Коллектив авторов - Инновационная сложность

Принцип раздвоения единого, как известно, есть центральный принцип диалектики. Говоря о мире и его спецификациях, выявляемых в различных отношениях, всякий раз имеют дело со структурой (организацией) системно определенного материала, которая в качестве его внутренней формы представляет собой инвариантный аспект системы. Отсутствие структуры означает вместе с тем и отсутствие системы, которая бы ей соответствовала. Обнаруживаемая на том или ином уровне постижения сущности вещей бесструктурность есть аморфия. В известном смысле она тождественна хаосу, неопределенности, бесформенности, дезорганизации.

А. А. Богданов, автор «Тектологии, или Всеобщей организационной науки» понимал диалектику не как всеобщее учение о развитии (позиция марксизма), а как организационный процесс. Это значит, что все в мире, любая достаточно сложная реальная система, испытывая процесс становления, обретает в этом процессе определенную организацию, либо, напротив, ввергается в хаос. Последнее может происходить в поисках новой, более адекватной ее сущности организации, либо, напротив, – означать прекращение существования, коллапс («схлопывание» с быстро протекающим распадом). И в том, и в другом случае есть множество сопутствующих признаков, которые надлежит выяснить науке, чтобы ими руководствоваться в практике управления. Одного лишь представления о развитии и его формах недостаточно, чтобы обрести уверенность в правильности действий. К сожалению, эти его разработки своевременно по ряду исторических обстоятельств не были включены в орбиту формирования общественного сознания. Напротив, так называемая научная марксистско-ленинская теория, единственно правильная, как она рекламировала и определяла себя, всячески препятствовала проникновению идей А. А. Богданова в учебники, в тот корпус идей, которым оперировали советские обществоведы, формируя стратегию и тактику социального обустройства общества. Переиздание книги этого автора произошло незадолго перед распадом СССР, когда Компартия, определявшая курс страны и предчувствуя свой скорый уход с арены главных мировых политических сил, сделавшая жертвой своего упорства народ и страну, которые стали заложниками ее приверженности отжившим догмам, готова была цепляться за любую соломинку, чтобы изменить положение – предотвратить наближающуся катастрофу собственного распада и спасти судьбы однозначно трактуемого ею социализма.

Философские кафедры, созданные Компартией во всех вузах страны, традиционно привыкли выполнять идущие сверху указания и рекомендации, но коль таковые с некоторого времени, когда произошел распад СССР, перестали поступать, а тот, кто их отдавал, сошел со сцены, то все осталось на прежних позициях, как было дотоле. Среди догм, которыми партия руководствовалась (а соответственно и послушные ей философские кафедры), главное место занимала диалектика как всеобщее учение о развитии. Многочисленные когорты кандидатов и докторов философских наук, ведущие учебный процесс на этих кафедрах, и поныне готовы, что называется, до потери пульса, защищать эту догму. По существу, все представители этой когорты не замечали (или не желали замечать), что они в сущности антидиалектичны: помимо развития всего того, что представляет собой какую-то целостность (а иначе, не представляя собою таковой, не будучи целостностью в той или иной мере, – как оно может развиваться?), если руководствоваться центральным в диалектике, ведущем начало еще от Платона, принципом раздвоения единого, есть еще и его внутренняя сторона – организация, структура. А, следовательно, имеет смысл вести речь также и о динамике, метаморфозах этой сущности – организации, структуры, – что возможно лишь при достаточно развитом учении, концептуально, понятийно выражающем такого рода процессы. Именно на эту роль и претендовала «Тектология»

A. А. Богданова, ставшая, однако, «изгойной», прежде всего потому, что в трактовке диалектики выражала иную точку зрения, нежели та, что была свойственна марксизму-лениенизму. «Пользуясь нашими методами мы с самого начала определили диалектику так: организационный процесс, идущий путем борьбы противоположных тенденций. Совпадает ли это с пониманием Маркса? Очевидно, не совсем: там дело идет о развитии, а не об организационном процессе», – приводит в комментариях к 3-му изданию сочинений B. И. Ленина [т. 13, с. 320] цитату из работ Богданова известный функционер режима В. И. Невский, в 1937 году причисленный к «врагам народа».

