Сергей Голицын - За березовыми книгами

Николай Викторович перевел дыхание и уничтожающе посмотрел на неподвижно стоявших «преступниц».

— Простите, я вас перебью. — Сзади стоял директор, такой вежливый, такой гостеприимно улыбающийся. — Только что звонили из сельсовета: пустая трехтонка идет в Ярославль, через пять минут она будет у ворот школы.

Николай Викторович посмотрел на директора, потом обвел взглядом строй ребят.

— «Большая» линейка переносится в Ярославль, там я сообщу свое решение, — сказал он, — а сейчас пять минут на сборы. Быстро!

Через полсекунды двор опустел. Я и Николай Викторович сердечно пожали руку директору и поблагодарили его.

Глаза двадцать первая

Последний день

В Ярославле машина довезла нас до каких-то ворот. Слева были дома, а справа, за тенистой липовой аллеей, словно земля провалилась. И я не сразу сообразил, что мы стоим на верху горы. Я прошел несколько шагов вперед. По откосу росли старые липы, и в просветах между их зелеными макушками глубоко внизу я неожиданно увидел огромное светлое пространство. Будто широчайшая голубая дорога прошла под горою. Макушки кудрявых лип мне мешали смотреть, и все же я понял: эта дорога была Волга.

— Ура-а-а! — закричали ребята и, забыв о вещах, оставленных на тротуаре, подбежали к чугунной решетке.

Мы встали рядком, и тотчас же смолкли наши голоса. Во все глаза глядели мы вперед и вниз.

И на нашем берегу, и за Волгой раскинулся огромный город с высокими трубами заводов, со множеством зданий, высоких и низких. Налево макушки лип мешали мне разглядеть легкие, словно сплетенные из паутины, пролеты длинного железнодорожного моста, что рисовались на фоне неба. А далеко, на той стороне Волги, за городом, за полями, в сиреневой дымке угадывались лесные просторы.

Но невольно хотелось смотреть только на Волгу.

Лодочки плескались у берега. Байдарка, словно кинжалом, резала воду. Моторная лодка, высунув нос, мчалась вперед. Проплыл белый, как лебедь, большой, трехэтажный пароход…

— Полюбовались — хватит! — Взволнованный возглас Николая Викторовича встряхнул и меня и всех. — Мы с доктором пойдем разговаривать по телефону с Москвой. Через полчаса вернемся, а вы… Тут, на улице, конечно, не место — найдите где-нибудь укромный уголок и там расположитесь.

— Пожалуйста, на самом берегу Волги, — попросил лежавший на носилках Ленечка.

— Доктор, идемте! — заторопил меня Николай Викторович.

На телефонной станции беднягу ожидал новый сокрушительный удар: его номер вообще не ответил.

— Я подожду вас внизу, — не оглядываясь, глухо бросил он и вышел.

Жены я не застал дома, со мной говорил Тычинка.

— Послушайте, милейший доктор, ведь вы пошли по неправильному пути.

Тычинка начал мне подробно объяснять: оказывается, берестяные книги могут быть двух видов. Если бы мы не нашли, а только бы напали на след берестяных рукописей с буквами, процарапанными косточками, и то это было бы замечательно — березовые книги двенадцатого или тринадцатого века. А в семнадцатом столетии в Сибири и на Севере трудно было доставать пергамент, и потому поневоле там писали иногда на бересте, но чернилами. Потом листы сшивали, чтобы не коробились, и переплетали с деревянными или металлическими крышками. Словом, такие книги кое-где в музеях сохранились.

— Очень жаль, значит, ваша экспедиция закончилась неудачей. — Послышался далекий вздох Тычинки.

Мы пожелали друг другу здоровья. Я повесил трубку и вышел.

Я никогда не думал, чтобы так быстро могли меняться люди. Николай Викторович стоял у входа в почтамт. Он сиял так, словно само полуденное солнце бросило все свои лучи на его глаза и на его улыбку. Он держал за обе руки темноволосую девушку в синем с цветочками платье, в темно-синих туфлях, в соломенной шляпке еще больших размеров, чем у меня.

Конечно, передо мной стояла исчезнувшая жена Николая Викторовича — прекрасная Ира. Я крепко пожал ей руку.

— Идемте в «Кафе-мороженое», — пригласил меня Николай Викторович.

Это было самое настоящее предательство по отношению к нашим ребятам: удрать и наслаждаться мороженым без них. Но Николай Викторович больше всего на свете любил Иру, а Ира больше всего на свете любила мороженое.

