Вадим Бурлак - Хождение к морям студёным
Не зрение и не слух, а какое-то иное чувство улавливало в осеннем просторе приближение крылатой стаи. Минута, другая — и мы уже видели и слышали гусей.
Ка-га!.. Ка-га!.. — резко оглашали они окрестность.
Серега привычным жестом вскидывал ружье и прицеливался. Я напрягался в ожидании выстрела, хотя и догадывался, что его не будет.
Стая без потерь проносилась у нас над головой и оседала на другой стороне затона.
Приятель опускал ружье и с наслаждением потягивался.
— А знатно сегодня поохотились!..
И мы оба понимающе улыбались, как будто знали только нам доступную тайну.
Серега забрасывал ружье за спину, и начиналась наша неспешная прогулка берегом реки.
Иногда по пути попадались большие гусиные перья. Мы поднимали их и разглядывали на солнце.
Перо как перо, но в утреннем свете оно покрывалось узором красного золота.
Серега восторгался:
— Видал?! Не простой гусь привел стаю аж из Арктики!..
Он почему-то считал, что перо обронил именно вожак стаи, прилетевшей из Арктики.
Не знаю — не выяснял, почему в этом был так уверен приятель. А Серега прикреплял перо к своей кепке и, словно сам себя убеждая, говорил:
— А хорошо, что я не стрелял…
Возвращались домой, будто после удачной охоты.
Лодка легко скользила по тихой воде. Казалось, ее подгонял солнечный свет и желание догнать улетевшую стаю гусей. Может, от этого, а может, от соприкосновения с осенними плавнями, с ясным речным простором, наши души переполнялись восторгом. На берегу нас окликали рыбаки:
— Эй, охотнички!.. Много набили птицы?
— Та полную лодку! — озорно отвечал Серега.
— А где ж она?
— К морю понесло…
— Тю-у, трынь-брынь, охотнички-разбалбесины!.. Стрелянное — и то упустили!..
— Та не беда! Завтра еще больше настреляем!..
У каждого в жизни встречаются свои чудаки. И до сих пор, когда я вижу летящих с севера диких гусей, вспоминаю доброго, смешного человека из своего детства и нашу странную охоту.
Костер одинокого путника
В молочной пелене купались деревья. Днем туман стал сворачиваться в капли и, словно бисером, покрывать травы и ветви деревьев. Все дальше и шире становился обзор, и, наконец, сквозь прорехи в тумане я увидел море. Скорее вниз! Сколько дней я бродил по тайге и ждал этой встречи!..
Ноги скользили по мокрым камням. Чтобы не упасть, я то и дело хватался за травы, и они обрызгивали меня росой.
Немало мне пришлось повидать морей, но перед каждой новой встречей все равно ощущаю необъяснимое волнение.
Как не восхищаться красотой, что заключена и в океане, и в капле росы? Все воды земли — реки и моря, озера и гейзеры — прекрасны. Конечно, если они еще не отравлены человеком. Только люди могут сделать водоем неприглядным, обезобразить берега.
В океане и ручье, в пруду и реке можно увидеть движение жизни, сияние звезд, многоцветье неба, отражение полета птиц и облаков…
Во время спуска я уловил, что к ропоту моря примешивались еще какие-то звуки, похожие на лай. Вначале не мог понять, кто их издает. Но когда оказался на каменистом берегу, сразу увидел небольшое стадо ушастых тюленей — сивучей.
На скалах и валунах отдыхали звери всех возрастов: старые секачи размером с легковой автомобиль, самочки не меньше взрослого бурого медведя и сивучата — чуть крупнее кошки.
Могучий зверь сивуч. Мало кто может одолеть его в океане. Боится он лишь свирепых и умных касаток. Но касаток боятся все, даже киты.
Специалисты говорят, что матерые сивучи могут достигать в длину более четырех метров, а вес, бывает, переваливает за тонну.
Звери не заметили меня. Только самый большой секач, похожий на желтую, отглаженную волнами скалу, настороженно вертел головой, что есть сил раздувал и без того мощную шею и громко отдувался: фе-фю-у-у!..
На его неровном затылке виднелись шрамы. Может, во время нападения касатки, а может, в поединке с таким же секачом получил.
Звери ворочались на камнях, и в их неторопливых движениях чувствовались уверенность и сила. Такие неуклюжие на вид, они быстро влезали на скалу и ловко прыгали в воду.
Ветер усилился. Рокотал залив. Море рассказывало свою бесконечную историю звуками то больших, то малых волн. Бестолково и невпопад отвечали морю чайки. Хрипло и однотонно ревели сивучи. Почтительно попискивали неподалеку от них юркие и озабоченные кулички. Но все они говорили на разных языках, и море от этого злилось еще больше.
