И. Уварова - Глина, вода и огонь
А инки[9] и некоторые другие народы Америки в древности знали, как делать «рыдающие горшки»[10]. Это были сосуды в виде человеческих голов, которые вздыхали, стонали и плакали, когда из них выливали воду. Дело в том, что внутри стенок сосуда инки умели прокладывать хитрые ходы, канальца и лабиринты, по которым шел воздух. Вода, выливаясь, вытесняла воздух, и горшок «пел» незамысловатые простые мелодии. Однако до сих пор никто так и не смог разгадать загадку инков и никто не сумел сделать такой «рыдающий» горшок.
Во всех частях света археологи находят черепки, покрытые бороздами, точками, орнаментами, вдавленными прямо в глину, пока она еще мягкая.
Чаще всего это очень красивые узоры, ими любуются люди и восхищаются художники и спрашивают ученых: неужели древний человек так чувствовал и понимал красоту, хотя и был совсем диким?
А многие ученые думают, что древний человек не просто создавал красивую вещь, а еще и пробовал колдовать.
Может быть, они чертили на сосуде борозды, а в борозды бросали зерна (иногда в них действительно застревали зерна прямо в глине) потому, что считали, что горшок рожден землей и если задобрить его, земле это понравится и она даст хороший урожай.
В горшке хранили пищу и воду. Пища и вода давали жизнь людям. Значит, в горшке была жизнь, и потому горшок был священным.
У индийцев был древний миф о том, как два царя появились на свет из кувшина.
Многие народы лепили горшки и кувшины, похожие на фигуру женщины: женщины рожали детей, женщины давали продолжение жизни своему роду. Горшок, подобно женщине, тоже должен был способствовать продолжению жизни.
Да и просто-напросто сам по себе горшок, наполненный едой, конечно, означал, что в доме все хорошо, что под этой крышей никому не грозит голод и что удачу и благополучие, в конце концов, тоже надо искать в горшке, полном вкусной и сытной еды, и это означало еще, что в этом доме вырастут здоровые и крепкие дети.
Горшок дарили на свадьбу, горшок на свадьбе бросали на землю. На сколько кусков он разлетится, столько детей будет в этой новой семье, говорили старухи.
* * *«Эге, — думает горшок. — Как, однако, быстро ты все забыл, человек! Утром ты умываешься над фаянсовой раковиной, но разве ты вспомнишь, что фаянс — мой внучатый племянник?
Ты пьешь чай из чашки и не думаешь о том, что фарфоровая чашка — моя правнучка!
Где же тебе вспомнить об этом — у тебя дел полно, ты все что — то строишь, что-то придумываешь, что-то пишешь и куда-то всегда спешишь. И конечно, тебе мало дела до горшка, который впервые приготовил пищу твоему пращуру, древнему человеку.
А он, этот древний человек, научился лепить горшок. А пока горшок лепился, твой предок все больше и больше становился человеком, похожим на тебя.
Тогда, у костра, разглядывая первый глиняный черепок, разве ты мог знать, что он открывает начало цивилизаций и культур, прошедших по земле;
что от черепка произойдут горшки, а от них — вазы, чашки, амфоры, и что некоторые из них будут цениться дороже золота, и что короли будут отдавать за них драгоценности и лучшие полки;
что от черепка произойдут кирпичи и громадные плиты, из них потом будут складываться дома и черепичные крыши, которые уберегут людей от дождей и снега.
И что дворцы и целые города будут возведены из обожженной глины, и все печи, очаги и камины. И у очагов будут вечерами сидеть старики и рассказывать детям чудесные сказки.
И целые глиняные библиотеки, в которых на глиняных страницах острыми знаками будут записаны знания, добытые мудрейшими учеными.
И светильники, где в расплавленном жире будет плавать горящий фитиль.
И миллионы горшков, которые миллионы женщин вот уже около восьми-десяти тысячелетий всё вынимают из очагов и печей пяти континентов, чтобы накормить детей, чтобы они росли здоровыми и крепкими.
Вот о чем думаю я, старый горшок, отдыхая от рабочего дня за печкой.
Мне нынче только и чести, если хозяйка попадется хорошая да почистит меня мочалкой в субботу до блеска.
А по справедливости, люди должны были бы поставить мне памятник. И к памятнику приносить цветы. И конечно, чтобы на памятнике была надпись самыми большими буквами: «ОТ БЛАГОДАРНОГО ЧЕЛОВЕКА».
Горшки и боги
Многие древние народы считали, что боги сделали людей из глины. Слепили кукол, а потом вдохнули в них душу. Так и получились люди.
