Вера Корсунская - Подвиг жизни шевалье де Ламарка
Возможно, что воображение подростка занимало сознание древности его рода. Утверждали, что род матери Жана восходил по одной из своих линий до Роберта I, бывшего королем Франции в X веке. А рыцарский род баронов Монэ де Ламарк происходил из провинции Беарн, где в течение многих веков владел обширными поместьями. Это были воинственные горцы, храбро защищавшие южные границы Франции.
В эпоху религиозных войн, в средние века, большая часть членов этой семьи, будучи гугенотами, вынуждена была искать убежища в Испании. Ламарки возвратились на родину только в самом конце XII, начале XIII веков, с прекращением религиозных преследований.
Ничего не известно о вкусах и характере родителей Жана, их влиянии на формирование ума и сердца сына. Мало имеется сведений и о его ранней юности.
Но разве удивительно, что Жан страстно и непрестанно мечтал, чтобы в длинном ряду его предков — беарнских и пикардийских солдат — прибавился еще один — он сам.
А пока Жан Батист должен был довольствоваться пребыванием в иезуитском колледже.
Тогда это учреждение, основание которого восходит к XIII веку, а может быть и к XII, было в цветущем состоянии. Принятое там бесплатное обучение и хорошая по тем временам постановка его создали солидную репутацию колледжу. Бедные горожане и обедневшие помещики, вроде отца Жана, с радостью отдавали сюда детей.
Иезуиты и сами выискивали способных мальчиков из низших сословий, обучали их с тем, чтобы наиболее одаренных и прилежных сделать со временем преподавателями и воспитателями в монастырях. Пребывание в колледже продолжалось пять — шесть лет. В капелле капеты слушали церковные службы, в колледже они изучали науки.
Первое место занимали древние языки, логика и схоластика. Новые языки не играли заметной роли, ботаникой и зоологией пренебрегали. Зато математика и физика были хорошо представлены, судя по сохранившейся описи учебного оборудования физического кабинета колледжа.
Для того времени в нем было много приборов, опыты с которыми несомненно должны были увлекать школьников: пневматическая машина, колокол для опытов со звуком в безвоздушном пространстве, насос, бесконечный винт Архимеда, один натуральный магнит и еще один искусственный и даже электрическая машина. Здесь были четыре глобуса и семь анатомических таблиц. Не было недостатка и в различных склянках, трубках, сифонах, призмах.
Может быть, опыты в кабинете отвлекали Жана от навязчивых дум о его печальной участи? Вряд ли. Скорее следует предположить совсем другое: очень возможно, что его первые учителя, иезуиты, не прибегали к каким-либо опытам и преподавали физику только умозрительно, без эксперимента.
Из сохранившегося библиотечного каталога амьенского колледжа видно, что учителя Ламарка охотнее всего читали сочинения Декарта, французского ученого (1596–1650). Значит, вслед за ним, они полагали, что математические и физические понятия врождены у человека: с ними он появляется на свет. Поэтому главное — воспитать ясный и отчетливо мыслящий ум, развить мышление человека. Человек достигает точного знания о природе — учил Декарт — не опытом, а мышлением.
Как знать, не скрашивали ли отвлеченные рассуждения о принципах физики тягостные дни пребывания в колледже для Ламарка?
Пройдут годы… бывший питомец иезуитов попытается охватить и понять великие законы природы, пренебрегая неясностью, недостаточностью необходимых для того фактов…
И кто знает, не там ли, в сумраке тихих коридоров, бледный мальчик в черной одежде впервые ощутил величие и силу размышлений и потянулся к истине!
Многие источники убеждают в том, что Жан получил в колледже лучшее образование, какое только возможно было по тому времени в пикардийской провинции.
Вместе с другими сыновьями бедняков Жан жил в интернате, учился у иезуитов, скучал во время длинных церковных служб. Но как он со своими мечтами и думами был далек от этого! По ночам, когда дети спали на своих жестких соломенных тюфяках, часто лежал с открытыми глазами… Погружаясь в сон, он грезил о замке, не о базантенском, нет! В видениях перед ним стоял замок его предков, там, в цветущей долине, у подножия Пиренеев, недалеко от города Сен-Мартена, между Тарбом и Баньером-де-Бигорр.
Совсем ребенком Жан слышал столько рассказов об этом замке. Правда, взрослые говорили, что от него давно остались только руины. Но для мальчика эти слова не имели никакого значения: в его воображении замок существовал таким, каким он был несколько веков тому назад.
