Роман Почекаев - Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.
В феврале следующего, 1930 г., началось восстание казахов Сырдарь ин ско го округа, выступавших под лозунгами «Долой советскую власть!» и «Да здравствует ханская власть!». Ханом был избран некий Султанбек Шолакулы, среди восставших, как и в Костанайском округе, были представители советских органов власти и милиции. Уже 15–16 февраля восставшие были окружены и разгромлены, а хан Султанбек погиб вместе с несколькими сотнями своих новых подданных. Очень коротким оказалось восстание в соседнем районе того же Сырдарьинского округа, где восставшие избрали некоего Серик-хана, однако его движение было подавлено сразу, а сам хан и его соратники схвачены и расстреляны без суда [Кузембайулы, Абиль, 2000, с. 308–309; Большой атлас, 2008, с. 625].
Однако наибольшего размаха достигло восстание на западе Казахстана (Актюбинск, Кустанай, Кызыл-Орда), где восставших возглавил хан Айжаркын Канаев, который уже был провозглашен ханом во время восстания 1916 г. и являлся одним из самых активных соратников хана Абдугаппара и сардара А. Иманова (см.: [Восстание, 1960, с. 520–621, 626]). Его движение, начавшееся в конце февраля 1930 г., оказалось настолько значительным, что советским властям пришлось бросить против них не только отряды ОГПУ и милиции, но и части кавалерийской дивизии, а несколько позднее – даже самолеты и бронепоезда. Хан Айжаркын погиб в сражении 20 марта 1930 г., однако боевые действия продолжались до апреля и закончились не победой одной из сторон, а мирными переговорами, причем представителей советских властей на этих переговорах возглавил еще один бывший соратник хана Абдугаппара и А. Иманова – А. Джангильдин [Кузембайулы, Абиль, 2000, с. 309–311].
Итак, идея восстановления ханской власти на протяжении веков оказывалась тесно связанной с другой идеей – идеей национального освобождения. Как мы могли убедиться, со временем участники освободительных движений забывали принципы избрания ханов, требования к ханам, даже порядок избрания. Однако сам институт ханской власти продолжал ассоциироваться у них с независимостью, сохранением национальной самобытности и традиций. При таком подходе не было необходимости обращаться исключительно к потомкам Чингис-хана, и на ханский трон вполне могли рассчитывать менее знатные, но более патриотичные или практичные лица.
§ 2. Превращение религиозного фактора в национальный
Завершая раздел о борьбе за власть и обосновании прав на трон в условиях иностранного владычества, считаем целесообразным рассмотреть несколько примеров того, как узурпаторы, приходившие к власти с помощью различных факторов легитимации, затем превращали их в национальный, чтобы повысить свой авторитет среди подданных. Подобные действия были актуальны, во-первых, именно в условиях национально-освободительной борьбы, во-вторых, для лиц нечингисидского происхождения.
Борьба кашгарских ходжей за трон в XVIII—XIX вв. Выше мы уже достаточно подробно описали процесс прихода к власти в конце XVII в. кашгарских ходжей, которые уже в середине XVIII в. были вынуждены признать вассальную зависимость от империи Цин. Однако, когда враждебные Китаю черногорские ходжи были изгнаны из Восточного Туркестана, и на троне оказался лояльный маньчжурам белогорец Бурхан ад-Дин-ходжа, в кашгарской политике произошли существенные изменения. Понимая, что сильно проигрывает по сравнению с изгнанными противниками, ставленник Китая решил напомнить своим подданным о своем происхождении от почитаемых святых и… призвать население к борьбе против своих прежних покровителей – китайцев. Это было тем проще сделать, что китайцы являлись «неверными», следовательно, борьба с ними должна была стать общим делом всех мусульман Кашгарии – независимо от того, сторонниками какой династии ходжей они являются. В результате в 1758 г. белогорские ходжи сумели превратить религиозный фактор в национальный и возглавили восстание против империи Цин. Однако уже в 1759 г. восстание было подавлено, Бурхан ад-Дин и его брат Хан-ходжа бежали в Бадахшан, где их в том же году убил местный правитель Султан-шах – за эту услугу китайские власти еще долго выплачивали его потомкам, бадахшанским шахам, специальную пенсию [Валиханов, 1986б, с. 145, 191; Григорьев, 1861, с. 33–34, 146–148 (примеч. 86); Ходжаев, 1982, с. 167–170; Boulger, 1878, р. 48–49; Imbault-Huart, 1895, р. 90–96].
