Валентин Головин - Сто затей двух друзей. Приятели-изобрететели

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним…

Наконец наступил долгожданный день подведения итогов конкурса ламп. У дверей кабинета физики, где шло бурное заседание жюри, толпилось множество ребят.

Среди них были и Артур с Сенькой. Жюри решило отметить три девиза: «В космос», «Золотая рыбка» и «Прима».

Вскрыли конверты и узнали фамилии мастеров.

Космическую лампу создал Олег Добров из 5-го «Б». Он получил дрель и диплом. Рыбку придумала Катя Терентьева — ей дали интересную книгу и тоже диплом. Ну, а с «Примой» случилось нечто неожиданное. У нее оказалось два мастера — Тортиков и Гадалкин. Председатель жюри, учитель физики Александр Иванович, славился своей справедливой строгостью. Ему были хорошо известны «успехи» этих дружков в учебе, и он заявил:

— Тут что-то не так!

Давайте-ка поинтересуемся у этих мудрецов, как они смастерили свой чудо-фонарь.

Артуру и Сеньке было задано всего три вопроса.

— Какую помощь при вытачивании на токарном станке подставки лампы вам оказали бабки?

Тортиков моментально вознегодовал:

— Что за бабки? Никакие бабушки нам не помогали…

— Итак, бабок у вашего токарного станка не было, — отметил физик.

— Конечно, — уверенно подтвердил Сенька.

— Я вижу, вам неизвестно, что у любого токарного станка всегда есть бабки. Так называются стойки, между которыми токаря устанавливают детали для обтачивания, — усмехнулся физик.

— Ну, а из какого дерева вы точили свою подставку?

Сенька и Артур ответили сразу оба. Только один сказал — дуб, другой — ель.

— А по-моему, липа! — вмешался Мишка. — Вся эта лампа пахнет липой, она липовая, сделанная чужими руками.

— Погоди, Ромашкин, пусть они теперь скажут, как называется узор петель, из которых сплетен их кружевной абажур.

Видя, что угодили в петлю, Сенька и Артур густо покраснели и признались во всем.

Оказывается, для них лампу «Прима» сделали их родители.

— Ну что ж… — предложил Пуговкин, — пусть она и будет «Примой», но только с конца. А этим горе-изобретателям дадим утешительную премию.

И тут же Тортикову и Гадалкину была торжественно вручена одна на двоих утешительная премия. Большой носовой платок!

— Чтобы утирать по очереди при неудачах свои мокрые глаза и носы! — крикнул кто-то при общем смехе.

И это был правильный смех. Ведь не зря смеется хорошо тот, кто смеется последний!

Ну, а затем судьи стали вскрывать подряд все конверты и награждать всех участников выставки — теперь членов клуба юных изобретателей — особыми значками. Эти значки сделал Пуговкин. Он перефотографировал изображение ракеты с подписью «Юниз» и с негатива контактным способом напечатал десятки маленьких фотоснимков значка. Затем анилиновыми красками раскрасил ракету в красный цвет, небо в темно-синий и ракетное пламя — в желтый. И чтоб значок был прочным, сверху на него приклеил кусок прозрачной пленки.

Веселый клуб юнизов родился!

Планетарий у нас дома

Где хотенье — там, уменье.

Пословица

Занятия кружка юнизов обычно проходили после уроков по субботам на четвертом этаже школы. Сегодня, когда все были в сборе, неожиданно раздался звонкий голосок маленького Кузи — так звали Костика Кузнецова:

— Ребята! А у меня что есть!

— Где?

— Вот тут! — и он громко стукнул себя в лоб.

— Новая идея?

— Нет, затея… Я изобрел прибор для определения давления воздуха, короче — барометр. И еще термометр и высотомер, — скромно признался Костик.

— Твой барометр, Кузя, вероятно, с большущей, длинной седой бородой — всем он давно знаком, а ты его вновь нечаянно придумал, только уже в наши дни, — заметил Мишка.

— Не торопись смеяться, Ромашкин, — одернул его Витька. — Дай ему сперва показать свое изобретение, а потом насмешничай. А ну-ка, Костик, где оно у тебя?

Кузя раскрыл портфель и неторопливо поставил на стол простую обычную бутылку из прозрачного стекла. Внутри нее шла через пробку, обмазанную пластилином, тонкая стеклянная трубка. На дне бутылки были налиты чернила, которые столбиком поднимались до середины трубки.

— Первым делом, — пояснил Кузнецов, — я сейчас подниму уровень жидкости внутри трубки моего барометра.

