Альфред Шклярский - Томек ищет Снежного Человека
– Вы совершенно правы, боцман, но ничего с этим мы поделать не сможем. Тут что ни город, то норов, что деревня, то обычай, так что лучше не смотрите косо на Пандита Давасармана, потому что ничего путного из этого не выйдет, – вмешался Томек.
– Ну да шут с ним. Я запру пасть на замок, а вы его как-нибудь задобрите, – примирительно сказал боцман.
В комнату вошел Удаджалак. Он встал, словно по команде «смирно», и отрапортовал:
– Пришел наш новый бабу, желают ли благородные господа побеседовать с ним?
– Вольно, сержант, вольно, мы обыкновенные гражданские люди, и нам ни к чему устраивать лишние церемонии, – отозвался боцман, словно уже забыл, что только что обещал не вмешиваться в разговоры с индийцами.
Вильмовский толкнул его под столом. Удаджалак весело улыбнулся и ответил:
– Слушаюсь, благородный сагиб, большое спасибо! Могу ли я ввести переводчика?
– А где же Пандит Давасарман? Он руководит нашим караваном, и переводчик должен прежде всего обратиться к нему, – сказал Вильмовский.
– Пандит Давасарман приказал мне представить нового переводчика вам, – был ответ.
Вильмовский и Томек с укором посмотрели на боцмана. Тот тоже понял, что Пандит Давасарман обиделся.
– В таком случае пусть переводчик войдет, – согласился Вильмовский.
Удаджалак отворил дверь и кивнул головой, приглашая кого-то войти. В комнату вошел переводчик, он же проводник. Это был не очень высокий мужчина, одетый в толстый плащ из грубого сукна, перетянутый кожаным поясом с серебряными насечками. На ногах бабу носил валенки. Из-под фетровой шапки с поднятыми вверх наушниками на плечи мужчины спускались две черные косички с вплетенными в них красными ленточками. За поясом был заткнут кукри, то есть короткий нож с широким лезвием, распространенный среди гуркхов.
– Я ваш новый переводчик, сагиб, – тихо сказал мужчина.
Путешественники с удивлением взглянули на него, потому что им показалось знакомыми его лицо и голос.
Томек встал от стола и быстро приблизился к переводчику. Он заглянул ему прямо в глаза, потом отступил, еще более удивленный. Переводчик расхохотался, довольный произведенным эффектом.
– Ты не ошибаешься, сагиб, это я с сегодняшнего дня ваш переводчик, – весело сказал он.
– Пандит Давасарман! – одновременно воскликнули Вильмовский и боцман.
– Что значит этот маскарад? – смеясь, спрашивал Вильмовский.
– Ах, чтоб его кит проглотил! Я никогда бы не поверил, что одежда может так изменить человека. Только голос тебя выдал, Пандит.
– С сегодняшнего дня я являюсь вашим переводчиком, а Удаджалак – гонцом. Я с самого начала предполагал занять для нас эти места, потому что все сразу же обратили бы внимание на индийцев, путешествующих в обществе белых сагибов. А мне кажется, что чем меньше будут говорить о нас, тем будет лучше. Всякого рода известия распространяются в Азии с быстротой молнии, несмотря на то, что передаются только из уст в уста.
– Почему же вы вчера не сказали нам об этом? – спрашивал Вильмовский.
– Я хотел проверить, узнаете ли вы меня в этой одежде. Одновременно я вас прошу называть меня с этой поры только «бабу». А теперь – в дорогу!
– Ехать, так ехать, – сказал боцман, нехотя вставая из-за стола.
Вскоре все очутились во дворе караван-сарая. Кроме пяти верховых и пяти вьючных лошадей, они застали там троих погонщиков мулов, троих служителей и повара. Путешественники, Давасарман и Уджалак приторочили к лукам седел карабины и, не мешкая, вскочили на коней. Лошадиные копыта глухо зацокали по мостовой. Уже светало.
Сразу за деревней караван проехал по мосту на другой берег бурного, вспененного Инда. Довольно удобная до того дорога, теперь перешла в тропинку, вьющуюся вдоль берега реки.
Лошади путешественников брели по следам старых лавин, осторожно переступали через предательские трещины, въезжали в лесные долины, наполненные пением птиц, и снова взбирались вверх по каменистым тропам. Во время трудной езды путешественники мало говорили друг с другом – так как шум реки заглушал слова.
На ночь они разбивали палатки на небольших лужайках. Утомленные путешественники спали так крепко, что не обращали даже внимания на возможность медвежьих визитов. За четыре дня они миновали расположенные у дороги станции Канган и Гунд, после чего пересекли Гагангир и Сонамерк, то есть «желтые луга». Такое название луга получили от желтых цветов шафрана, покрывающего горные поляны. Вдали, в горах, искрилась белизна снегов, а холодный ветер, резкими порывами бьющий в лицо путешественников, вынудил их надеть тулупы и валенки.