Наверное, действия ходжей были в принципе правильными, поскольку население Кашгарии, или Восточного Туркестана (или Синьцзяна, как этот регион именуется сегодня), издавна характеризовалось разобщенностью и отсутствием четкой этнической и национальной идентичности (см., напр.: [Newby, 1996; Brophy, 2011; Thum, 2012b]). Более того, в силу давнего влияния мусульманского духовенства на все сферы жизни государства и общества Восточного Туркестана (особенно после установления теократической монархии ходжей) четко отделить светскую власть от религиозной было практически невозможно [Newby, 1998, р. 284]. Таким образом, фактически по умолчанию опора на религиозный фактор становилась едва ли не единственным средством признания законности претендента на власть. Другое дело, что у них не хватило ни войск, ни времени, чтобы эффективно использововать этот фактор, почему они и потерпели поражение.
Большинство ходжей погибли во время восстания, из семи сыновей Бурхан ад-Дин-ходжи уцелел только один, Сарымсак (Саали-ходжа), многочисленные потомки которого нашли убежище в Коканде. Китайцы прекрасно понимали, насколько важна роль ходжей как потенциальных предводителей антицинского движения. Поэтому они уступили Кокандскому ханству право сбора отдельных пошлин в Восточном Туркестане и предоставили ряд дополнительных привилегий – исключительно за то, чтобы ханы Коканда установили надзор за ходжами и не допускали их попыток вернуть себе трон Кашгарии [Валиханов, 1986б, с. 191].
Однако время от времени отношения между Кокандом и империей Цин осложнялись, и тогда ханы использовали ходжей как средство давления на Китай. В течение 1820–1860-х годов сыновья и внуки ходжи Сармысака раз за разом предпринимали попытки свергнуть цинское господство в Восточном Туркестане и восстановить свою власть. И как ни странно, хотя раз за разом терпели поражение, при очередной попытке вновь находили большое количество сторонников, которых вели на борьбу против китайцев. Несомненно, такую тенденцию можно объяснить исключительно тем, что ходжи были символом религиозной борьбы, в глазах населения Кашгарии являвшейся также и борьбой против иностранного владычества – владычества «неверных» китайцев. Не случайно в исследовательской литературе этот период характеризуется как «джихад ходжей» [Tian, 2012, р. 115].
Так, в мае 1826 г. Джахангир (Джангир) – ходжа б. Сарымсак, за несколько лет до этого бежавший в киргизские степи из-под надзора кокандского хана, который не пожелал поддержать его идею «священной войны» в Восточном Туркестане [Kim, 2004, р. 24], практически без боя захватил Кашгар, при ликовании народа был провозглашен правителем с титулом Сайид-Джахангир-султана и восстановил мусульманские институты управления по кокандскому образцу. Проводя сравнительно либеральную внутреннюю политику, он сумел обеспечить себе поддержку практически всего населения государства, включая даже тех, кто ранее целиком стоял на стороне цинских властей. А мусульманское население других областей, все еще контролировавшихся маньчжурами, готовило заговоры в пользу ходжи. Джахангир-ходжа также пытался создать коалицию из мусульманских государей Центральной Азии против империи Цин, однако сумел добиться только присылки отряда из Коканда. В 1827 г. китайское войско численностью в 70 тыс. человек вступило в пределы Кашгарии. Но хотя ходжа смог выставить до 200 тыс. воинов, они не имели достаточного опыта войны с регулярной китайской армией, были плохо вооружены. Тем не менее Джахангир, подобно своему деду Бурхан ад-Дин-ходже, объявил газават и призвал всех «правоверных» выступить против иноземцев. В первом же сражении ходжа был разгромлен, но не сложил оружия: он бежал к киргизам и в 1828 г. во главе их конницы сумел даже разгромить одно из китайских воинских соединений. Однако вскоре один из кашгарских наместников, преданный маньчжурам, изменническим образом захватил ходжу, который был брошен в тюрьму и через несколько лет предан казни [Валиханов, 1986б, с. 150–154; Коншин, 1902, с. 5–27; Boulger, 1880, р. 65–68; Newby, 2005, р. 95–123].[149]
Следующая попытка ходжей вернуть власть в Кашгарии была предпринята уже не по их собственному желанию, а по прямому указанию кокандского хана. В 1829 г. Мухаммад-Али-хан, стремившийся распространить свое влияние на Восточный Туркестан, вызвал из Бухары Мэд (Мухаммад) – Юсуф-ходжу, старшего брата Джахангир-ходжи, и отправил его на завоевание Восточного Туркестана, бросив при этом клич ко всем правоверным мусульманам помочь кашгарским единоверцам освободиться от китайского ига. В результате в сентябре 1830 г. Мэд-Юсуф-ходжа выступил на Кашгар во главе армии кокандцев, ташкентцев, горных таджиков и кашгарских эмигрантов, достигшей общей численности 40 тыс. человек, причем во главе ее стояли высшие ханские военачальники. То есть на этот раз Кокандское ханство под предлогом помощи единоверцам прямо заявляло о своем вмешательстве во внутренние дела империи Цин, признавая права белогорского ходжи на кашгарский трон.
