Ольга Турышева - История зарубежной литературы XIX века: Реализм
Проспер Мериме (1803–1870)
Основные факты биографии и творчества .
Политик, культурный деятель, сенатор, Мериме в историю литературы вошел как создатель реалистического стиля наряду со Стендалем и Бальзаком.
Отличительная черта миропонимания Мериме – скептицизм в отношении готовых модных мировоззренческих схем – проявляется уже в его литературных дебютах, созданных в тот период, когда во французской литературе классицизм и романтизм активно противостояли друг другу. Это драматургический сборник «Театр Клары Гасуль» (1825) и поэтическая книга «Гузла» (1827). Оба сборника представляют собой иронические мистификации: в первом случае Мериме выдает свои собственные пьесы за произведения несуществующей испанской писательницы, во втором – свои собственные стихи за произведения славянского фольклора. Высокое качество стилизации позволило Мериме обмануть таких корифеев, как Гете (он приветствовал появление в литературе талантливой писательницы Клары Гасуль) и Пушкина (он перевел 11 песен из «Гузлы» для своего сборника «Песни западных славян», приняв их за подлинно фольклорные произведения). Парадоксально, но ирония Мериме в этих книгах направлена как на классицизм, так и на романтизм.
В конце 20-х годов Мериме отказывается от стилизации и предпринимает попытку художественного освоения исторической темы: в 1828 году он издает историческую драму «Жакерия» (о восстании французских крестьян в XIV веке), а в 1829 году – исторический роман «Хроника времен Карла IX» (о войне между католиками и гугенотами во Франции во второй половине XVI века). Начиная с 30-х годов, Мериме работает только в одном жанре – жанре новеллы. 50-е и 60-е годы (период духовного кризиса, когда Мериме почти отходит от литературного творчества) он посвящает изучению русской словесности и истории. Считается, что он открыл для Франции русскую культуру и литературу: его перу принадлежит ряд сочинений по истории Российского государства, в его переводах во Франции издаются Пушкин, Гоголь, Тургенев.
Эстетика Мериме находит свое выражение в письмах и эстетических фрагментах отдельных произведений. Ее ядро образует установка на воссоздание в художественном произведении «подлинной картины нравов и характеров данной эпохи». Именно так Мериме сформулировал свою цель в восьмой главе романа «Хроника времен Карла IX» («Разговор между читателем и автором»). Здесь он писал о том, что «нравы», с одной стороны, обусловлены временем, исторической эпохой. Поэтому «поступки людей XVI века не следует судить с точки зрения понятий XIX века». С другой стороны, важной детерминантой нравов является национальный фактор: «между народами существует такая же разница, как между одним столетием и другим».
В осуществлении такого подхода к изображению персонажа (как детерминированного временем и культурой своего народа) Мериме, как и Бальзак, ориентируется на Ж. Кювье. «Можно добиться воссоздания человека <…> способом, аналогичным тому, каким воспользовался Кювье для восстановления <…> вымерших животных», – пишет Мериме в письме к И. С. Тургеневу, имея в виду принципиальную важность детального изображения жизни («воссоздания человека», по его выражению)2.
В новеллистике такая установка нашла свое выражение в стремлении автора придать новелле характер достоверного, объективного, научно выверенного повествования о событиях и нравах. Такой эффект обеспечивается целым рядом приемов. Помимо уже названного акцента на деталях (исторического, материального, поведенческого плана), это также:
– отказ от прямого авторского комментария смысла события, ставка на иронию как единственный способ выражения авторского отношения;
– использование фигуры рассказчика, который, как правило, является сторонним наблюдателем события и испытывает к происходящему интерес исследователя;
– моделирование в новелле целой системы разных точек зрения на одно и то же событие;
– подчас – отказ от завершения сюжета новеллы (использование открытого финала);
– отказ от описательности и эмоциональности в стиле.
Сложилась традиция выделять в новеллистике Мериме две крупные группы новелл соответственно их тематике.
Первая группа – так называемые «экзотические» новеллы. Это новеллы, действие которых погружено в экзотический для француза XIX века контекст. Как правило, это контекст той или иной южной культуры: испанской («Кармен»), африканской («Таманго»), корсиканской («Коломба», «Маттео Фальконе»). Героем этих новелл является «естественный человек», носитель сильной, цельной и страстной натуры, проявления которой, впрочем, вовсе не идеализируются. Наоборот, Мериме стремится объяснить поступки и психологию своих героев совокупностью социальных, исторических и культурных факторов.