Мы сели за первый столик справа. Официант в безукоризненном смокинге, с галстуком-бабочкой, недоступный и холодный, принял от нас заказ.

Ира начала рассказывать о своих приключениях.

Она поехала на дачу купить у тети танкетки, которые той были малы, и попала на день рождения дедушки; ее никак не отпускали. Наконец она вернулась в Москву и прочла телеграмму. Там стояло: «Я сомневаюсь, что ты меня любишь». Когда Ира сейчас повторила эти слова, голос ее дрогнул… Она помчалась в Ярославль. Почему она выбрала именно этот город? Потому что знала: мы путешествуем где-то по Ярославской области.

Официант принес двойные порции мороженого. В каждой мельхиоровой вазочке было по десять шариков размером с небольшие яблочки. Коричневые, розовые, кремовые, цвета какао, цвета кофе с молоком, цвета давленой земляники… Каждый шарик обладал своим особенным, ни с чем не сравнимым вкусом и ароматом…

А жила Ира на туристской станции. С утра до вечера она дежурила на почте. Она знала, когда Коленька появится в Ярославле, он обязательно придет сюда говорить по телефону с Москвой, говорить с ней, с Ирой.

— А во вчерашней газете о вас так хорошо написали…

— Что написали? — спросил Николай Викторович.

— А вы разве не знаете? — Ира открыла сумочку, подала нам газету и показала отчеркнутую красным карандашом статью.

Николай Викторович и я стали читать вместе.

Как нам сообщают из Ростова, вчера в местный краеведческий музей явился неизвестный гражданин и преподнес в дар музею редчайшую рукописную книгу двенадцатого столетия. Книга церковная, с несколькими цветными миниатюрами поразительной, непревзойденной красоты, доказывающими высокую культуру и тонкий художественный вкус их безвестного творца.

На первой странице книги с трудом удалось разобрать надпись о том, что книга принадлежала Василько Ростовскому, следовательно, была из знаменитой, считавшейся погибшей во время татарского нашествия библиотеки отца Василько — Константина Мудрого.

К сожалению, ценнейшая находка сильно испорчена пожаром и некоторые миниатюры обгорели.

На книге стоит треугольный штамп небезызвестного собирателя книг и древних рукописей ростовского купца Хлебникова П. В., жившего в прошлом столетии. Его собрание также считалось бесследно уничтоженным пожаром.

Недавно во Владимирской области удалось найти одну книгу с таким же треугольным штампом. Таким образом, можно предположить, что часть Хлебниковского собрания была спасена от пожара.

Ярославский и Ростовский музеи предполагают в ближайшее время организовать совместную экспедицию в поисках остатков Хлебниковского собрания, куда, видимо, перешли некоторые книги из легендарной библиотеки Константина.

Любопытно, что помог обнаружить и ту и другую исторические ценности отряд московских школьников-туристов.

Сейчас эти школьники, занимающиеся розысками таинственных березовых книг, путешествуют где-то по Ярославской области.

— Какой ты у меня умный! — гордясь за своего мужа, сказала Ира.

— Как все это интересно! — воскликнул я.

— Потрясающе интересно! — воскликнул Николай Викторович. — А ведь у нас есть еще пятнадцать книг со штампом Хлебникова.

Правда, нам эти пятнадцать показались не столь ценными, как та, принадлежавшая Трубке. Но все равно их надо немедленно отнести в Ярославский музей.

— Да, пойдемте в музей, только не сейчас, — ответил Николай Викторович, — надо же в конце концов этих трех негодных девчонок наказать.

— Наказать? За что же? — встревожилась Ира. — Неужели он такой злой бывает? — повернулась она ко мне.

— Иногда, — уклончиво ответил я.

Николай Викторович рассказал о «преступлении» девочек.

— Ну, как тебе не стыдно! — возмутилась Ира. — Я бы тоже обязательно побежала танцевать. Удивляюсь, почему остальные тебя послушались.

— Да ведь они были в таких грязных штанах.

— А ты сам не постеснялся в своих отвратительных штанах забраться в кафе? Одним словом, прости их.

— Это непедагогично — так легко прощать, — буркнул Николай Викторович, уже начиная сдаваться. — Пора уходить.

Мы встали и вышли на улицу.

На другой стороне площади мы увидели белые зубчатые стены с белыми башнями, на широкой угловой башне прочли надпись на мраморной доске:

«И здесь следы библиотеки Константина, — подумал я. — Возможно, у Константина был список „Слова“, переписанный на бересте.