Вадим Бурлак - Хождение к морям студёным
Пожалуй, жизненное кредо великого князя Константина отражалось в строках его стихотворения:
Но пусть не тем, что знатного я рода, Что царская во мне струится кровь, Родного православного народа Я заслужу доверье и любовь, Но тем, что песни русские, родные Я буду петь немолчно до конца И что во славу матушки России Священный подвиг совершу певца.
Для того, кто не знаком с жизнью великого князя Константина, эти строки могут показаться всего лишь напыщенными фразами. Но он верил в то, что говорил, и всегда выполнял свои обещания.
Не случайно Эдуард Толль, как и многие другие ученые, относились к нему с почтением не только из-за его знатного происхождения. «Меценат, не требующий ничего взамен: ни славы, ни почестей» — так говорили о нем современники.
С великим князем, президентом академии наук у Тол-ля установились доверительные отношения в первые же дни знакомства.
По слухам, Константин даже рекомендовал ученому-путешественнику перед выходом «Зари» в дальний путь побывать у петербургской ясновидящей Марфы, которая считалась лучшей предсказательницей морских бед и катастроф.
Может быть, это был шутливый совет.
Великий князь с улыбкой на грустном лице сказал Толлю:
— Я тоже стыжусь разных суеверий, но все же сходите на Мойку, где за зеленым домом без двора и ворот — флигелек морской предсказательницы Марфы.
За несколько дней до выхода «Зари» в плавание старуха-прорицательница предупредила Толля: «Остерегайся шестипалого шамана и перечитай свои записи, сделанные семь лет назад».
Эдуард Васильевич сразу понял, о каком конкретном случае в его записках идет речь, и очень удивился: откуда старуха знает об этом? Но расспрашивать ее не стал.
Пройдено Карское море
Так начальнику экспедиции Эдуарду Толлю приходилось постоянно сообщать в академию наук о проделанной работе. В одной из телеграмм, отправленной в апреле 1901 года на имя великого князя Константина Константиновича, говорится: «Заря» прошла все Карское море до Таймырского пролива, где 13 сентября барьер несломанного льда и наступление зимы заставили меня — 76 градусов 8 минут — 95 градусов б минут — стать на зимовку на защищенном рейде вблизи гаваней Актинии и Арчера; во время вынужденных состоянием льда остановок по Таймырскому побережью открыто и исследовано несколько бухт и заливов, добыто во время плавания много научного материала по зоологии и гидрологии. Зимняя ночь — прошла благополучно; на магнитно-метеорологической станции производились ежечасные и другие наблюдения. В октябре устроил во фьорде Гафнера депо, куда, как к исходному пункту, отправляюсь на днях с лейтенантом Колчаком для исследования полуострова Челюскина. Другой санной поездкой лейтенанта Матисена в марте месяце исследованы острова, лежащие к северу от места зимовки; лейтенанта Коломейцева отправил к устью Енисея на Дудино с поручением устроить угольные станции. Командиром «Зари» назначил лейтенанта Матисена. Подробности в рапорте. Все члены экспедиции здоровы. Между командой явились после зимней ночи случаи легкого заболевания цингою, все уже здоровы, кроме одного, который еще поправляется; все в добром духе».
Но в долгих полярных экспедициях удача весьма переменчива. Вскоре после этой телеграммы и сам Толль, и многие его товарищи заболели. Да и погода не баловала исследователей.
В конце лета 1901 года неподалеку от Новосибирских островов он писал в дневнике о неблагоприятных густых туманах, таких, что «можно было десять раз пройти мимо Земли Санникова, не заметив ее… Как будто злой полярный волшебник дразнил нас…»
Несмотря на болезнь и усталость, Толль не прерывал научных наблюдений и исследований. Поведение птиц и маршруты их полетов, геологические и гидрографические наблюдения убедили его в существовании островов севернее мыса Челюскин. Через несколько лет его выводы были подтверждены открытием Северной Земли.
«Мне кажется, что к северу от мыса Челюскин должны быть еще острова, — отмечал Толль. — Наклон пластов на мысе Челюскин указывает на север, так что следует предположить существование островов и в этом направлении и, может быть, не в меньшем количестве, чем в шхерах Таймыра».
«В этом далеком мире»
Экспедиционные записи полярного исследователя носили не только научный характер. В них были и мысли о доме, о жене, о близких, лирические воспоминания и размышления о будущем.
