследовать. Жизнь – мгновенье. Оно прекрасно. Радуйся любой мелочи, пока ты еще здесь. Это продлится совсем недолго. Даже тем, кто живет сто лет, перед смертью все время их жизни кажется одной скоротечной минутой.
Еще долго, до середины ночи, Омар Хайям, который лишь изредка подливал себе вина, по моей искренней просьбе читал свои потрясающие стихи, которые порой перемежал остроумными, но не самыми пристойными шутками. Слухи о его безудержном пьянстве не подтвердились: половина кувшина осталась нетронутой (правда, не исключено, что он мудро приберег ее на утро). Когда я вышел от него, туман полностью рассеялся, на бархатном небе были прекрасно видны звезды. Мой новый знакомый наверняка так много интересного мог бы о них поведать.
Он прожил в Нишапуре еще тридцать лет – до глубокой старости. Самые поздние записи его стихов были сделаны, когда ему было около шестидесяти. Чем он занимался в последние двадцать лет жизни, историкам неизвестно (хотя, конечно, можно догадаться).
Феномен Омара Хайяма состоит в том, что и сейчас, спустя почти тысячу лет, сборники его ироничных четверостиший (рубаи) постоянно возглавляют списки самых популярных книг. Его тонкие и верные изречения о жизни, его афоризмы, сегодня с утра не меньше тысячи юных красоток уже успели поместить в виде подписи под своими фото в соцсетях. Множество современных людей разных национальностей и религий хранят томики со стихами Хайяма на столике у кровати как отличное средство стряхнуть печали и улыбнуться перед сном.
Неожиданно, но человек, которого при жизни не раз хотели казнить за то, что он отрицал бессмертие, сам в некотором смысле его достиг. Если бы он мог узнать об этом, то наверняка бы рассмеялся.
Глава 17
Доказательства бытия бога (Фома Аквинский)
Место: Париж, Франция
Время: 1259 год
Эпоха Крестовых походов христиан в Святую Землю продлилась около полутора столетий. В конечном итоге разрушений и несчастий эти походы принесли гораздо больше, нежели славы и трофеев, на которые рассчитывали римские владыки. Иерусалим после множества сражений действительно пал, затем несколько раз переходил из рук в руки, однако в конце концов продолжил быть частью мусульманской империи. При этом многие иерусалимские святыни безвозвратно погибли в ходе сражений. Крестовые походы принесли гибель множеству людей – и простым крестьянам, шедшим воевать поневоле, и просвещенным рыцарям и дворянам. Большинство историков сходятся на том, что крестовые походы оказались одной из самых черных и трагических страниц истории Средних веков.
Но философы и ученые-натуралисты с этим бы, скорее всего, не согласились. Крестоносцы сделали для своей эпохи примерно то же, что Александр Великий для своей: раскачали застоявшееся во всех смыслах пространство европейской культуры и сделали широкий шаг в направлении того, что мы сегодня зовем прогрессом и глобализацией. Несмотря на кровавую вражду, стали частыми и даже вполне обыденными контакты между Западом и Востоком, до того несколько веков не соприкасавшихся. (Когда в VIII веке Карлу Великому привезли из Азии слона, на зверя смотрели как на чудо: в Европе со времен Рима не видели таких животных!)
Европа за прошедшее столетие сильно изменилась. Это были все еще Средние века: настоящий Ренессанс наступит лишь через двести с лишним лет. Однако и мрак Темных веков постепенно оставался позади. Люди отходили от многовекового «сна разума» и со все большим интересом всматривались в окружающий мир и его возможности. Население Европы (по крайней мере, до начала эпидемий чумы) стремительно росло. По всему континенту возникали новые города: если раньше их были единицы, то к середине 1200-х годов из любой европейской деревни уже можно было добраться до ближайшего города на повозке в течение одного дня. В самих городах бурно развивались ремесла, впервые начали строиться великие, грандиозные соборы (такие, как в Шартре или Кельне, по сей день остаются шедеврами мировой архитектуры) и величественные каменные замки. Но главным достижением эпохи было открытие нескольких крупных университетов: сначала в итальянской Болонье, затем в Париже, Кельне, Кембридже и других местах. С самого начала в этих университетах шел активный обмен знаниями с Востоком. На европейские языки переводились рукописи как греко-римских мыслителей Античности, сохранившиеся в арабских переводах, так и относительно современных исламских ученых: Авиценны, Аверроэса, Аль-Хорезми и многих других.
В этот раз я был высокопоставленным посланником из Рима, который по важному делу прибыл в Париж в сопровождении двоих помощников. Город на берегах Сены в середине XIII века был совсем другим и мало чем напоминал сегодняшнюю столицу Франции. Его основная часть находилась на крохотном островке Ситэ, длиной в километр и шириной в пару сотен метров. Здесь стоял небольшой замок Лувр (позже он был заново отстроен на другом берегу реки в гораздо большем масштабе) и первый, ранний вариант собора Парижской Богоматери, который
