Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл
Бесконечные военные походы опустошили казну халифов, и они начали облагать не только иноверцев, но и мусульман высокими налогами, что повсеместно вызывало крайнее недовольство. С новой силой вспыхнул конфликт суннитов и шиитов, обернувшись чередой жестоких гражданских войн. Многим народам все сильнее претило верховенство в империи арабов – выходцев из аравийских пустынь, чьи культурные корни были несравнимо беднее, чем, например, у персов, история которых насчитывала тысячи лет. Омейядов свергли, и на троне на долгие столетия воцарилась династия Аббасидов, выступавших за равенство народов империи и терпимость к разным течениям ислама. При этом территория Халифата впервые уменьшилась: от него откололась Испания, где возник самостоятельный Кордовский халифат, и некоторые другие земли.
Столицу обновленной империи перенесли из Дамаска в Багдад, который тогда был всего лишь молодым торговым городом – в самую роскошную столицу мира он превратится намного позже. В империи воцарился мир почти на двести лет, но затем относительная мягкость нового режима на фоне жестокой, суровой эпохи привела к тому, что власть Багдада стала шаткой и почти формальной. Фактически Халифат раскололся на десяток крупных эмиратов, объединенных лишь общей религией. В начале тысячных годов самым процветающим из них был персидский эмират Буидов, шиитов. Этот эмират занимал территорию, примерно совпадающую с границами современного Ирана. Как и сейчас, самым богатым городом эмирата был роскошный Исфахан, окруженный величественными горами, со множеством изысканных дворцов и прекрасными белыми мечетями, украшенными тончайшими голубыми орнаментами.
Самой замечательной чертой средневекового Халифата был высокий уровень науки и искусств, которые в мирное время поощрялись почти всеми халифами и эмирами. Великий математик Аль-Хорезми стал «новым Пифагором», впервые введя в обиход человечества такие понятия, как алгоритм, алгебра и тригонометрия. Многие работы ученых Античности дошли до нас лишь благодаря их арабским переводам того времени. За следующие двести лет, до самого нашествия монголов, арабский мир даст целое созвездие писателей, поэтов, астрономов и, конечно, философов. Если европейская философия до поры до времени концентрировалась на осмыслении христианской картины мира, то на Востоке той эпохи мысль философов в основном обращалась к толкованию «истинной сути» Корана, хадисов и других основ исламской веры. Но были и такие философы и ученые, которые даже тогда старались осмыслить суть мира если не вопреки, то хотя бы не вполне в русле догматов религии. С одним из таких людей (которого причисляют к величайшим умам истории) мне предстояло встретиться. Он был персом по национальности, но к сорока пяти годам непростая судьба поносила его по многим уголкам всей восточной части Халифата. Его звали Абу ибн Сина, но позже в европейской традиции его имя обычно передавалось искаженно – Авиценна.
Мне пришлось проделать необычайно долгий и трудный путь. Я был лекарем при дворе Кнуда Великого, повелителя скандинавских войск в Лондоне – тогда викинги правили Англией. Кнуд был относительно молод – ему не было и тридцати, но он уже успел пройти через множество сражений и много попутешествовать между Англией и городами Скандинавии, преодолевая морские просторы на драккарах – узких быстроходных деревянных боевых судах. Условия на них были совершенно спартанскими, без малейших удобств даже для королей: ледяные волны днем и ночью окатывали гребцов и пассажиров, жгли солью глаза. С годами у многих гребцов от соли развивались глазные болезни, лечить которые европейские врачи не умели. Кроме того, войска викингов хоть и побеждали, делая ставку на внезапность набегов с моря, но при этом нередко несли ощутимые потери – не столько убитыми на поле боя, сколько скончавшимися от ранений через некоторое время. Все, что имели в арсенале врачи той эпохи – это ампутация пораженных частей тела и последующее прижигание культи, делавшие пациентов калеками и инвалидами.
Король Кнуд хоть и был полуграмотным потомком дикарей в понимании высокой Античности, на фоне столь же дремучего английского средневековья во многих своих идеях казался прогрессивно мыслящим правителем. От восточных послов до него дошли сведения о необычном лекаре, основавшем целую школы медицины где-то невероятно далеко, в Персии. Кнуд знал о популярных уже тогда в Европе сказках из цикла «Тысячи и одной ночи», пришедших примерно из тех же мест, и решил поначалу, что это те же самые небылицы. Но затем одного из его военачальников со сложным переломом плеча успешно вылечил молодой врач с пейсами из большой еврейской общины Лондона. Кнуд щедро оплатил ему услугу, и во время их встречи спросил, знает ли тот что-то о персидской медицине. К его удивлению, иудей с полной серьезностью подтвердил рассказы послов, и даже назвал прозвища основателя школы Исфахана по имени Авиценна (ибн Сина): «Князь врачей» и «Звезда мудрости». Рассказывали, что тот творил чудеса: избавлял людей от слепоты, возвращал к жизни умирающих. Говорили, что не было болезни, вылечить которую Авиценне было бы не под силу. Король живо заинтересовался, вызвал меня – лекаря с явной тягой к наукам, снабдил верительными грамотами и направил к эмиру Исфахана для того, чтобы я научился секретам ибн Сины, который, как говорили, в отличие от многих других врачей не делал из своих методов тайны, охотно обучая им всякого желающего и способного обучиться, если на то не было запрета эмира города.
Мой путь в Персию должен был занять больше года, но благодаря настойчивости, выносливости и щедрой оплате услуг перевозчиков я преодолел его намного быстрее – за шесть месяцев. Последний долгий пеший переход по пустыне с торговым караваном едва не окончился гибелью всех участников путешествия – нас накрыла ужасная песчаная буря. С Божьей помощью в последний момент мы нашли укрытие в небольшом оазисе за крупным барханом. Правитель Исфахана принял меня благожелательно и долго расспрашивал о политическом положении и деталях жизни и быта жителей Британии, которую он, разумеется, видел лишь на карте, но знал о том, что этот остров играл теперь важную роль в делах всей западной Европы. Он поинтересовался, как мне удалось столь хорошо выучить сложный арабский язык, как сказать пару несложных фраз по-английски и не хочу ли я принять мусульманскую веру. Ранний ислам был примечателен веротерпимостью, но теперь, после множества войн с Византией отношение к
