Сергей Голицын - За березовыми книгами
— Оформили путевку в детской туристской станции… Закупили продукты и перевезли их в школу…
Наконец он радостно объявил:
— Взяли тридцать один билет до Владимира, завтра в шесть часов вечера выезжаем.
На следующий день я был готов отправиться в путь. В соломенной шляпе, в белых кедах, с громадным рюкзаком за плечами я вышел на площадку лестницы. Меня провожала вся наша квартира.
— Я надеюсь, что ваша расторопность и природная сметка… — горячо пожал мне руку Тычинка. (Где это он откопал во мне такие качества?) — Я надеюсь, принесут большую пользу исторической науке.
— Берегись дождя, — кинула жена последнее напутственное слово, уже когда я спускался по лестнице.
Сбор всех участников похода был назначен в школе. Там, в просторной прихожей, толпилось двадцать девять изыскателей, двадцать девять изыскательских мамаш да еще сколько-то папаш, учительниц и нянечек. Взрослые разговаривали, спорили, цыкали на ребят, а те носились без толку взад и вперед, прыгали, хохотали.
Все пришли, кроме Гали.
Вдоль стены валялись распотрошенные рюкзаки; в углу громоздились горы консервных банок, мешочки с крупами, сахаром, макаронами; батоны лежали на скамейках, как штабели дров; темно-зеленые эмалированные ведра и кастрюли выстроились в ряд.
В дальнем углу сидел Николай Викторович, всклокоченный, потный, даже не красный, а лилово-багровый, словно он только что выскочил из бани.
Один за другим подходили к нему мальчики и девочки со своими рюкзаками, и он выдавал каждому по нескольку банок консервов и какие-то мешочки. Возле него стоял, поставив ногу на табуретку, завхоз — длинноногий горбоносый Вася, нахохлившийся, похожий на аиста. Он держал на колене кожаную, набитую до отказа полевую сумку и время от времени что-то записывал.
— До поезда два часа! Я в четвертый раз спрашиваю, кто взял четвертый топор? — Зычный баритон Николая Викторовича перекричал остальные голоса.
Вася бросился трясти подряд все рюкзаки и обнаружил четвертый топор вместе с третьим — у Лиды.
— Ни капельки не тяжело! Донесу, мама, донесу! — уверяла раскрасневшаяся Танечка.
Танина мама с негодованием подняла дочкин рюкзак:
— Чтобы моя детка тащила такую несусветную тяжесть!
Николай Викторович тут же переложил из Танечкиного рюкзака в свой часть вещей. И мама успокоилась.
Со мной торопливо поздоровалась Вера Ильинична. Она заметно нервничала, подходила то к одному, то к другому, гладила по голове, говорила не то ободряющие, не то сердитые слова…
— До поезда один час! — загремел Николай Викторович.
Пора было ехать на вокзал.
Миша обладал исключительной способностью дудеть в кулак, подражая пионерскому горну. Трель переливалась, звенела, раскатывалась весело и призывно.
Ребята отцепились от своих мамаш, надели рюкзаки и, толкаясь, вышли во двор; взрослые поспешили вслед за ними.
Будущие изыскатели березовых книг выстроились по росту в один ряд, все в одинаковых синих куртках и шароварах, все в белых кедах. Они отрывисто кидали один другому:
— Двадцатый… Двадцать первый… Двадцать второй…
Очевидно, Гриша несколько дней специально репетировал. До чего же здорово он подскочил к Николаю Викторовичу!
— Товарищ начальник похода, отряд в количестве двадцати девяти человек выстроен! — звонко отрапортовал он, отчеканивая каждое слово. — Разрешите начать поход?
— Снять рюкзаки! — скомандовал Николай Викторович.
Вперед вышла Вера Ильинична. Она говорила совсем не по-директорски, а как любящая мать, отпускающая своих дорогих деток в далекое странствие.
— Ну, ребятки, счастливого вам пути! Набирайтесь сил, возвращайтесь домой такие же бодрые и веселые, какими я вижу вас сегодня. И старших слушайтесь… — Она замолкла, вдруг спохватилась и помахала рукой. — Да, и эти самые книжки непременно найдите.
Меня очень обидела последняя фраза — «книжки», да еще «эти самые».
— Отряд, рюкзаки за плечи! В поход за березовыми книгами шагом марш! — скомандовал Николай Викторович.
Эти слова мне очень понравились.
Николай Викторович пошел направляющим, Миша — замыкающим, я — сзади всех. Гурьбой торопились мамы.
Меня догнала Вера Ильинична.
— Я вас очень прошу, — взволнованно заговорила она, — вы видите, какой Николай Викторович? Я его люблю и ценю, но иногда он еще сам как маленький ребенок. Пожалуйста, очень вас прошу…
— Да, да, — ответил я, не совсем понимая, что от меня требуется.