Официально в советских учебниках философии традиционно называли три закона диалектики и никогда – закон развития меры. За более чем 70 лет советской власти по вопросам меры было опубликовано лишь несколько статей: исторический обзор, выполненный В. Кузьминым в виде монографической обзорной работы, очевидно, не в счет.

Гегелевское учение о бытии завершается разделом о мере, т. е. строится им соответственно тому, как, проходя ряд этапов, или фаз, процесс становления меры осуществляется в действительности. «Меру боготворят народы» – выписал В. И. Ленин, конспектируя Гегеля, по признанию которого, «развитие меры… есть один из самых трудных предметов исследования»[121]. Рассмотрением проблем меры и завершает он свое учение о бытии. Мера у Гегеля есть апогей, или цель всякого развития.

И сегодня в университетах на всем постсоветском пространстве и поныне философы излагают студентам «три закона диалектики», – в сущности по «Краткому курсу ВКП(б)», забывая упомянуть, что они представляют собой лишь отдельные моменты, или отдельные измерения единого закона становления меры. Поистине, где господствуют безмерие и беспредел, названный закон – помеха. Так уж повелось со времен И. Сталина, которому этот единый закон был чужд. В итоге в стране воцарился «культ однообразия» (Б. Пастернак) и все решали слово и воля вождя. Между тем, исследования Гегеля по процессам становления меры и ее интерпретации доныне остаются непревзойденными. А. Ф. Лосев в статье «Мера», помещенной в «Философской энциклопедии», отметил, что данную категорию уместно использовать применительно к любой бинарной оппозиции, стороны которой так или иначе, в том или ином исчислении или выражении обладают способностью с необходимостью сходиться к мере, что значительно расширяет горизонты ее продуктивного освоения.

Означает ли это, что в жизни страны тем самым большую роль стал играть постоянно функционирующий источник ошибок и помех, потерь и неудач, природа которого в отсутствии знания основного закона мироздания, жизни, движения и развития? Именно так, что и показали крупные недостатки и упущения в процессах выработки и принятия стратегических решений как в ходе мирного строительства, так и в ходе войны. Далеко не у всех руководителей было развито природное чувство меры, которое восполняло бы отсутствие необходимых знаний о законе меры, ее отношениях, инвариантах, становлении, формах проявления (простая, системная, интегративная и др.) – законе, знание которого в теории и во всех масштабах практики жизнедеятельности человека абсолютно необходимо.

Идеи Гегеля и К. Маркса опередили время, советская же философия (и восприемница ее российская философская мысль) извратила их учение и в конце концов погубила их. Гегель вскрыл необходимость исследования проблем становления общества как живого организма, сойдя с картезианского пути редукции сложного к простому (напомним его реплику: «Части лишь у трупа»). К. Маркс изучал «социальный организм» общества («Капитал») как целостность в естественном развитии. Были и другие работы в этой области[122]. Российская же философская мысль из-за отхода от организмической концепции общества и поныне не ведает, в чем же кроется суть нормы (патологии) или гармонии (дисгармонии) совокупного организма народа в целом, общества и его экономики как самоорганизующихся систем. Очень важные для практики проблемы оценки состояния общества как социального организма, в частности, – проблемы критериев диагностики нормы и патологии сложных систем самого различного профиля и масштаба, от экологических до социальных, до экономики в целом, в марксистской философии никогда даже и не ставились. Суть такой задачи еще В. И. Ленин изложил в записке секретарю, осведомившись у него о возможности введения «infex-number'a» – диагностического показателя «для оценки состояния нашего народного хозяйства»[123]. Речь шла, можно сказать, о поиске своего рода термометра для социальных организмов и это – прекрасная иллюстрация к тезису Иммануила Канта о том, что мы познаем не вещи, а состояния вещей. Однако в те времена располагали лишь агрегатными индексами, а теории именно такого рода оценочных показателей еще не было: ее разработали лишь в конце века, в синергетике и гармонистике.