Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев

Счастливцев. Вот уж точно, что жалкая!

Несчастливцев. Не мешай!.. Его, говорю я, смешная и жалкая судьба – даже она, Аркадий! – как бы подчинена тем, братец, законам, которые установила народная наша мудрость. Народная – понимаешь? – вот для чего Островскому непремен­но понадобилось забавные эти комедии, как и прочие свои пьесы, озаглавить пословицами. Той, стало быть, мудростью, которую народ создал, выносил и многократно проверил. И выходит, что не один этот дурачина счастья своего дурацкого ищет, а словно бы сам народ за ним, за дурашкой, следит, смеется над ним, а то и жалеет. Понятно ли тебе это, братец?

Счастливцев. Понятно-то оно понятно, Геннадий Демьяныч, да больно... того. Мудрено! Вот ежели б вы...

Несчастливцев (безнадежно). Молчи! Вижу – не понял... Что ж! Артист Геннадий Несчастливцев сумеет пережить и это, увы, не первое разочарование – только б сыскались на свете умные и добрые люди, которые услыхали бы его и поняли! Авось и сейчас слышат!

ВСЕМ СЛУГАМ ПО СЕРЬГАМ

Холмс. А ну-ка, дорогой Уотсон, примерьте это одеяние. Я хочу убедиться, по плечу ли оно вам.

Как вы уже догадались, Почтовый Дилижанс вновь поступил во владение Холмса.

Доктор Уотсон. По плечу? Мне? Позвольте, но ведь это, если я не ошибаюсь, ливрея? Такая же, как на кучере наше­го Дилижанса Сэме Уэллере?

Холмс. Точно такая... Но, по-моему, вы шокированы, Уотсон? Если так, позвольте вам напомнить, что в интересах следствия мне, Шерлоку Холмсу, приходилось облачаться даже в лохмотья нищего.

Уотсон. Бог с вами, Холмс! У меня нет сословных пред­рассудков. Просто я не могу понять, к чему этот маскарад.

Холмс. Разумеется, и на этот раз для участия в следст­венном эксперименте, к которому нас призывает вот это письмо. Ознакомьтесь.

Уотсон. Охотно... «Государь Андрей Петрович, отец наш милостивый!..» Что такое, Холмс? Это письмо адресовано вовсе не нам с вами. А разве читать чужие письма достойно джентль­мена?

Холмс. Ценю вашу щепетильность, но положитесь на меня. Читайте смело.

Уотсон. Ну, если так... «...отец наш милостивый! Милос­тивое писание ваше я получил, в котором изволишь гневаться на меня, раба вашего, что-де стыдно мне не исполнять господ­ских приказаний; а я, не старый пес, а верный ваш слуга, гос­подских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос... А изволите вы писать, что сошлете меня свиней пасти, и на то ваша боярская воля. Засим кланяюсь раб­ски. Верный холоп ваш Архип Савельев». Ничего не понимаю... Холмс! Объясните, как к вам попало это странное письмо.

Холмс. Лучше меня это объяснит вам школьница из Ир­кутска Ася Стороженко, послушайте, что она пишет: «Дорогие Шерлок Холмс и доктор Уотсон! Прошу вас ответить на вопрос, в котором сама не могу разобраться. Мне очень нравятся про­заические произведения А.С. Пушкина и особенно повесть «Капитанская дочка», а в ней разные герои, например Петруша Гринев, Маша Миронова и слуга Архип Савельич. Но вот про не­го-то я как раз и хотела вас спросить. Савельич очень хороший. Он любит Петрушу, готов пожертвовать за него жизнью, вообще он добрый и честный. Но в нем, по-моему, много раб­ского, он даже говорит каким-то рабским языком, называет себя холопом и другими словами, как в том письме, которое я для вас специально выписала, чтобы вы не тратили времени зря». Короче говоря, Уотсон, Ася Стороженко просит нас с вами расследо­вать наконец, каков же он, этот Савельич. Хороший он или, так сказать, не очень хороший.

Уотсон. Понимаю. И для того чтобы проникнуть в душу старого слуги, мне необходимо надевать ливрею?

Холмс. Так же, как и мне, Уотсон.

Уотсон. Ну, если так... Однако я не очень полагаюсь на свои актерские способности!

Холмс. Это уж пусть вас совсем не беспокоит. Даже мне в этом спектакле придется быть на вторых ролях, а премьером у нас будет наш славный Сэм Уэллер. Ему-то и ливрея и первая роль окажутся по плечу... (Очень громко, потому что Сэм, как есегда, наготове держит свой Почтовый Дилижанс под окнами квартиры Холмса, на Бейкер-стрит.) Сэм!!!

Сэм (естественно, издали). Сэр?

Холмс. Надеюсь, вы готовы к дальней дороге? Лошади сыты и вы, как всегда, легки на подъем?