Мы приехали на Курский вокзал, вышли на перрон, с шумом забрались в вагон и заняли несколько скамеек, Николай Викторович и мальчики закинули рюкзаки на багажные сетки.
Ребятам не сиделось на месте. Они то выскакивали на платформу к родителям, то снова вбегали в вагон.
Наконец до отправления поезда осталось пять минут. Путешественники в последний раз обнялись с родителями, вскочили в вагон и тотчас же высунулись в открытые окна…
— Ура-а-а! Поехали!
Родители замахали руками и платочками, побежали вдоль поезда, но скоро отстали.
— Все! Уф! — Николай Викторович в полном изнеможении сел на скамью. — Теперь можно отдохнуть. Вася, дай полевую сумку.
Он взял у Васи сумку и показал мне большой разноцветный бланк с печатями. Это был наш путевой лист. Я прочел: «Цель похода — поиски старинных рукописей. Руководитель похода — Николай Викторович… Научный консультант…» Ого! Это я — научный консультант. Ниже был список всех ребят; фамилию бедной Гали кто-то зачеркнул жирной синей чертой.
Против меня села Лариса Примерная и вынула тетрадку. Оказывается, ей поручено было вести дневник похода с самого начала и до самого конца. Штаб ее освободил от всех дежурств.
— А почему ты одна будешь вести дневник, а не все по очереди?
Лариса молча пожала плечами, и я догадался — это пожатие означало: «Неужели вы не понимаете, что лучше меня никто не сможет выполнить такую ответственную задачу?»
Подошла Танечка:
— Я хочу посоветоваться с доктором.
Лариса поморщилась, но уступила место. Танечка мягко, по-кошачьему подсела ко мне, открыла санитарную сумку и начала вынимать по очереди все, что ей надавал школьный врач. Тут был и жгут для остановки кровотечения, пузырь для горячей воды, индивидуальные пакеты, бинты двойной и тройной ширины, скальпель, пинцет, шприц, множество пузырьков и пакетов с лекарствами… Танечка увлеченно показывала, вскидывая на меня свои большие черные глаза.
Поезд начал тормозить.
— Первая остановка! Сейчас будет первая остановка! — загремел Миша и побежал через весь вагон.
Все тотчас же вскочили и побежали в тамбур. Только один самый маленький и щупленький мальчик, Ленечка, остался сидеть, аккуратно держа ладошки на коленях. Он читал «Капитан Сорвиголова».
Сразу наступила тишина.
— Слава те господи! Угомонились! — облегченно вздохнула в углу старушка в пестрой шали.
Николай Викторович сел против меня.
— Смотрите, они просто кипят весельем. И ведь ни один не вспомнит о Гале. Я думал, она провожать нас придет. Не пришла, видно, с утра уткнулась в подушку…
Поезд остановился.
— Ура-а-а! Ура-а-а! — заорали ребята, столпившись в тамбуре.
— Безобразники, право слово! — рассердилась какая-то женщина.
Она вошла в вагон только сейчас и с трудом пробралась с двумя чемоданами сквозь толпу ребят.
— Пойти навести порядок, что ли? — Николай Викторович было привстал, но раздумал, махнул рукой и остался сидеть. — Ладно, пусть лучше в тамбуре беснуются, чем в вагоне.
Мы с ним потихоньку задремали…
Нас разбудили бесцеремонные мальчишки. Они притащили какой-то большой коричневый рюкзак, вспрыгнули на скамейку, скинули несколько рюкзаков, а этот, коричневый, сунули под самый низ на сетку, заложили его сверху остальными вещами и вновь с хохотом выбежали в тамбур. Оттуда опять послышались приглушенные крики и смех.
— Кто тут старший над этими туристами? — Грозное предупреждение железнодорожника снова заставило нас открыть глаза.
— Я старший, — поднялся Николай Викторович. — А что такое?
— А то, что пассажиры жалуются!
Николай Викторович вскочил, выбежал в тамбур…
И вдруг воцарилась полная тишина, такая, как в лесу перед грозой…
Николай Викторович быстро вернулся в вагон; он вел за собой…
— Не может быть! — невольно вырвалось у меня.
Николай Викторович тащил за руку… Галю.
Ленечка, сидевший против меня, выронил книжку и разинул рот. Кажется, я тоже открыл рот почти так же широко, как Ленечка.
Николай Викторович с силой взял Галю за плечи и поставил ее в проходе между скамейками. Сам он встал напротив нее, скрестив руки на груди. Он глядел на Галю в упор, и Галя глядела на него также в упор. Эта кудрявая тринадцатилетняя девчонка, не моргая, выдержала взгляд своего пионервожатого.