«Седьмое апреля 1901 года. Вербное воскресенье.
Сегодня ночью было минус 30 градусов по Цельсию. Тихо и ясно, великолепный зимний день, много света; на солнце уже тает. Вербное воскресенье дома. Ты ждешь известий, кто знает, когда они дойдут до тебя. У детей начались пасхальные каникулы, и они радуются весне. Журчат ручьи, стекая вниз по Домбергу; скоро на улицах начнут ломами сбивать лед, зазвенит железо о булыжную мостовую, и весь город будет гудеть от его ударов, в юности их эхо так часто звучало у меня в ушах, вызывая ощущение приближающейся весны, пробуждая желание вырваться из города на лоно природы, с городских улиц в далекий и широкий мир. Теперь я пребываю в этом далеком мире, у своей цели, но сколько препятствий нужно еще преодолеть, раньше чем будет решена моя задача!»
Роковой остров
В 1902 году, после второй зимовки экспедиции в полярных широтах, когда «Заря» находилась в ледовом плену, Толль с тремя спутниками отправился по льду к острову Беннетта.
Этот опасный переход он задумал еще несколько месяцев назад. С ним отправились астроном Фридрих Зееберг, каюры эвенк Николай Протодьяконов и якут Василий Горохов. На двух собачьих упряжках Толль намеревался пересечь остров Котельный, проехать но берегам Земли Бунге и Фадеевского острова. Затем перебраться но льду через Благовещенский пролив на Новую Землю, а с нее двинуться на остров Баннетта.
С этого острова Эдуард Васильевич хотел совершить переход на легендарную Землю Санникова.
Перед тем как покинуть «Зарю», Толль вручил лейтенанту Федору Матисену инструкцию. На запечатанном пакете он сделал надпись: «Вскрыть в случае гибели экспедиционного судна и возвращения без меня экипажа на материк или в случае моей смерти».
В самой инструкции Матисену предписывалось: «Что касается указаний относительно вашей задачи снять меня с партией с острова Беннета, то напомню только известное вам правило, что всегда следует сохранять за собою свободу действий судна в окружающих его льдах, так как потери свободного движения судна лишает нас возможности исполнить эту задачу. Предел времени, когда вы можете отказаться от дальнейших стараний снять меня с острова Беннета, определяется тем моментом, когда на «Заре» будет израсходован весь запас топлива для машины…»
В случае, если топлива не останется, Эдуард Толль приказывал Матисену добираться до бухты Тикси. Он также требовал, во что бы то ни стало, сберечь все научные материалы экспедиции.
Сам же Эдуард Васильевич при таком раскладе собирался выбраться с острова Беннета на байдарках. Конечно, план рискованный, но другого выхода он не видел.
«Заре» не удалось пробиться сквозь льды к «роковому острову». Так окрестил эту землю друг Толля, старый ламут Джергели.
Экспедиционное судно, согласно инструкции, повернуло в бухту Тикси.
Первым вызвался отправиться на поиски четырех полярников Джергели. Потом академией наук была организована спасательная экспедиция, но Толля и его товарищей не нашли. На острове Беннета были обнаружены лишь научная коллекция, снаряжение и документы пропавших путешественников.
В последней записи Эдуарда Васильевича сообщалось: «Отправляемся сегодня на юг. Провианта имеем на 14–20 дней. Все здоровы…» Кроме того, он вложил в бутылку план острова Беннетта с указанием места расположения стоянки. На карте было написано: «Для тех, кто нас ищет: приветствуем вас с прибытием».
Многие полярные исследователи недоумевали: почему Толль и его спутники покинули остров в полярную ночь?
Известный путешественник и участник экспедиции Толля Никифор Бегичев писал: «Если бы оне вернулись в конце августа, то могли бы добраться на Новую Сибирь, где была для них устроена изба и имелся запас провизии. Но что их побудило итти в это время? Ни один путешественник в такое время года не пошел бы на верную гибель…»
Спустя несколько лет жена Толля Эммелина писала о нем: «Он серьезно относился к жизни, не мог обходиться без работы и был весь без остатка поглощен ею. Для него было жизненной потребностью даже в период величайшего трудового напряжения отдавать себе отчет в своих действиях и мыслях, уяснить себе, откуда и куда ведет жизнь со своими трудными для разрешения задачами. Он верил в будущее народа и в развитие каждого человека в отдельности, невзирая на те существенные преграды, которые стоят на пути человека как покорителя природы.