На отдых путешественники остановились в деревне Балтал, расположенной в обширной котловине, со всех сторон замкнутой мощными стенами скал. Здесь повсюду царила роскошная тишина, особенно приятная после шума горного Инда, который они оставили позади. Поселение, хотя оно и называлось деревней, состояло всего из трех жалких хижин. Путешественники разбили палатки неподалеку от них. Несколько часов они отдыхали у костра, и даже едкий дым не мешал им. На дрова тут рубили карликовую березу.
Деревушка Балтал была последней в Кашмире. Прямо за ней врезался в небо хребет Западных Гималаев, самых высоких гор в мире. Перед тем, как отправиться в дальнейший путь, переводчик снабдил белых сагибов оригинальными очками. Они состояли из деревянных оправ, в которых вместо стекол находилась сетка из конского волоса. Такие очки нужны для защиты глаз от белизны вечных снегов, залегающих в горах, – ведь неосторожные путешественники часто заболевали так называемой «снежной слепотой».
Начиная от Балтала, дорога стала непрерывно подниматься в гору, вплоть до перевала Зоджи – единственного перевала в высоком хребте западных Гималаев[100]. Подход к перевалу был тяжелым и опасным. Тропинка вела вдоль обрывистых склонов, часто нависая над пропастями. Любой неосторожный шаг человека или животного мог стать причиной падения в бездну.
Пандит Давасарман ехал впереди. За ним Удаджалак, потом боцман, Томек, Вильмовский и остальные люди с вьючными лошадьми. Боцман побледнел, потому что его конь, вместо того, чтобы идти посредине узенькой тропинки, взбирался в гору по самому краю пропасти. Хотя моряк несколько раз пытался вынудить лошадь повернуть к середине тропинки, та упорно возвращалась на край.
– Вот глупая тварь, не слушается, да и только, – взорвался, наконец, боцман. – Она готова полететь в пропасть и увлечь за собой меня.
– В чем дело, боцман? – встревожился Томек.
– Никак не могу заставить паршивую клячу держаться середины этой проклятой тропы, – взволнованно ответил боцман. – Эта тварь упрямо плетется по самому краю пропасти. Мы свалимся вместе в преисподнюю, честное слово моряка!
Ехавший впереди боцмана Удаджалак, повернул голову и сказал:
– Послушайте меня, благородный сагиб. Опустите свободно поводья и доверьтесь инстинкту лошади, вы же знаете, что каждое животное охотнее идет по той части плохой дороги, по которой перед ним прошли другие. Здесь часто проходят караваны вьючных лошадей. Лошадь с грузом на спине в любой момент может задеть вьюком отвесную стену и рухнуть в пропасть. Поэтому опытные вьючные животные идут протоптанным краем тропинки, стараясь отодвинуться как можно дальше от предательской стены. Наши лошади инстинктивно выбирают дорогу, по которой раньше прошли другие. Значит, лучше всего предоставить ей полную свободу. Посмотрите, сагиб, все наши лошади идут таким же образом.
– Ты меня убедил, Удаджалак. Но что поделаешь, если я не люблю смотреть в пропасть? Это все чертовы штучки, – ответил боцман, заключив свои рассуждения сочным матросским словцом.
– У меня есть славная идея, боцман! – громко воскликнул Томек. – Зажмурьте покрепче глаза, и вы перестанете видеть пропасть.
– Действительно, неплохая идея, но что будет, если я случайно вздремну и свалюсь с седла? А впрочем, не беда, если в детском возрасте я переболел корью, значит, и теперь как-нибудь переберусь через эти паршивые хребты.
– Браво, боцман! Вы еще полюбите такие путешествия!
– Если я полюбил такого дерзкого шалуна, как ты, то, возможно, когда-нибудь полюблю и горы. Хотя с этим придется еще подождать.
А тропинка вела все выше и выше. В тени отвесных скал было очень холодно, но как только они выезжали на открытое место, солнце начинало сильно припекать. К величайшей радости боцмана, караван через несколько часов тяжелого пути добрался наконец до перевала. Это был знаменитый перевал Зоджи, ведущий прямо на север. На вершине перевала Пандит Давасарман сделал короткий привал, чтобы дать возможность передохнуть измученным животным.
Из-под ледника, находившегося на расстоянии всего лишь около трехсот метров от места отдыха, пробивался быстрый ручей, который здесь, на перевале терял разгон и даже слегка извивался, чтобы несколько дальше снова превратиться в пенистый, бурный, бьющий о каменные пороги поток. Во время зимних вьюг, которые случаются здесь на протяжении ряда месяцев, перевал был недоступен и даже опасен для людей и животных. Об этом красноречиво свидетельствовали белевшие на солнце скелеты мулов и небольшое кладбище, сложенное из каменных плит. Отдыху мешал непрерывно дующий порывистый ветер.