Сэм. Разумеется, сэр! «Я никогда не чувствовал себя так легко», – сказал пассажир, обнаружив, что у него украли весь багаж.

Холмс. В таком случае – в путь!

Сэм. Слушаюсь, сэр!.. Эй, вы, любезные!

Они уже едут, а доктор Уотсон никак не может избавиться от сомнений.

Уотсон. Холмс, вам не кажется, что левый рукав моей ливреи несколько морщит? Нет? А не слишком ли сутулым я в ней кажусь?.. Понятно. Кстати, а куда именно мы едем? На свидание с этим самым Савельичем?

Холмс (терпеливо). Нет, не морщит, мой друг... Не более чем обычно, Уотсон... Да, с Савельичем. Но не только с ним. Здесь понадобятся и другие его коллеги.

Уотсон. Этого еще не хватало! Выходит, нам придется изучать сразу несколько этих господ, то есть, наоборот, лаке­ев? Как я уже вам сказал, Холмс, сословные предрассудки мне чужды, и все же...

Но Холмс молчит, задирать его дальше Уотсон побаивается, а дурное настроение требует выхода – вот он и решает при­драться к Сэму Уэллеру.

Кстати, Сэм! Я давно уже хотел сделать вам замечание. Что за дурной тон? (Передразнивает его.) «Эй, вы, любезныя-а!..» Почему вы позволяете себе выкрики, несвойственные вашему положению... ну, если не джентльмена, то по крайней мере спутника двух истинных джентльменов?

Сэм. «Повторите – и, пожалуйста, попонятнее», – сказала лошадь кучеру, когда тот хлестнул ее кнутом.

Уотсон. Изволите шутить? Или, может быть, думаете, что я к вам придираюсь? Тогда ознакомьтесь с письмом от Эльмиры Сафиной из Смоленска. Вот оно! «Я не знаю, – пишет Эльмира, – из какого произведения попал к вам кучер вашего Дилижанса...».

Холмс. Как? А я-то считал, что это известно решительно всем. Что ж, дорогая Эльмира из Смоленска, позвольте вам ре­комендовать нашего друга. Мистер Сэмюэл Уэллер! Прославлен­ный персонаж великого Чарлза Диккенса, а именно его романа «Посмертные записки Пиквикского клуба». Слуга и, можно ска­зать, ближайший сподвижник самого мистера Пиквика. Сэм, я ничего не забыл?

Сэм. Нет, сэр! «Прямо в яблочко», – как сказал Исаак Ньютон, когда открыл закон Ньютона.

Уотсон. Да погодите же! Ведь я еще не дочитал письма. «Но, – продолжает юная леди, – судя по восклицаниям, с кото­рыми ваш кучер обращается к лошадям, например: «красавцы, любезные» и так далее, он больше привык управлять тройкой, чем таким сугубо английским экипажем». А? Что скажете, Сэм? Отчего вы молчите? Значит, вам, как говорится, нечем крыть?

Сэм. Hey you!

Уотсон. Что?.. Холмс, что он такое крикнул?

Холмс. Как, Уотсон? Вы не узнаете родной английский язык? А между тем наш исполнительный друг всего лишь решил удовлетворить желание – ваше и Эльмиры Сафиной!

Сэм. Hey you! My precious horses! Forward you run fearlessly without hesitation. Let our coach ride fast, as fast as an arrow flies!

Уотсон. Ах, в самом деле, что это я? Разумеется. Сла­достные звуки Байрона и Шелли! Да, это действительно другое дело. Это вам не «любезныя»...

И вдруг происходит нечто странное. Слышны испуганное лошадиное ржанье, нескладный, сбивчивый топот, какой-то скрежет – в общем, шум надвигающейся и несомненной до­рожной катастрофы.

Сэм (отчаянно). What’s happened? Why have you stopped on the road?

Уотсон. Холмс! Что стряслось с нашими лошадьми?

Холмс. Если я не забыл английский язык, то именно это Сэм и пытается у них выяснить!

Сэм. Damnit, sir, these stupid horses decided to be obstinate, God knows why!

Уотсон. Damnit, Холмс, да сделайте же что-нибудь!

Холмс. Придется, дорогой Уотсон! (К огорчению юной слушательницы из Смоленска, и он вдруг кричит, как заправский российский ямщик.) А ннну, тпрру, залетныя-а!..

Лошади сразу успокаиваются, и мы вновь слышим ровный и веселый стук их копыт.

Вот и все... Боюсь, мой друг, вы забыли, а девочка и не зна­ет, какой необыкновенной тройкой управляет Сэм Уэллер и как разборчиво ему приходится обращаться с нашими быстроногими друзьями. Вот, рекомендую и их: Росинант, конь самого Дон Кихота...

Тот немедленно подает голос.