— Чем? Как? — заинтересовались юнизы.

— Я вдуну внутрь бутылки через трубку воздух, он и выжмет вверх воду. — И Кузя тут же продемонстрировал свой простой метод управления уровнем бутылочного барометра.

— А теперь я покажу, что мой барометр еще и термометр. Я приложу ладони к бутылке. Видите, жидкость в трубке стала подниматься. Почему? Да потому, что воздух в бутылке от моих рук нагрелся, расширился и выдавил воду вверх. А когда бутылка остынет, воздух снова сожмется и вода в трубке опустится.

— Ну вот, я же говорил, — запальчиво заявил Ромашкин. — Попробуй этим Кузиным барометром измерить давление воздуха, когда он начинает действовать от малейшего нагревания.

— Умница ты, Мишка, но и я не глупец, — осмелев, осадил его Костик. — Кто тебе мешает вместо такой бутылки взять термос? Или укутать, как шубой, эту бутылку теплоизоляцией? Если внутри бутылки температура будет постоянная, то мой барометр станет указывать перемену давления атмосферы.

— Верно! Один ноль в твою пользу! — с изумлением признался Ромашкин. — О термосе я не подумал!

— Значит, как только снаружи изменится атмосферное давление, так столбик окрашенной воды либо поднимется, либо опустится? — спросил его Пуговкин.

— Конечно, — подтвердил Кузя. — Правда, иногда приходится целыми днями ждать, пока наружное давление воздуха будет другим. Это скучно. Но я придумал другой способ, с помощью которого можно в любую минуту определить изменение давления воздуха. Хотите послушать и посмотреть?

— Спрашиваешь… — нетерпеливо отозвался Мишка.

— Так вот. На горах воздух разрежен. Возле уровня моря он плотнее. Значит, и вверху на четвертом этаже школы воздух давит на все слабее, а внизу на первом — сильнее…

— Теоретически… да, — не удержался от замечаний Ромашкин, — а практически — разница давлений воздуха на этажах небось пустячная, малозаметная.

— Сейчас мы узнаем, как теория проверяется практикой, а заодно поглядим, каким будет перепад давления воздуха на школьных этажах.

Пошли вниз, — решительно предложил Кузя и направился из класса. Следом за ним с шумом потянулись юнизы.

— А почему ты держишь свою бутылку за горлышко? — полюбопытствовала Катя.

— Чтоб внутри нее не нагрелся воздух, — объяснил Костик.

На первом этаже все ребята немедленно уставились на темный столбик Кузиного барометра. Сомнений не было — он тоже послушно опустился вниз. Тогда тут же стремглав юнизы понеслись наверх, и вслед за ними стремительно поднялся и столбик барометра.

— Счет два ноль в пользу Кузнечика! Его бутылка — высотомер! Ура! — первым воскликнул Ромашкин. — Только погодите, не может быть, чтоб такой умный и простейший прибор никто не изобрел раньше Кузи. Тут уже нам без Александра Ивановича никак не обойтись…

Учитель физики встретил ребят радушно.

— Заходите, заходите! Я давно хотел предложить вашему кружку заняться особо полезным для новой школы делом — смастерить некоторые наглядные пособия.

— А мы один прибор уже принесли, — сказал Пуговкин. — Его сконструировал наш Кузя. Вернее, это три прибора, тут в одной бутылке и термометр, и барометр, и высотомер.

И Витька с радостью объяснил учителю, как действовали Кузины приборы и как сделано их новое оформление из бумажного цилиндра с окошком, на котором сверху был нарисован знак дождя — зонтик, а внизу знак ясной погоды — веселое солнышко, а на створках окна — деления шкалы.

— Молодец, Кузнецов, — похвалил Александр Иванович. — Прибор этот прост, нагляден, остроумен. Побольше бы таких хороших, изящных наглядных пособий.

— Неужели о нем ничего и нигде не написано? — спросил с надеждой Ромашкин.

— В обычной литературе, где описаны разные простые барометры, я такого прибора не встречал, — признался учитель. — Покопаюсь еще в книгах. Загляните ко мне завтра после занятий.

На следующий день в физический кабинет опять зашли юнизы.

— Трудно в наши дни изобрести простые и хитрые вещи, — сказал Александр Иванович. — Поискал я в библиотеке книги по метеорологическим приборам и только в одной старенькой забытой книжице нашел нечто похожее на этот барометр. Придумал его не физик, а химик. Кстати, вот загадка: какой русский химик в своей фамилии имел четыре буквы «е»?