Так, убийство корсиканцем Маттео Фальконе своего сына подано в одноименной новелле как следствие исполнения героем тех моральных требований, которые к нему предъявляют неписанные законы корсиканской культуры. При этом верность традициям лишает героя внутреннего конфликта: расстреливая своего ребенка, он никак не обнаруживает отцовских чувств. Наоборот, казнь совершается холодно и деловито, о чем свидетельствует следующая деталь: перед выстрелом герой прикладом ружья проверяет податливость земли в том месте, где ему придется копать могилу для сына.
Вторая группа новелл – новеллы о современниках и соотечественниках Мериме. В центре этих новелл – анализ психологии современного Мериме француза. Как правило, герои этих новелл изображаются как жертвы общественных условностей: обладая слабой и очень уязвимой натурой, они гибнут в результате столкновения с миром. Это, например, Сен-Клер («Этрусская ваза»), в истории которого роковую роль сыграла пустая светская сплетня о возможном вероломстве его возлюбленной. Или Жюли де Шаверни («Двойная ошибка»), изображенная как носительница иллюзорного, неадекватного сознания, воспринимающего мир сквозь призму романтического штампа: пошлый адюльтер она принимает за подлинное чувство, а боль оскорбления – за ужас позора в глазах общества.
С подробным анализом обратимся к «Кармен» (1845), самой, по мнению исследователей, аналитичной новелле Мериме. Анализ экзотического характера (характера испанской цыганки Кармен) здесь осуществляется посредством особого композиционного построения новеллы.
С композиционной точки зрения новелла (а именно ее первые три главы) представляет собой рассказ в рассказе. Первый рассказчик – французский путешественник, исследователь-этнограф – рассказывает о своих встречах с главными героями следующего ниже повествования: с цыганкой Кармен и ее убийцей Хосе Наварро. Второй рассказчик – сам Хосе, он рассказывает трагическую историю своей любви к Кармен. И французский путешественник, и Хосе говорят о демонизме Кармен, созвучно именуя ее «демоном», «чертовой девкой» и «колдуньей». Однако для французского путешественника, которым движет интерес исследователя культур и нравов, «демонизм» Кармен – это экзотическое проявление ее цыганской природы: она не исключительная личность, а женщина, живущая соответственно традициям цыганского народа. Отсюда – ироническая подсветка во взгляде французского путешественника на Кармен: он называет ее «моя цыганка», «хорошенькая колдунья» и не оставляет иронический тон, даже когда подозревает в ней злой умысел против себя самого. «Демонизм» Кармен в итоге оборачивается для рассказчика простой кражей. Общение с ней для французского исследователя – это повод поговорить с читателем об особенностях чужой культуры. Так, описывая внешность Кармен, рассказчик ссылается на расхожее мнение о цыганах:
«То была странная и дикая красота, лицо, которое на первый взгляд удивляло, но которое нельзя было забыть. В особенности у ее глаз было какое-то чувственное и в то же время жестокое выражение, какого я не встречал ни в одном человеческом взгляде. Цыганский глаз – волчий глаз, говорит испанская поговорка, и это верное замечание».
Совершенно другой взгляд на Кармен демонстрирует Хосе: в его версии демонизм Кармен приобретает фатальный сверхчеловеческий характер. Он неоднократно говорит о том, что Кармен имеет над ним необъяснимую роковую власть: будучи одержим страстью, он теряет волю и индивидуальность, притом, что прекрасно отдает себе отчет в лживости, коварстве и жестокости Кармен. А ее сверхчеловеческое бесстрашие в ситуации защиты собственной свободы потрясенный Хосе описывает как своего рода героизм.
« – Ты хочешь меня убить, я это знаю, – сказала она. – Такова судьба, но я не уступлю.
– Я тебя прошу, – сказал я ей, – образумься. Послушай! Все прошлое позабыто. А между тем ты же знаешь, это ты меня погубила; ради тебя я стал вором и убийцей. Кармен! Моя Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой.