…Он видит толстые высокие стены башен, увенчанные зубцами, бойницы.
Вот он идет галереей на крепостной стене, наклоняется к отверстиям в полу. Через них льют кипящую смолу и сбрасывают камни на головы осаждающих замок врагов. Разве не их яростные крики, вопли и стоны слышит Жан?
Ему ничуть не страшно: в жилах его течет рыцарская кровь. Вокруг замка целый пояс укреплений… В замке много оружия, провианта.
Защитники, храбрые и опытные солдаты, привыкли смотреть смерти в глаза… и Жан среди них…
В мерцающем свете железного фонаря смутно виднелись очертания стола, скамьи, полок для книг. В углу темнело небольшое отделение за перегородкой, затянутое промасленной бумагой вместо стекла, где школьники хранили одежду. В кроватях, поставленных одна рядом с другой, спали товарищи Жана. Спали беспокойно, тревожимые многочисленными насекомыми, которые нередко были в то время даже во дворце знатной дамы и самого короля.
Почесываясь от укусов, капеты вертелись с боку на бок. Шуршала солома в тюфяках. Чья-нибудь голова, соскользнув с длинного твердого валика, служившего подушкой, свешивалась с кровати, а мальчик продолжал спать в этой неудобной позе.
Им не придется краснеть за меня!
Атака была назначена на завтра, на рассвете. Приказания командования передавались мгновенно по всей линии.
Наступили сумерки, за ними ночь окутала землю, но она не принесла солдатам покоя: полк Божоле готовился к сражению.
Едва забрезжило утро, как послышались дробь барабанов и пронзительный звук труб. Полк шел на позицию.
Полковник Ластик, грузный, но по-военному подобранный человек, на лошади нагонял свой полк, возвращаясь из штаба.
Вдруг в первых рядах гренадерской роты он замечает юношу, не принадлежащего к этой бравой роте.
— Что вы здесь делаете, это не ваше место, уходите и ступайте в обоз! — кричит Ластик.
— Полковник, — скромно, но твердо говорит ему тот, — не отказывайте мне в позволении идти с этими храбрецами. Надеюсь, им не придется краснеть за меня!
Эти слова, проникнутые глубокой внутренней силой, решительный вид юноши, еще тщедушного подростка, а главное, шаг под тяжелым ружьем, шаг солдата (мог ли его не заметить полковник!) остановили Ластика.
Гордость за Францию, рождающую таких сыновей, умиление и в то же время жалость к этому хрупкому мальчику на миг столкнулись в душе Ластика. Удивленный, он разрешил юноше участвовать в сражении.
По данному полковником знаку все колонны пришли в движение, занимая указанное им место. Пушки загремели; сражение началось в четыре часа утра.
Это было 15 июля 1761 года при Фиссингаузене во время Семилетней войны, вспыхнувшей из-за колоний между Францией и Англией.
На стороне Франции воевали Австрия, Швеция, Саксония, Испания и Россия; против Франции — на стороне Англии — были Пруссия и Португалия.
В сражении при Фиссингаузене прусская армия превосходила силами французскую.
Французы дрались храбро и упорно, сдерживая яростный натиск неприятеля и тщетно поджидая прихода свежих частей, обещанных командованием.
Гренадерская рота стояла за изгородью и рвом, прикрытая от штыков, но беззащитная против выстрелов.
По понятиям воинской чести того времени, солдаты не могли лечь на землю, искать укрытия в какой-нибудь ямке, неровности почвы. Храбрецы могли сражаться только сомкнутым строем, чтобы победить или стоя встретить смерть в бою!
Капитану оторвало голову, и кровь его обрызгала стоящего рядом Жана; один за другим пали офицеры. Ряды гренадеров быстро таяли. К вечеру осталось всего четырнадцать солдат и ни одного офицера, который мог бы принять командование над ними.
К четырем часам вечера участь полка Божоле решилась: помощь не прибыла. Французы готовились отступить на несколько километров, чтобы, укрепившись на новых позициях, дать отпор врагу. Они отступали в порядке, с сожалением покидая поле сражения, где они проявили примерную доблесть. Но гренадерской роте не передали приказа об отступлении, и она осталась одна перед лицом врага, далеко впереди своих частей.
И тогда гренадеры избрали себе командиром самого молодого, юношу, который пришел к ним учеником на заре этого дня и теперь под пулями пруссаков поражал их своим хладнокровием.