Может быть, некоторые кувшины в старые времена были похожи на человеческую фигуру потому, что люди усердно подражали богам, лепившим кукол из глины, и, может быть, надеялись, что в их человекоподобном кувшине тоже поселится душа.
Когда-то в Греции сложилась поговорка; не боги горшки обжигают. Со временем со стали вспоминать, когда хотели поставить зарвавшегося гончара на место и намекнуть, что хоть он и сделал хороший горшок, он все-таки не бог, а всего лишь горшечник.
Или так говорили, если хотели подбодрить того мастера, который не верил в свои силы.
Но поначалу, я думаю, так говорили по другой причине. Наверное, эта пословица должна была внести ясность в путаницу ремесел: ремесло, мол, гончара — делать горшки, а ремесло богов — делать людей.
Греки были людьми обстоятельными и каждому богу давали дополнительную нагрузку.
Богиня Афина[11], которая заведовала мудростью, должна была еще взять на себя шефство над ремесленниками. Хорошо или плохо она выполняла эту работу, сказать трудно.
Говорят, однажды она вызвала на соревнование девушку-ткачиху, а ткачиха вышла победительницей. Афина же, вместо того чтобы наградить ее как следует, разозлившись, превратила ее в паука[12].
Значит, будь хорошим ремесленником, но горе тебе, если попробуешь в чем-то превзойти бога.
Хорошо еще, что с гончарами Афина не состязалась и горшков не обжигала хотя и присматривала за гончарами. Гончары почитали Афину и не забывали благодарить ее за все ее милости к ним. За то, что научила ремеслу; за то, что подарила гончарный круг, и за многое другое.
Правда, у некоторых историков были на этот счет и другие мнения. Диодор Сицилийский[13], например, писал, что гончарный круг изобрел афинский ваятель Фалес, племянник Дедала[14], того самого, который из птичьих перьев и воска соорудил крылья и бежал со своим сыном Икаром с острова Крита от злого царя Миноса.
Были и такие, которые позже утверждали, что гончарный круг да и прочие гончарные премудрости пришли в Грецию из Азии, где процветали со времен Вавилона[15] и даже еще раньше. А другие историки древности указывали, что гончарный круг поначалу был мало пригоден для работы, пока его не улучшил некий новатор — скиф по имени Анахарис.
Но простые гончары с трудами историков не были знакомы и потому усердно приносили в храм Афины подарки, чтобы показать, как они благодарны ей за все, что имеют по ее милости.
И так у них повелось, что гончары горшки обжигали и Афина не вмешивалась в их дела, а в дела богов ни один разумный гончар не полезет.
Но, по преданию, все же произошел однажды случай, когда горшечник сделал нечто, что по силам самой богине Афине или даже покровителю искусств Аполлону[16].
Рассказывают это так.
Жил когда-то старый гончар, и была у него молодая дочь, а у дочери — жених, тоже молодой. Жених собирался уходить на войну. Дочь гончара взяла стрелу и острым концом ее обвела его тень, упавшую на стену. Отец-гончар облепил контур глиной. То, что поучилось, назвали барельефом[17].
Услышав этот короткий рассказ, читатель, чего доброго, подумает, что сделать барельеф сущий пустяк: был бы солнечный день, да острый предмет под руками, да полведра глины.
Но это совсем не так. Если это и было, то все было куда сложнее. И есть здесь одна маленькая деталь, которую опустила легенда. Без этой детали не поможет ни солнечный день, ни стрела, ни глина.
Легенда не сохранила никаких подробностей, но, может быть, мастером был старик с седой бородой, которая немного вилась, падая на его широкую грудь. Длинные белые волосы затягивал он на лбу ремешком, чтобы не лезли в глаза. Он одевался в большой кусок ткани и подпоясывал его, собирая у пояса складками. У него была мастерская, где ему помогали ученик и два раба, и еще там работал художник. Ученик уже мог заменить его у гончарного круга и сам умел выкрутить сложную вазу и прикрепить к ней ручки и валики, вылепленные от руки. Но обычно делал сосуд старик, а ученик или кто-либо из рабов лишь вращал круг.
В мастерской все было рыжим и серым от глиняной пыли, под подошвами сандалий хрустели глиняные черепки, а по углам стояли вложенные одна в другую, столбиком, чаши, готовые к росписи. На полках вдоль стен сохли сырые глиняные вазы, темные, как земля после дождя, и лежали глиняные формы для особо сложных фигурных сосудов. У старика был глиняный штампик, которым он выдавливал узоры по краям вазы, и еще штамп, которым оттискивал узор, похожий на ромашку, на донышках тарелок и блюдец.