Начался мелкий надоедливый дождь, и мне пришлось укрыться в пещерке среди камней.
Скучно и однообразно завывал в скалах ветер. С востока шли маленькие недобрые тучки. Я слышал в своем небольшом укрытии, как волны перебирали на берегу камни.
Ветры Севера любят обдувать скалы, чтобы творить из них загадочные скульптуры. По ночам они подбирают сны уставших путников, раздувают угли в не погасшем костре, убаюкивают прибрежные камни, деревья и кустарники, а потом уносят на своих невидимых крыльях впечатления и воспоминания…
А может, вместе с ними все это вытворяют духи Севера. Их так много, что даже мудрые шаманы не могут сосчитать. Северные духи непредсказуемы, и никто не знает, помогут ли они одинокому путнику или накажут за дерзостное проникновение в их мир…
После полудня ветер затих, словно задумался, в какую сторону теперь повернуть. Потом, будто решившись на что-то лихое, он разметал тучи и погнал их прочь от берега. Тучи пытались не поддаваться, но сладить с ветром не могли. В считанные минуты он вымел хмурое небо до теплой синевы.
От умытых прибрежных скал теперь исходило какое-то доброе и едва уловимое сияние. Казалось, в этом мире уже нет и не может быть зла.
Из хвойной чащи доносились умиротворенные голоса пеночек: свирь-цви-ирь… свиирь-цви-ирь…
Возле скал кайры прочерчивали то плавные, то стремительные и лихие спирали. Сивучи, потревоженные солнцем, один за другим стали кидаться в море.
Я выбрался из пещерки и осторожно подкрался к берегу. Не хотелось злить и пугать зверей.
Последним из стада сородичей плюхнулся неуклюже в воду совсем маленький сивучонок. Волна тут же преподнесла ему урок: подхватила и перевернула на спину. Может, малыш захлебнулся бы, но светло-бурая самочка метнулась на помощь: наверное, его мать.
Ловким движением головы она перевернула детеныша на живот. Сивучонок поспешно принялся загребать ластами. Казалось, теперь его подгоняла одна лишь мысль: прочь, быстрее из этого страшного моря!
Волны откатывались от берега и тянули за собой малыша. И все-таки он победил стихию. Наверное, это была первая в его жизни победа. Сивучонок изловчился, выбрался на берег и поспешно отпрянул от воды. Преодолев метров пять от береговой кромки, развернулся и долго смотрел на бьющиеся о скалы волны. Мне казалось, что во взгляде его было торжество.
Научился в этот день сивучонок плавать или нет — не знаю. Я так засмотрелся на морских зверей, что не заметил, как наступил вечер. Пора было устраивать ночлег. Север есть север: и даже в августе без костра не обойтись.
Пока собирал сухие дрова, стемнело. Усталая и растерянная луна, будто обронив что-то в море, искала, высматривала и никак не могла найти.
Мне вспомнилось почему-то стихотворение китайского поэта Су Ши:
…Если я затеряюсь,Окутанный пылью земной,Облака в небесахПусть подскажут, проплыв надо мной.А потом окажусьСреди рек и озер полноводных,Вся одежда мояПропитается светлой луной…
И снова ночной костер одинокого путника, на этот раз не в тундре, не в лесу, а в крохотной пещерке.
Я грел руки над огнем, слушал море и ветер, смотрел в одну точку, затерянную в золотисто-алых углях. Жар от лица и рук проникал в глубь тела. Глаза начали слезиться…
Я выглянул из пещерки и не узнал берега.
Лунное молчание.
Звездная неподвижность.
Ночь — синяя-синяя, гуще и бездоннее морской глубины — обняла землю.
«Мёрзлая нежить»
На севере от Оби, между реками Тромъеган и Ватьеган, есть непроходимые болота, которые боялись посещать даже самые смелые охотники. Остяки, издавна обитавшие на берегах Иртыша, Северной Сосьвы, Конды, Оби, предупреждали русских первопроходцев о проклятых местах, «откуда никто не возвращается».
У каждого народа существуют предания и слухи о подобных зловещих участках. Но остяки еще уверяли, что на тех болотах живет какая-то «мерзлая нежить». Называли ее кто — «мустырь», кто — «мастарь». Согласно давним поверьям, рождается эта тварь прямо в трясине, из болотных газов и тины. По внешнему виду напоминает лягушку, но с хвостом и зубастой пастью. А размером чудовище в три раза выше и длиннее росомахи. Поедает оно все, что движется: от куликов и уток до оленей и медведей.
